Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Горячее молоко
Шрифт:

Откинувшись на спинку дивана, Джульетта разглядывала черное пятно, оставшееся на носке кроссовки.

— Архивирование — самая интересная часть моей работы. Я терпеть не могла естественные науки, но по настоянию отца поехала стажироваться в Барселону. Что ни день — тоска смертная. Меня чуть не заставили специализироваться на послеоперационных кровотечениях. Кошмар!

— А почему ты не пошла в художественное училище?

— У меня таланта нет. Но это я предложила построить клинику из мрамора в память о бледной коже моей покойной матери.

Мы были своего рода близнецами. Одна — без матери, другая — без отца.

Классно было поболтать с Джульеттой у нее в студии. По

ее рассказам, прежде она жила в другом месте, но с началом экономического кризиса получила возможность приобрести долю в здании бывшей консервной фабрики. Мне стала открываться впечатляющая натура Джульетты. При первой встрече она показалась мне просто расфуфыренной модницей, отчего я усомнилась в ее квалификации. Но какой я ожидала увидеть медсестру или физиотерапевта? Ее трения с отцом примиряли меня с действительностью, поскольку у меня самой тоже были трения с отцом; а кроме того, она заинтересовалась моей недописанной диссертацией. Я невольно обрисовала ей основные задачи изучения культурной памяти. Рассказала, как мучилась угрызениями совести, когда дела у меня шли в гору, как будто от этого мамины дела шли все хуже и хуже.

— Роза первой скажет тебе, что угрызения совести крайне разрушительны.

Джульетта указала пальцем на потолок. Паук, который сплел там затейливую паутину, только что поймал в свои шелковистые сети осу.

Попивая пиво, я призналась, как тяжело мне стало возвращаться к маме в наш испанский пляжный домик после того, как ей отменили медикаментозное лечение, но деваться некуда. Я всю жизнь живу не в своем доме.

Рассказывала я долго.

Паучиха не сдвинулась с места; оса тоже.

Я потеряла счет времени.

Теперь Джульетта Гомес превратилась в хранительницу тайн, отчасти моих собственных, отчасти маминых — детских. Если кости Розы были предметом медицинского исследования, то скелеты в шкафу были предметами совсем иного рода. Все, что передалось от поколения к поколению, отложилось теперь в аудиоархиве Джульетты. Я повторила свой вопрос: почему она называет этот процесс физиотерапией? Не потому ли, что мамины воспоминания засели в костях и мышцах?

— Ну, София, ты больше моего в этом понимаешь, потому как пишешь диссертацию о культурной памяти.

Мы проговорили больше часа, и мне уже стало казаться, что в студии есть звукозаписывающее устройство. Я задергалась. Слишком много я выболтала, но и она после трех бутылок пива выболтала кое-что о себе. И все равно я теперь видела в ней пример для подражания (хотя мне не подняться до одежды такого покроя, до дизайнерской обуви и до столь решительного потребления пива), и не в последнюю очередь благодаря ее методике опроса. Всю оставшуюся часть нашей беседы она молчала, но не пассивно. Я уже задумалась о своей собственной методике опроса, но тут с улицы донесся рык мотоциклетного двигателя. У меня был один совершенно особый информант, который потерял всякую ориентацию, когда я его перебила, не дав договорить. Дело кончилось тем, что он просто ушел. А сейчас кто-то кричал сквозь щель почтового ящика мастерской. Дверь толкнули, металл заскреб по бетонному полу, а потом дверь с лязгом захлопнули.

С бутылкой вина в студии возник Мэтью. Завидев меня, сидящую на стуле, он дернулся, как от удара вилкой в щеку. И попытался вернуть своему лицу нейтральное выражение. Но не особенно преуспел; я тоже не особенно преуспела с нейтралью «берлинго».

— Ой, привет, Софи. — Мэтью скользнул взглядом по сидящей на диване Джульетте, а потом склонил голову набок, и волосы упали ему на глаза. — Вот, завез медсестре твоей матери бутылочку вина из своего погреба.

Разжав губы, Джульетта сверкнула ослепительными зубами.

— Нет,

Мэтью, так нельзя. Никогда не врывайся без стука. У входа есть звонок с моим именем. — Она перевела взгляд на меня. — Мэтью решил, что может врываться, когда я работаю, — сказала она. — Почему-то он решил, что может кричать о чем угодно сквозь щель почтового ящика и вести себя, как пожелает. Так что сейчас мне нужно остаться с ним наедине и преподать ему урок хороших манер.

Все внимание Мэтью было поглощено раздавленным на полу тараканом.

— Ишь, проныра.

Встав с дивана, Джульетта ткнула красными ногтями в сторону гостя.

— Ну, ты готов стать моим пациентом или просто заскочил с бутылкой вина? Нет ничего удивительного в том, что человек желает соблазнить свою физиотерапевтическую медсестру, но помечать этим желанием место работы ее отца, как кот помечает место мочой, — это безумство.

Мне стало интересно: сказала ли она «безумство» просто в подражание Мэтью или действительно так считает? Когда он раскинул руки, в нем появилась некая исступленность, как у пророка местного значения.

— Да, верно. — Мэтью откинул с глаз волосы и указал большим пальцем в мою сторону. — Джульетта держит меня за кота. В клинике Гомеса все тащатся от животных.

Я шла к машине через сквер, где девочки разучивали движения фламенко. Младших сменили старшеклассницы. Я прислонилась к лимонному дереву, чтобы понаблюдать за их танцем. Теперь здесь репетировали девушки лет шестнадцати; в своих пламенеющих нарядах они выстроились в шеренгу. При звуках музыки ни одна не сошла с места, но все прогнулись и вскинули руки. Это был танец соблазна и душевных мук.

Воительница Ингрид

Мы стали любовницами. Ингрид обнажена. По плечам рассыпаны густые белокурые волосы. На лице мелкие капельки пота. Запястья обвиты золотыми браслетами. Под потолком шумно вращаются лопасти вентилятора. Мыв подсобке кортихо, загородной виллы с конюшнями недалеко от Сан-Хосе, в самом центре природного парка Кабо де Гата. Три индийские швейные машинки Ингрид выстроились в шеренгу на длинном портновском столе, рядом с рулонами ткани и готовой одеждой, которой она придает товарный вид для продажи в Европе и Азии. В душевую ведет арочный проем, словно колоннада. Вообще это мастерская, но большую часть ее занимает кровать. Совершенно необъятная, ложе для воителей. Постельные принадлежности — из мягкой, но плотной хлопковой ткани; по словам Ингрид, привезены ею из Берлина; не просто белые, а без намека на желтизну.

Мраморный камин вычищен, но рядом стоит корзина со щепой. На толстой сухой колоде балансирует топорик. Зимой, чтобы развести огонь, кто-нибудь расколет это полено, разрывая годовые кольца, но сейчас за окном плюс сорок.

Мне нравится:

— как Ингрид снимает свой пояс с богатой вышивкой;

— что она любит свое тело;

— что ступни ее покрыты красной пылью;

— камешек в сережке для пупка, похожего на озерцо; как моя голова лежит рядом с ним; что настоящее загадочнее прошлого; как она, точно листок на ветру, меняет положение.

Из зарешеченного окна виднеется высокая опунция с шестью зелеными ладонями ветвей, усыпанных колючими грушевидными плодами. На ум приходит день, когда я с лестницы машу рукой кому-то невидимому, но воспоминание тут же улетучивается, ведь впереди — очередное путешествие, возможно, в другую страну, где властвует Ингрид с длинным, как автомагистраль, упругим телом.

Мне нравится:

— ее сила;

— что она любит мое тело;

— вино, которое Ингрид стащила из лабиринтов погреба своего бойфренда;

Поделиться с друзьями: