Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге

Одна из казней 1919 года случилась снова на территории Заячьего острова: 24 января здесь по приговору петроградской ЧК расстреляли великих князей Георгия и Николая Михайловичей, Дмитрия Константиновича, Павла Александровича. Князь императорской крови Гавриил Константинович сумел избежать трагической участи: его по причине тяжелой болезни отпустили из заключения. В мемуарах княгини Ольги Палей, вдовы великого князя Павла Александровича, со ссылкой на слова старого тюремного служителя, рассказывается: «В 3 часа ночи двое солдат, по фамилии Благовидов и Соловьев, вывели их голыми по пояс на Монетную площадь, расположенную внутри крепости перед собором. Они увидели огромную, глубокую общую могилу, куда уже были свалены 13 трупов. Их выстроили на краю этой ямы и открыли по ним стрельбу.

За несколько мгновений до этого служитель слышал слова Великого князя Павла:

— Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!»

Уточнение: расстрелы тогда устраивались на территории Монетного двора, но не перед собором — двору тогда принадлежали земли за крепостной стеной, между Головкиным бастионом и Кронверкской протокой. Там все и случилось.

Есть и еще один драматический рассказ о казни великих князей, опубликованный в парижской газете «Последние новости» 18 июня 1918 года. С рассказом княгини Палей он расходится в некоторых существенных деталях. Это пространный рассказ эмигрировавшего во Францию артиллерийского офицера Николая Николаевича Пораделова, также записанный «со слов свидетеля». Место действия — камера № 95 «Петербургской чрезвычайки, по Гороховой улице». Время действия — 27 февраля 1919 года, действующие лица — арестованные, а также сотрудники губернской ЧК Галкин и Волков:

«…Да вы чего? Вы не бойтесь. Нешто я зверь. — Галкину, видимо, хочется поговорить. — А что говорят, будто мы с Волковым да с Пруссом звери какие. Так это что ж? Мы по закону вредные элементы уничтожаем. А вот что работаем умеючи, это правильно. Ведь вот из вашей же братии никак половина смертники будете. Вам же лучше, если Галкин сликвидирует. Галкин без ошибки действует. Промашки еще не было.

— Если бы я знал наверное, что меня расстрелять решили, — сказал с полу инженер Ш., - я бы на все пошел, чтобы сбежать.

Галкин обрадовался реплике, очень уж поболтать хотелось. Заговорил оживленно.

— Не сбежишь, брат. От Галкина никто еще не бегал. Волков! — крикнул он в дверь. — От нас, брат, с тобой еще никто не бегал?

Из-за двери ответил глухой, сиплый бас.

— Пробовали как-то одни. Еще в Смольном кто-то за них был. Горький сам на поруки брал, и то сорвалось.

Галкин улыбнулся.

— Это он великих князей вспомнил. Это была работа интересная, не то что с вами путаться, вас и не заметишь. Мы как прослышали, что кто-то хлопочет за них, так сейчас же, пока в Смольном сидели, да рядили, а у нас от Яковлевой уже постановление готово: найти и кончить. В одну ночь председательша обделать велела. Вот мы как.

Галкин опять оглядел аудиторию. Все молчат.

— Николая-то Михайловича мы сразу нашли, а за Константинычем всю ночь путались. К утру в 109-м госпитале отыскали. Николай Михайлович так с нами всю дорогу и ездил. В нашем же автомобиле едет, да нас же и ругает. Совсем без страха человек. Ну и мы с ним вежливо поступили. Могилы-то для них заранее было приказано вырыть. Не как с прочими. По закону каждый сам себе должен рыть.

— Волков, ты слушаешь? — закричал Галкин опять в дверь. — Помнишь, как молодой-то князь крепко испугался? Дрожал весь, трясся, как лист, бледный такой, все за руки нас хватал. А Николай Михайлович как крикнет на него, как начнет стыдить, чтобы, значит, умирал гордо, как следует, не унижался… С Павлом Александровичем тоже смешно вышло. Сам раньше смерти, еще нестрелянный, в могилу свалился. Я ему в яму уже пулю послал. Там и кончил его… А Волков-то мой, слушай, Волков, Волков-то не посмел. Сам струсил, как баба. Перед ним Николай Михайлович стоит — строгий, большой такой, в глаза глядит смело, прямо, да нас же ругает. Волков-то мой, чудак-человек, и струсил. Мне же и пришлось стрелять.

Из другой комнаты Волков отозвался. Обиделся, что трусом назвали:

— Тоже, брат, и ты храбрый, есть чем хвастать. Сам, как жулик, сзади зашел. В затылок ведь стрелял. Что же этим хвастаешь.

Галкин задумчиво, словно вспоминая, осмотрел молчаливую аудиторию и медленно ответил:

— Что же, это верно. Уж очень взгляд такой, особенный, не устоишь против него никак, хоть глаза закрывай, чтобы стрелять.

Галкин еще постоял, опять задумчиво оглядел арестованных и, повернувшись, медленно направился к двери».

Излишняя живописность этого рассказа заставляет заподозрить в нем известную долю вымысла, однако перекрестными свидетельствами он отчасти подтверждается: на казни великих князей действительно присутствовал Галкин (это известно достоверно), а его упомянутый соратник Прусс в самом деле принимал участие в расстрелах — и в этом году, и после. Правда, вот Варвара Николаевна Яковлева («председательша») покинула пост руководителя петроградской ЧК за некоторое время до казни великих князей — и значит, разрешения на расстрел давать не могла. Да и перипетии поисков «Константиновича» вызывают сомнения: известно, что из тюремного госпиталя с печально знаменитого острова Голодай забирали тогда великого князя Павла Александровича. Однако ведь болтовня в камере перед потенциальными смертниками — это не исповедь и не показания на суде, тут и присочинить можно…

Официальное сообщение о казни великих князей было опубликовано в «Петроградской правде» только через неделю, 31 января.

Пригасший вроде бы красный террор снова вспыхнул во всю мощь летом 1919 года, после того как в июне разгорелся мятеж на фортах «Красная горка» и «Серая лошадь». В Балтийском море тогда находилась британская эскадра, со стороны Гдова и Ямбурга на Петроград наступал Северный корпус генерала Родзянко, общее положение было весьма неустойчивым — а потому мятеж подавили быстро и жестко. Следом начались суды и расстрелы. Видная деятельница эсеровской партии Юлия Михайловна Зубелевич, известная под партийной кличкой Даша Кронштадтская, писала тогда во ВЦИК, взывая о правосудии: «В Кронштадте идут расстрелы. Упорно носятся слухи, что от тов. Ленина была телеграмма: казней не производить, что эта телеграмма была положена под сукно. Казней произведено много, по заявлению одним ответственных лиц в Чрезв. Ком. до 100, а по другим — до 150. Между тем опубликованы были только 19 фамилий казненных. Об остальных умолчали.

Расстреливали лиц 3-х категорий:

1) заложников;

2) родственников офицеров, подозреваемых в том, что они перешли к белой гвардии;

3) за военный заговор».

Юлия Зубелевич писала тогда и о том, что «заложниками брались наряду с буржуями и лица вполне идейные, стоящие на платформе советской власти», что массовые расстрелы проходили на форте Обручев: там в дни мятежа тоже вспыхивали волнения, быстро погашенные местными коммунистами, а потом там были «расстреляны все офицеры, кроме одного коммуниста, и около 60 солдат: отсчитывали для казни каждого 5-го из артиллеристов, каждого 3-го пулеметной команды и каждого второго из караула».

Вскоре после получения этого письма адресатом Дашу Кронштадтскую отправили в ссылку, из которой она уже не вернулась.

В самом Петрограде меры тоже предпринимались жесткие. Сохранилось свидетельство бывшего слесаря большевика Ивана Михайловича Ляпина о том, как летом 1919 года, после организации районных революционных троек, была организована работа с социально чуждыми элементами: «Я припоминаю, что наши арестованные делились на несколько групп. Одни направлялись на баржу и другие подобные места, другие отправлялись в Петропавловскую крепость, в ликвидационный Трубецкой бастион, где были заполнены все камеры теми, кто должен быть расстрелян. Еще группы, которые сажались в Предвариловку как заложники, и некоторые, через несколько дней по выяснению их лояльности, отпускались домой. Это были единицы.

Как сейчас живо помню, когда мы, группа активистов-руководителей партийной и советской организации, поехали на автомобиле в Петропавловскую крепость, захватив с собой несколько арестованных, в числе их одного Петербургского полицмейстера, с тем чтобы там самим непосредственно произвести расстрел. Но, приехав в Петропавловскую крепость, Трубецкой бастион, у охраны выяснилось, что могилы для предполагаемых к расстрелу не подготовлены, и еще какие-то мелкие формальности нам помешали произвести в тот момент самим расстрел».