Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге
Шрифт:
Надо сказать, на улицах Петрограда постреливали и без грозных заявлений. Город был полон оружия, «революционное правосудие» оборачивалось трагически не только для Кокошкина с Шингаревым: слишком многие граждане, находившиеся (или считавшие себя) «при исполнении», брали на себя полномочия судить и миловать. Эти воспользоваться новыми открывшимися возможностями поспешили сразу. В «Правде» от 24 февраля 1918 года сообщается примечательная история: «В час ночи на 23-е февраля, случайно проезжая по Суворовскому пр., один из комиссаров штаба при Смольном Институте заметил около часового магазина оцепление, выставленное одним из отрядов социалистической армии.
В густом морозном тумане маячила толпа, состоящая из солдат и штатских. Из расспросов комиссару удалось выяснить, что обнаружен налет громил на часовой магазин и
Расстрел шестерых преступников прямо на Суворовском проспекте, при общем одобрении публики… Не казнь, разумеется, опять же самосуд, но в целом эпизод характерный. С ним перекликаются строки одного из ранних петроградских рассказов Исаака Бабеля, где речь идет о посещении мертвецкой: «Я хожу и читаю о расстрелах, о том, как город наш провел еще одну свою ночь. Я иду туда, где каждое утро подводят итоги.
В часовне, что при мертвецкой, идет панихида.
Отпевают солдата.
Вокруг три родственника. Мастеровые, одна женщина. Мелкие лица.
Батюшка молится худо, без благолепия и скорби. Родственники чувствуют это. Они смотрят на священника тупо, выпучив глаза.
Я заговариваю со сторожем.
— Этого хоть похоронят, — говорит он. — А то вон у нас лежат штук тридцать, по три недели лежат, каждый день сваливают.
Каждый день привозят в мертвецкую тела расстрелянных и убитых. Привозят на дровнях, сваливают у ворот и уезжают.
Раньше опрашивали — кто убит, когда, кем. Теперь бросили. Пишут на листочке: «неизвестного звания мужчина» и относят в морг.
Привозят красноармейцы, милиционеры, всякие люди».
Первая после революции казнь состоялась 26 февраля 1918 года: по специальному постановлению коллегии ВЧК были расстреляны известный авантюрист самозваный князь Эболи де Триколи (он же Найди, Маковский, Далматов) и его сообщница Бритт (она же Брикки, Бритти), сами представлявшиеся работниками ВЧК. В той же «Правде» от 27 февраля поместили краткое, с несколькими опечатками, сообщение: «От Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контр-революцией, саботажем и спекуляцией.
По постановлению комиссии, известные грабители кн. Эболи (Триколи) и Франциска Антоновна Брикки расстреляны комиссией за организацию целого ряда грабежей и участия в вооруженном сопротивлении отряду комиссии».
Обстоятельства проведения этого расстрела неизвестны, однако можно предположить, что произведен он был в помещениях ВЧК на Гороховой улице, 2. После этого тела были обычным порядком препровождены в городскую мертвецкую, так что во время визита туда Исаака Бабеля находились там:
«На одном из тел лежит записка:
— Князь Константин Эболи де Триколи.
Сторож отдергивает простыню. Я вижу стройное сухощавое тело, маленькое, оскаленное, дерзкое, ужасное лицо. На князе английский костюм, лаковые ботинки с верхом из черной замши. Он единственный аристократ в молчаливых стенах.
На другом столе я нахожу его подругу-дворянку, Франциску Бритти. Она после расстрела прожила еще в больнице два часа. Стройное багровое ее тело забинтовано. Она так же тонка и высока, как князь. Рот ее раскрыт. Г олова приподнята — в яростном быстром стремлении. Длинные белые зубы хищно сверкают. Мертвая — она хранит печать красоты и дерзости. Она рыдает, она презрительно хохочет над убийцами».
Про первых казненных при советской власти мы знаем; известно и кто последовал за авантюристами Триколи и Бритт: в тот же день по постановлению коллегии ВЧК были расстреляны четверо матросов-налетчиков и один уличенный в шпионаже в пользу Германии. Через день, 28 февраля, казнили еще двух налетчиков, ограбивших посетителей гостиницы «Медведь» под видом сотрудников ВЧК. Из официального сообщения, опубликованного в той же «Правде», мы знаем, что некоторые основания считать себя причастными к всесильной организации у налетчиков и в самом деле были.
«От Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контр-революцией, саботажем и спекуляцией.
В ночь с 23-го на 24-е февраля н. ст. в гостиницу «Медведь» явилась группа вооруженных людей, назвавших отрядом Всероссийской
Чрезвычайной Комиссии.Во главе группы были В.А. Смирнов и казак Илларион Владимирович Заноза (он же гайдамак Сторогов), назвавшие себя Комиссарами Чрезвычайной Комиссии. Смирнов предъявил фальшивый ордер на право обыска. Забрав у посетителей 40 000 рублей, грабители удалились. Раньше Смирнов и Заноза сообщали Комиссии ценные сведения о контр-революционном заговоре. Возможность и повод бывать в Комиссии они использовали для того чтобы добыть фальшивый ордер на право обыска. Участие Смирнова и Занозы в налете на «Медведь» было установлено совершенно неопровержимыми данными. Доказано также участие Смирнова в ряде других налетов и грабежей. Занозу и Смирнова удалось задержать. При обыске у последнего найдено 69 000 рублей. По постановлению Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, погромами, саботажем и спекуляцией Смирнов и Заноза 28 февраля 1918 г. расстреляны».
Девять казненных за три первых дня — темп взят был со старта высокий. Дальше, впрочем, интенсивность расстрелов снизилась: из официальных публикаций известно, что в целом за петроградский период деятельности ВЧК — то есть до середины марта 1918 года — в городе были казнены шестнадцать человек.
Параллельно, правда, продолжались расстрелы по решению других органов власти — фактически самосуды, ведь эти органы не были уполномочены выносить смертные приговоры, о чем им в суровой форме напоминала сама ВЧК. Тем не менее за один только конец февраля 1918 года в Петрограде расстреляли около двух десятков человек, осужденных на смерть незаконно. Один из таких случаев нашумел особо: следственная комиссия Совета рабочих и солдатских депутатов Петроградской стороны приговорила к расстрелу торговца мануфактурным товаром Марка Моисеевича Аптера. Арестован 23 февраля, больше недели содержался под стражей, предлагал за свое освобождение взятку в размере 25 тысяч рублей, за что в конечном итоге и был отправлен на казнь. Случилось это в ночь на 5 марта 1918 года. О том, какой была самовольная экзекуция над спекулянтом, свидетельствуют документы: на теле были обнаружены «резаные раны: одна в живот в область паха с выпадением кишок, а другая в правую руку, остальные огнестрельные: две в спину, в правую сторону, в лопатку и ниже, и одна в затылок с направлением сверху вниз».
Поначалу рабочие Петроградской стороны гордились своей расправой над торговцем и даже объявили о ней через прессу, но скоро по факту произошедшего было начато расследование, а в газете «Правда» 12 марта 1918 года появилось заявление наркома юстиции Исаака Захаровича Штейнберга о том, что «расстрел гражданина Аптера является простым убийством», а виновники его будут привлечены к уголовной ответственности. Эсеровская газета «Дело народа», выходившая тогда в Петрограде вполне легально, сообщала большее: «Следственная комиссия намерена разделить привлекаемых на несколько категорий по характеру их преступления. К первой категории будут, по всей вероятности, отнесены, так сказать, идейные вдохновители убийства, за ними следуют особо ответственные лица, явившиеся инициаторами убийства; к третьей категории будут отнесены шесть воздержавшихся во время голосования, обвиняемые в сокрытии преступления; наконец, последнюю категорию составят физические убийцы».
Серьезные намерения, однако реальных юридических действий за ними не последовало: над молодой советской республикой сгущались тучи, проверенные товарищи нужны были в бою, а не в тюрьмах. В конечном итоге дело спустили на тормозах, а организаторы и участники расправы отправились на фронт, чтобы кровью смыть вину перед партией и народом.
Остался без должного расследования и еще один нашумевший самосуд, осуществленный в Петрограде 2 марта 1918 года. О нем в «Правде» также печатались официальные заявления. Такое, например, в номере от 8 марта 1918 года, за подписью управляющего делами Совнаркома Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича: «Управление Делами Совета Народных Комиссаров сим удостоверяет, что ни одно из правительственных учреждений, находящихся в Смольном, не давало никаких указаний или распоряжений о расстреле семи человек, происшедшем на днях около Александро-Невской лавры». И еще заявление, от имени председателя Петроградского совета Григория Зиновьева: «Ни одно из учреждений Петроградского Совета не давало никаких указаний или распоряжений о расстреле семи лиц».