Город призраков

— Не надо, — пробормотал профессор. — Я его прекрасно помню. Хорошо, я вам отвечу.

Профессор медленно поднялся. Тяжелыми шагами подошел к окну, за которым сгущались сумерки. И не поворачиваясь, глухо сказал.

— Почему ее так долго нет?

— Вы о Белке? — спросил Вано.

Он молча кивнул.

— Это была ее идея. Чтобы я скрылся… Все произошло так неожиданно, у меня не было даже времени подумать. В тот вечер… Когда некоторым образом меня разоблачили… Я и не собирался бежать, меня действительно интересовали бумаги адвоката. Мне казалось, там может быть скрыта разгадка этого преступления. И я с чисто профессиональным любопытством взялся читать его рукописи. Все столпились возле меня. Я помню, что Лили попросила девочку затушить последнюю свечу. По всей видимости она это сделала. А потом… Никто не обращал на нее внимания. И Белка обогнула толпу, подкралась к выключателю и выключила свет. Когда началась суматоха, Белка схватила меня за руку и потянула к выходу. Не знаю, почему ее послушался. Я уже говорил, у меня не было времени на размышления. Скорее, по инерции бросился к выходу. И укрылся в ее доме. Она меня умоляла не идти в милицию. Утверждала, что мне грозит опасность. Что нужно подождать, пока найдут истинного убийцу. Что ее отцу ничего не грозит. И я вынужден был с ней согласиться. Против меня было действительно много улик. К тому же и вы были уверены, что я убийца. Вы, на которых я больше всего надеялся. А утром девочка, по-видимому, узнала, что ее отец признал себя виновным. Но умолчала об этом. Она ни слова не сказала мне об этом! Это ужасно! Она так меня берегла!

— Видимо, она предполагала, что вы сразу же броситесь в милицию с признанием. И не хотела допустить этого, — заметил Вано. — Она вас очень любит. Даже не зная, вы ли ее отец.

Заманский вытащил из кармана носовой платок. И протер им влажные глаза.

— Об этом никто не знает. Эту тайну унесла с собой в могилу ее мать. Но я тоже… Тоже очень люблю эту девочку. И ради нее готов на все.

— И ради нее вы были готовы признать себя виновным?

— Да, конечно. Чтобы отпустили Угрюмого, человека, который не менее моего любит ее. И который тоже не знает, кто ее истинный отец. Но в этом он никогда не упрекал свою жену. Так что вы ошиблись, утверждая, что адвокат шантажировал меня и мать Белки тем, что все расскажет Угрюмому. Тот давно обо всем знал. Этим адвокат не мог его шантажировать.

— В таком случае, он мог шантажировать его тем, что все расскажет Белке, — опять вставил словечко я.

И вновь отрицательный ответ профессора.

— И этого быть не могло. Белка тоже давно обо всем знала. Когда Угрюмый сидел в тюрьме, я часто помогал им. И не только деньгами. Я поддерживал их морально. Вы можете упрекать меня во многих грехах. Но только не в этом. Я женился только потому, что знал, насколько Угрюмый любил свою жену. И она его любила не меньше. Я не хотел им препятствовать. Действительно чувствуя вину за то, что он сидит в тюрьме. Один. А ведь я должен был быть рядом с ним… Он сам настоял на этом. Он считал, что от того, что мы сядем вдвоем, легче никому от этого не станет. Напротив, будет прервана работа, семья окажется в нищете. Конечно, мой грех в том, что я тогда не настоял, чтобы посадили меня… А Белка давно обо всем догадывалась. Она не раз говорила об этом с Угрюмым. Когда я приехал сюда… Она редко виделась со мной, но она меня любила. Я это знаю. Угрюмый, конечно, ревновал меня к ней. И я старался не делать ему больно. Вот так… Адвокат ничем не мог нас шантажировать. А Угрюмый по-прежнему не хотел причинить мне боль. Он не мог убить адвоката, во-первых, потому, что они сдружились в последнее время. И для этого были веские причины. Во-вторых, он не мог подставить меня. Я был нужен его дочери.

— Да, это ясно, — кивнул Вано. — Я давно понял, что адвоката с Угрюмым сблизила их болезнь. И безусловно Угрюмый, зная о своей скорой смерти, нуждался в вас. Потому что вы оставались единственным на земле близким человеком для этой девочки.

Профессор Заманский вздрогнул. Приблизился к столу. И налил себе из графина воды. При этом его руки сильно дрожали.

— Вот мы и подошли к главному, — таким же дрожащим голосом произнес он. — К самому главному. Вы ошибаетесь, молодые люди. Угрюмый и адвокат были очень разными людьми и их бы вряд ли сблизила эта болезнь. Во всяком случае из-за этого Угрюмый не завел бы близкую дружбу с адвокатом. И не так уж он боится смерти. Все гораздо сложнее… Дело в том… — профессор громко сглотнул слезы. И вновь вытер мокрое от слез лицо. — Дело в том… Что я, как и вы, ошибался. Конечно, с моим опытом… Я находил все признаки болезни у Угрюмого. Но скорее, эти признаки были психологическими. Он как бы только чисто психически перенес их на себя. Словно хотел вызвать у себя эту болезнь, чтобы ее отвести от близкого человека…

— Что вы хотите этим сказать! — выкрикнул я. Мое сердце от волнения готово было выскочить из груди. Я не хотел этого услышать. Но я услышал.

— Да, именно этот так. Больна Белка. Больна этой страшной болезнью, — профессор повторил это два раза. И его слова прозвучали увереннее обычного. Словно он хотел раз и навсегда освободиться от этих слов, причиняющих ему невыносимую боль.

Наступила долгая пауза. Профессор, казалось, даже слегка успокоился. Он неподвижно стоял вглядываясь в одну точку на стене. Я сидел, до боли сжав кулаки. Пожалуй, только Вано был в состоянии соображать. И постарался поскорее нарушить эту мертвую тишину.

— Вы об этом узнали, когда Угрюмый вызвал вас в тюрьму, в день похорон адвоката?

— Да, именно так, — кивнул профессор. — Он сослался на острые боли. Но я чувствовал, что ему надо мне что-то сказать. Я чувствовал, что он что-то видел в тот вечер. Поэтому я приказал охранников оставить нас с «больным» наедине, поскольку вынужден был провести осмотр. При этом даже если больной и подозреваемый, он не нуждался в зрителях. Вот тогда Угрюмый мне все и рассказал. Я как и вы был шокирован, если не сказать больше — я был убит… Белка с виду очень здоровая девочка, в ней очень много жизни. И эта чрезмерное жизнелюбие не позволило мне подозревать о болезни. Но об опухоли знал только доктор Ступаков. Именно он сообщил об этом Угрюмому. И тот взял с него слово молчать. Ступаков сдержал слово. В отличие от меня…

— Не вините себя, — хмуро сказал Вано, — вы правильно сделали, что все рассказали. Возможно, отсюда и следует плясать.

— Я не понимаю, о чем вы, — профессор растерянно захлопал ресницами. — Но, во многом здесь кроются ответы на вопросы, которые возникли у вас. Вы шли по ложному следу. Угрюмый сблизился с адвокатом именно из-за болезни дочери. Но сказал, что болен именно он. Они подолгу беседовали об этом. О смерти, о физических недугах, вызванных болезнями, о шансах на спасение. Поэтому Угрюмый бы не посмел убить человека, страдавшего от рака. Человека, у которого была такая же болезнь, как и у его дочери. Он мне рассказал об этом в нашу последнюю встречу. И тогда он у меня прямо спросил, есть ли шанс на спасение Белки. Попросив ответить честно. Я честно ответил, что есть. Я ему сказал, что стою на грани большого открытия, что вот-вот найду лекарства от этой болезни. И смогу спасти эту девочку. И многих других тоже.

— И после этого Угрюмый взял вину на себя, что спасти вас от тюрьмы, — продолжил я за него.

— Да, но я случайно об этом узнал от вас. Хотя конечно, следовало предположить, что Угрюмый пойдет на это. Ведь именно поэтому он не рассказал всю правду в милиции.

— Он вас подозревает.

— Более того. Он уверен, что это я убил адвоката. Он видел меня в тот вечер. Но он скрыл этот факт из-за Белки. Он знал, что я продолжаю наше общее дело. И когда убедился, что я смогу совсем скоро завершить его, окончательно решил меня спасти.

— У него есть веские основания утверждать, что убили вы?

Профессор вяло кивнул. И рассеянно потянулся за сигаретой. Забыв что он давно бросил курить. Вытянув из пачки одну, тут же бросил ее на стол. И тяжело вздохнул.

— Но я за это на него зла не держу. Я бы на его месте, пожалуй, подумал так же. Слишком уж все очевидно выглядело.

Заманский вновь приблизился к окну. Слегка его приоткрыл и тут же плотно закрыл. Словно чего-то испугавшись. Словно боясь, что слова, которые он должен произнести, поглотит ветер и разнесет по всему городу.

За окном вечерело. На небе стали появляться первые звезды. Мы по-прежнему сидели, не зажигая свет. Не из-за конспирации. Просто казалось, что в темноте легче говорить правду, потому что правда, как правило, легче рождается в темноте…

Тогда был похожий вечер. Зажглись звезды. Дул прохладный южный ветер. В это время года юг обычно компенсирует дневную жару холодными ранними вечерами.

Профессор знал что внизу собралась компания почетных жемчужан. Но он к ним не хотел спускаться. Не потому, что не любил их. Просто эти люди казались ему чужими. Он неплохо относился к ним, к их высоким моральным принципам. Просто ему казалось, что люди не совершающие ошибок, гораздо реже способны понять других, на них непохожих.

Профессор, дождавшись, когда все соберутся внизу. Когда отужинают и наконец-то устанут интересоваться, почему он не спустился к ужину. Постарался незаметно выскользнуть через черный ход во двор гостиницы. И оттуда прямиком направился на кладбище. Он это проделывал каждый вечер с тех пор как поселился в Жемчужном.

Этот вечер был подобен тысячам других вечеров в этом городе. Профессор так же думал об этой страшной болезни, причины которой так и оставались неясными. Болезни, которую никто никогда еще не смог излечить. Он думал о Угрюмом, который долгое время провел в тюрьме и, возможно, поэтому заболел. Он думал об адвокате. И еще о многих людях, которые ушли безвременно, но которых можно было бы спасти. Если знать одну формулу. Формулу жизни.