Город семи королей

Следующие минут пятнадцать мы вели перекрестный обстрел фразами. Я изо всех сил напирала на то, какой он важный человек, этот господин Яковлев, а он, в свою очередь, старался преуменьшить свое значение. Из ложной скромности, разумеется.

Это было неплохо в смысле создания нужной атмосферы разговора, но в практическом плане пока ничего не давало. Поэтому я решила направить беседу в несколько иное русло.

— Нет, все-таки вы напрасно придаете так мало значения своему статусу, — пыталась я убедить скромного начальника. — Ведь подобное положение дает очень большие возможности. И не только в решении каких-то, скажем, профессиональных вопросов, но и вообще… в плане… ну, как это сказать… в плане влияния на людей, что ли.

— То есть? — выразив на лице непонимание, спросил Яковлев.

— Ну… как это сказать… Например, если вы видите, что произошла какая-то несправедливость, то, имея более широкие возможности, чем простые смертные, вы можете гораздо оперативнее ее устранить.

Я понимала, что выхожу на очень скользкую дорожку. Но я не видела перед собой другого пути, который мог бы привести к случаю с поваром.

Впрочем, пока мои опасения не оправдывались. Яковлев, пребывающий в нирване от моих предыдущих похвал, похоже, не заподозрил ничего сомнительного в моих последних словах.

— Да… справедливость… — машинально повторял он, — справедливость это…

— Вот, например, этот вопиющий случай с вашим сыном…

— Случай с моим сыном? Какой случай?

Да, это была ошибка. Мне надоело переливать из пустого в порожнее, захотелось поскорее перейти к сути дела, я поторопилась, и переход получился слишком резким. Все благодушие и расслабленность в один миг слетели с Яковлева, как будто их никогда там не было.

— Ну как же… ведь с ним так по-хамски обошлись в этом ресторане… история была настолько вопиющей, что неудивительно, что она получила общественный резонанс, — из последних сил пыталась я спасти положение. — Хотя я ни минуты не сомневаюсь, что вы, как человек деликатный, наверняка попытались замять дело.

Но моя уверенность в безграничной деликатности господина Яковлева не имела под собой никаких оснований. Глядя на перекошенное от ярости лицо, бывшее за минуту перед тем таким довольным, я понимала, что сейчас именно мне придется испытать на себе всю силу такого смертного греха, как гнев.

— Какой еще резонанс? Что это вы тут несете? Какая история?

— Но как же… все об этом говорят… что вам пришлось пережить… очень тяжелые моменты.

— Какие моменты? Кто говорит? Услышали сплетню, так и рады повторять, как попугай, на всех перекрестках? Да-а, вы, журналюги, все такие! Вам только палец дай, вы и руку оттяпаете. Да еще вместе с головой.

— Но что же я такого сказала? Чем так обидела вас? Напротив, я полностью на вашей стороне. Я тоже считаю, что повар безусловно виноват и заслуживает наказания…

Но все было уже бесполезно. А упомянув о поваре, я только подлила масла в огонь. Яковлев впал в настоящее бешенство.

— Что-о?!! — побагровев, заорал он. — Вы считаете?! Нет, как вам это нравится? Она считает! А хотите знать, что я считаю? Я считаю, что вы проникли сюда под нарочно выдуманным предлогом с целью устроить мне провокацию! И я этого так не оставлю! Да я тебя засужу! В тюрьме сгною вместе со стряпуном этим! Считает она. Да что это за времена настали такие?! В своем собственном кабинете покоя не найдешь. То с поваром с этим носился, как с писаной торбой… моего же сына отравили, да я же еще и ходил отмазывал его. Так нет, этого еще мало. Еще приходит какая-то соплячка и начинает тут… Считает она. Пошла вон отсюда! Что уставилась? Оглохла?! Убирайся, я сказал! И попробуй только еще раз появиться здесь! Узнаешь…

Последнее слово уже прозвучало мне вслед, когда я выходила из кабинета.

— Крутой у вас босс, — сказала я секретарше, которая глядела на меня обеспокоенно расширенными глазами. — Часто он так?

— Вы, наверное, сказали что-нибудь, — ответила она, оставляя без комментариев мой вопрос.

— Да нет, вроде ничего особенного… Только мельком упомянула о случае с его сыном. Ну, о том, когда его отравили в ресторане. Это что, секрет? Я и не подозревала. По-моему, все об этом знают.

— Не секрет, но он не любит об этом говорить.

— Ах, вот как… Да, знал бы где упасть… И с чего мне вообще взбрело об этом говорить… Ну что ж, пенять не на кого, сама во всем виновата. Плакала теперь моя статья, — на лице моем отразилось неподдельное огорчение.

— Ну ничего, может, еще… напишете как-нибудь, — сочувственно произнесла секретарша.

— Как я теперь напишу… А почему это его так разозлило? Другой бы, наоборот, за сочувствие поблагодарил, а этот… только что не покусал. Трудно вам, наверное, с ним? — понимающе взглянула я на секретаршу.

— Ну… так… — уклончиво сказала она. — А насчет этого случая, так там ведь фактически и не было никакого случая.

— Как это?

— А вот так. Вадик… это сын Бориса Степановича… ну вот. Он вообще отличается довольно оригинальными вкусами. Например, иногда просит, чтобы ему подавали пищу… ну… как бы это сказать… не первой свежести.

— Вот это да!

— Ну вот. А в тот раз повар, видимо, немного не сориентировался и подал что-то совсем уж… несвежее. Ну, Вадик и угодил в больницу. Борис Степанович, конечно, рассердился… Ну вот. Даже там, говорят, что-то… ну, впрочем, я не знаю. Ну вот. А Вадик потом очень быстро выздоровел.

— Дела…

— Да…

— А Вадику-то который годик?

— Да двадцать пятый уже.

— Большой мальчик.

— В рестораны уже пускают.

— Да… И где же это его так накормили? Не в «Космосе» случайно? — неожиданно вспомнилось мне заведение, где работала агентесса Свинтицкого Зинка. — А то я тоже там обедаю иногда… Вдруг опять что-нибудь перепутают да вместо Вадика меня накормят.

— Нет, не в «Космосе», — легкой улыбкой оценив мою шутку, ответила секретарша. — Он в «Праге» обедает.

— А-а-а… ну, там я не бываю.

Мне понадобились недюжинные усилия, чтобы сохранить на лице равнодушное выражение. Нет, я пришла сюда не зря. Даже хамство Яковлева я готова была забыть, в обмен на эксклюзивную информацию.

Знать ресторан, где работал повар! Да об этом я и мечтать не могла!

Попрощавшись с секретаршей, я немедленно отправилась в вышеназванную «Прагу», отметив про себя, что мои догадки относительно того, что алчность, гнев и обжорство проиллюстрированы одним и тем же случаем с поваром, оказались абсолютно верными.

В ресторане «Прага» все было по высшему разряду: и обслуга, и меню, и сервировка — сами традиции этого заведения были таковы, что обычный смертный не мог попасть туда. Особенно в определенное время.

В вечерние часы ресторан превращался в нечто вроде клуба для избранных, там ежедневно собиралась постоянная тусовка, в которой новичкам нечего было делать. Но днем это был обычный ресторан, и любой, у кого была возможность заплатить сорок долларов за чашечку кофе и соответствующую сумму за несколько блюд, мог в нем пообедать.