Горячие точки на сердце

— Скажи сейчас!

— Нельзя. Возможны провокации, как на прошлом митинге.

— Мы защитим тебя, президент!

— Надеюсь.

— А где это произойдет?

— Об этом я тоже скажу позже.

— Мы в тебе не сомневаемся, президент!

— И не сомневайтесь: мое слово — кремень.

На следующий день Матейченков столкнулся с Семеновым носом к носу в коридоре Дома правительства. Матейченков шел, по обыкновению, один, Семенов — в сопровождении нескольких вооруженных охранников, рослых качков.

— Значит, принял решение? — спросил Матейченков после того, как они остановились и поздоровались.

— Принял. Оно мне дорого досталось, — признался Семенов. Он выглядел одновременно и возбужденным и подавленным.

— Меня пригласишь?

— Само собой. Но дату инаугурации, извини, назвать пока даже тебе не могу.

— Военная тайна?

— Вроде того.

— Я не в обиде. Но тогда на торжестве инаугурации сам за порядок отвечать будешь.

— Не серчай на меня, Иван Иванович, — чуть смущенно улыбнулся Владимир Семенов.

Охранники Семенова, чуть скучая, остановились, повинуясь его жесту, поодаль, ожидая конца разговора.

— Эх, рисковый я человек! — воскликнул вдруг Семенов, когда они уже собирались расстаться. — Так и быть, дам тебе зацепку, как генерал генералу. — Он оглянулся на охрану и понизил голос. — Я проведу инаугурацию в МОЙ ДЕНЬ, — последние слова Семенов многозначительно выделил.

Матейченков пожал плечами:

— Твой день, чей же еще?

— Ты не понял меня, полпред. А ты поглубже копни. — Семенов хотел еще что-то добавить, но тут его позвал запыхавшийся человек из избирательного штаба.

— Мой день, мой день… — бормотал Матейченков, пока шофер заводил машину. — Конечно, твой день. Ну, какие тут могут быть варианты?

Стояло начало сентября, детишки с самодельными сумками, изредка с портфелями, шли из школы, радостно щебеча, словно воробьи на ветках.

Мирная картина радовала глаз и говорила, что осталась еще, черт возьми, мирная, разумная жизнь со своими законами, которая умудряется существовать рядом с этими сумасшедшими митингами, стычками, исступленной борьбой и прочей неразберихой.

И в этом и его, Ивана Матейченкова, заслуга.

* * *

Утром, во время первого кофе, для которого Святейший собственноручно приготовил побольше молотых зерен, в кабинет заявился самолично комендант подземного дворца, который заявлялся утром в кабинет исключительно редко, только если произошло какое-нибудь ЧП.

— Чем порадуешь? — мельком бросил на него взгляд Верховный и сделал глоток бодрящего напитка.

— Ночью во дворец пришла смерть! — объявил комендант и почему-то стал навытяжку.

— Хочешь кофе?

— Никак нет!

— Ну, рассказывай, что у тебя за ЧП. Может, робот башмаком подавился? — предположил Верховный.

— Роботы в порядке. Умер гость, который на рассвете должен был быть доставлен к самолету.

Верховный поднял брови:

— Это кто же?

— Мулла Северо-Кавказского региона.

— Ах, этот? Отчего он умер?

Комендант развел руками:

— Непонятно. Видимо, разрыв сердца. Перед сном метался по кровати — одеяло и подушка смяты.

— Аллах его прибрал. Он сильно провинился перед всемогущим и всеведущим, — произнес Верховный, принимаясь за следующую чашку кофе.

— Прикажете назначить расследование? — спросил комендант.

— Зачем расследовать? — пожал плечами Святейший шейх. — У тебя есть какие-нибудь сомнения?

— Нет.

— И у меня их нет. А расследовать деяния Аллаха всемогущего нам не приходится, не так ли?

— Разумеется.

— Ну, что еще? — спросил Верховный, поскольку комендант мялся, переступая с ноги на ногу.

— Как быть с телом? Отправить грузом 200 в Минеральные воды?..

При словах «грузом 200» по лицу Святейшего пробежала судорога.

— Это лишнее, — произнес он. — Пусть похоронят здесь, на местном мусульманском кладбище, в отрогах Гиндукуша. Он все-таки был мусульманин, и умер он, что ни говори, мусульманином.

* * *

Случилось так, что книга, подаренная Матейченкову, увлекла генерала. Когда была возможность, он брал ее с собой. Если выдавалась свободная минутка — с увлечением читал. Это была для него, признаться, совершенно новая информация.

Поздним вечером вернулся он в свой номер. Сел к столу, раскрыл наугад книгу. «В мой день», — сказал Владимир Семенов. Стоп! А где, как не в православном календаре искать ответ на этот вопрос!? Карачаевцы считают его своим, но ведь Семенов — наполовину русский!

— Чай подать, товарищ генерал? — спросил сквозь дверь дежурный, осторожно постучав.

— Есть готовый?

— Да, только что заварили.

— Тащи.

— Есть тащить.

— И себя не забудь.

Матейченкову не хотелось возиться с электрочайником: он был весь во власти захватившей его идеи.

Сначала рассеянно полистал книгу, начиная с первых страниц. Дни различных святых… Сведения о великих подвижниках, о деятелях истории и тех выдающихся деятелях, которых церковь впоследствии канонизировала, причислив к лику святых… То, о чем он, к сожалению, и слыхом не слыхивал ни в школе, ни в высшем учебном заведении.

Перед ним проходил хоровод ныне мало употребляемых, а то и вовсе неизвестных ему имен, мелькали разные Агафоны, Аглаи, Анемподисты… Подробно объяснялось, какой святой и кому именно является покровителем. Где и когда совершил он свой подвиг за веру.

Перевернул с полсотни страниц и узнал, что святой Николай Угодник — покровитель моряков и рыбаков. Припомнилось, как когда-то, когда был в командировке на Байкале, один местный поэт прочитал ему стихи, где были строчки:

Култук — исправный работник, Без роздыха дует, дюж. Трудись, Никола Угодник, Спаситель рыбацких душ!

…Что же такое култук? Да, ветер такой байкальский…Там существуют десятки ветров… Нет, так дело не пойдет, он и за всю ночь книгу не одолеет, на нее и годы могут уйти.