Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге
Шрифт:
Разумеется, удовлетворить такие требования большевики не могли. Фактически Кронштадт находился в руках восставших со 2 марта, окончательный разгром мятежников силами подтянутых к Петрограду полков произошел 18 марта.
Казни начались еще до взятия острова. Известно, например, что еще 8 или 9 марта (точная дата в документе не указана) революционный военный трибунал Петроградского военного округа приговорил к смерти связиста Дмитрия Герасимова — за то, что он, получив у себя в Сестрорецке телеграмму о восстании в Кронштадте, начальству о том не доложил, а вступил в телефонные переговоры с кронштадтским сослуживцем, причем на его вопросы о положении дел в Сестрорецке «сообщил о прибытии войск, точно указывая наименование частей».
Приговор: «Принимая во внимание, что Герасимов, член Российской Коммунистической партии, занимающий ответственный пост, в решительный момент борьбы с контрреволюцией не
На приведение приговора в исполнение было отведено 48 часов.
Дальше — больше: когда 14 марта в прибывших атаковать Кронштадт войсках началось брожение, его пресекли проверенным способом. В приказе Михаила Тухачевского, командовавшего собранными для штурма войсками, говорилось прямо: «Все провокаторы и шептуны жестоко поплатились за свою контрреволюционную деятельность». И вправду поплатились: в тот день, 14 марта, постановлениями реввоентрибунала был приговорен к расстрелу 41 красноармеец 237-го Минского полка; на следующий день та же участь ждала 33 солдат Невельского полка. Приговоры зачитывались «всем ротам и командирам» и приводились в исполнение немедленно.
А после взятия Кронштадта счет приговоренным к смерти пошел уже на сотни. Все находившиеся на острове матросы и красноармейцы был отданы под трибунал; 20 марта смертный приговор вынесли 167 морякам линкора «Петропавловск» и 13 с линкора «Севастополь»; 21 марта к списку приговоренных к высшей мере прибавились еще 32 моряка с «Петропавловска» и 39 с «Севастополя». Пункты обвинения выглядели подчас поразительно абсурдно: помощника командира «Севастополя» Георгия Андреевича Денвера, например, приговорили к смерти за то, что он, имея «полную возможность не принимать участия в мятеже», во время боевых действий «руководил принятием мер к прекращению пожара на корабле и восстановлению порванной связи».
Новые приговоры морякам также исполнялись немедленно «в силу создавшейся в Крепости Кронштадт боевой обстановки и для поддержания боевой способности воинских частей и судов и восстановления революционного порядка». Денвера и его 12 товарищей с линкора «Севастополь», приговоренных 20 марта, расстреляли в тот же день в 24 часа, о чем свидетельствует сохранившийся документ: «Мы, нижеподписавшиеся: члены Трибунала Немененко, комендант Михайлов, красноармейцы: Александров, Евсеев, Биризов, Львов, Роговешкова, Успенский, Иванов, Степанов, Емельянов, Остин и Захаров привели в исполнение приговор Выездной Сессии ОРВТ ПВО на Южучастке над осужденными к высшей мере наказания — РАССТРЕЛУ…»
Некоторые процессы были открытыми, один из таких состоялся 1–2 апреля, когда перед революционным трибуналом предстали 64 обвиняемых. Острота ситуации к тому времени спала, а потому и приговор оказался мягче предыдущих: 23 человек приговорили к расстрелу, остальным достались длительные тюремные сроки.
Трибунал Петроградского военного округа работал в те дни в поте лица; не сидели без дела и другие структуры: смертные приговоры выносились также президиумом петроградской ЧК, коллегией Особого отдела охраны финляндской границы Республики, чрезвычайной тройкой кронштадтского Особого отделения Особого отдела охраны финляндской границы. Двадцатого апреля, например, президиум губернской ЧК вынес смертные приговоры 42 участникам восстания. Решение об этом приняли втроем «т. т. Волин, Семенов, Подгайский» (товарищ Семенов, тогда глава губернской ЧК, сам будет расстрелян в 1937 году, а тов. Подгайский, тогда начальник особого отдела, закончит службу начальником Усольлага в Соликамске).
Характерно, что по некоторым из приговоренных в документах отсутствует даже резолютивная часть: за что именно их решено было казнить, так и не указано. Всего же, по данным историков, занимавшихся изучением Кронштадтского мятежа, к лету 1921 года к высшей мере наказания были приговорены 2103 человека.
Именно к этому времени относится широко известная история: «В 1921 г. большевики отправили на барже 600 заключенных из различных петроградских тюрем в Кронштадт; на глубоком месте между Петроградом и Кронштадтом баржа была пущена ко дну: все арестанты потонули, кроме одного, успевшего вплавь достичь финляндского берега». Такое краткое сообщение увидело свет в книге «Двенадцать смертников», напечатанной в 1922 году в Берлине. Автором фразы являлся видный меньшевик Владимир Савельевич Войтинский, навсегда покинувший Россию в 1918 году, и кто знает, воспользовался ли он надежным источником информации или же пересказал
старые истории? Однако его цитату растиражировал знаменитый историк красного террора Сергей Петрович Мельгунов, а через него она разошлась по тысячам публикаций.Скорее всего — рискну высказать предположение — это была лишь реплика старых слухов, ходивших по Петрограду еще с 1918 года. Боролись в 1921 году с мятежным Кронштадтом, и о каких арестантах из давно прошедших чистку городских тюрем могла идти речь? К тому же технология массовых казней была к тому времени большевиками обкатана, на Ржевском полигоне и в Ковалевском лесу хватало места для новых приговоренных.
Расстреливали там и кронштадтцев, о чем напоминают строки мемуаров меньшевика Федора Дана, оказавшегося в мае 1921 года в петроградском Доме предварительного заключения. Там он общался с арестованным по кронштадтскому делу матросом Савченко, а потом случилось непоправимое: «В одну проклятую ночь приехали два грузовика, забрали 40 с чем-то человек кронштадтцев, находившихся в Д.П.З. и повезли их на Полигон на расстрел. Мы узнали об этом только на следующее утро, и долго-долго стояли передо мною измученные глаза Савченко, и мысль не могла примириться с этим бессмысленным, ненужным убийством. По словам надзирателей, обреченные выходили во двор к роковым грузовикам с пением «Вы жертвою пали», а пьяные конвойные-чекисты ругались площадными словами».
На Ржевский полигон приговоренных к смерти отправляли обычно не из тюрем напрямую, а через петроградскую ЧК, находившуюся на Гороховой улице, 2. Осенью 1922 года парижская газета «Последние новости» опубликовала сообщение анонима, где в подробностях описывалась «комната для приезжающих», расположенная в нижнем этаже здания на Гороховой. Квадратная комната, асфальтовый пол, три замазанных белой краской и забранных решетками окна, отчаянно грязные стены, паутина по углам. «Назначение этой комнаты — действительно для приезжающих из петроградских тюрем и самой чеки людей, приговоренных к смертной казни… В комнате читают им приговор, заставляют расписаться под приговором и сразу же надевают наручники, одну пару на двоих, одно кольцо наручников на правую руку первого, другое — на правую руку второго приговоренного. Дверь «комнаты для приезжающих» открывается от 4-х до 8-ми вечера, и только в эти часы пополняются жильцы страшного помещения. Жильцы долго не засиживаются, проводят ночь и день, а в следующую ночь от 3-х до 4-х часов производится отправка их на место казни».
В продолжение полутора суток, уверял корреспондент парижской газеты, смертники не получали ни еды, ни воды, и даже не выпускались из комнаты для отправления естественных надобностей. При этом мужчины и женщины содержались вместе. «В 1921 году, в дни больших расстрелов, комната бывала битком набита приговоренными».
Наконец, финал — такой, каким его описали «Последние новости»: «В три часа ночи из гаража чрезвычайки во двор Гороховой, 2, подается пятитонный грузовик, во двор приводится усиленный наряд из роты коммунаров, комендант спускается в «комнату для приезжающих», открывает дверь, и по списку скованных попарно выводят во двор и сажают в автомобиль. На закрытые борта грузового автомобиля тесным кольцом садятся вооруженные коммунары. Машина трогается и катит на артиллерийский полигон по Ириновской железной дороге. Две легковые машины сопровождают грузовик с арестованными, в них размещаются лица, тем или иным способом участвующие в казни. Здесь непременно находится следователь, который в последний момент, когда уже приговоренный стоит на краю ямы, задает последние вопросы, связанные с выдачей новых лиц. Такие вопросы задаются обязательно каждому приговоренному. Тут же помещаются всегда два или три спеца по расстрелам, которые выстрелом в затылок из винтовки отправляют на тот свет. Кроме них пять-шесть человек присутствующих при казни со специальными обязанностями: снимать наручники, верхнее платье, сапоги и белье и подводить жертву к стрелку-палачу.
Зачастую, при массовых отправках на полигон арестованные, сидящие в «комнате для приезжающих», не выдерживают последних суток и умирают. Труп кладут на автомобиль, не расковывая соседа, и увозят вместе с арестованными, а по приезде бросают в общую яму».
Трудно сейчас сказать, насколько можно верить автору этого описания. Идеологически он находился в одном отряде с Зинаидой Гиппиус, а потому самые страшные, самые темные слухи о большевиках и их власти готов был принять на веру.
Одну примету новой власти, однако, отметим: раньше приговоренных сопровождал в последний путь священник, задачей которого было не только дать напутствие, но и попытаться в последний раз склонить преступника к откровенности, теперь эта функция перешла к следователю. Подобные допросы приговоренных к смерти вошли в практику чекистов надолго: читатель еще увидит документальное тому подтверждение.