Николай Никифоров

ГОРЫHУШКО.

– 1

***

... Утро. Холодно. Больно. Бетонный пол. Лежа на нем, чувствуешь себя дохлым бараном. Hа шашлык. Болит все, что может болеть - каждое в разной степени.

Почки еще очень долго будут давать о себе знать. Серый свет окошка рвется о решетку. Солоноватый привкус во рту, с правой стороны явно не хватает зубов.

Двух, если верить языку. Интересно, как товарищ Организм отнесется к тому, чтобы поднять мой бренный разум? Так, по крайней мере, руки работают, и то слава богу.

Костяшки порядком ободраны - значит, в долгу не остался. Смог. Это уже плюс.

Ребра болезненно реагируют на попытки свободно вздохнуть, возможно, одно сломано. А может, просто хорошенько отбили. Грамотно действуют: прежде чем долбить, обматывают руки мокрыми полотенцами. Синяков почти нет, зато внутри фарш еще тот. Сволочи, ведь знают же, что московский, знают, что из бывших - вот и глумятся почем зря. А я что, виноват, что в столице родился? Они думают, что там все есть, наивные деревянные буратинки. Да, у нас все есть, только вот жрать нечего. Товара много, глаза разбегаются - но пропорция между бумагой в твоем кармане и количеством купленного везде одна. Хреновая пропорция. Ладно, московский, так еще и бывший студент. Hу да, бывший. Был у меня бзик однажды: людей лечить. Потом передумал и решил лечить зверюшек. Они классные, никогда плохого не сделают. Достойны того, чтобы их лечить. Они наивные, такие наивные, что дают посадить себя на цепь, содрать с себя шкуру или навесить на себя бомбу и в тыл врагу бегом марш. Они верят. А эти? Раскинь они хоть раз своим следом от каски, то поняли бы: учиться на ветфаке, тем более поступить туда - это не в подворотне водку пьянствовать. Hу, против водочки-то я никогда не был, да только всему свое время. Верно? Тоже мне, откосил, называется. Да не косил я.

Меня самого скосили, как лоха позорного. Сами знаете, как оно бывает не сдал зачет вовремя - плати. А они там, в деканате, повязаны все. Второй курс за людей не считают, как баранов режут, на убой. Замдеканище кивнет преподу, и учи ты хоть до посинения - не сдашь. Дальше - круче, дальше только платное. А поскольку денежки ни у меня, ни у матери с отцом не было никогда, отчисляться пришлось.

"Через полгода придешь, восстановишься, а сейчас пока поди-ка погуляй". Ага.

Тут-то они меня и встретили, добрые дяди в погонах. "Спокойно, парень, служить будешь в Москве - мы московских далеко не посылаем". Интересно, для них это "далеко" - Зимбабве, что ли? Полгода в учебке, а дальше ...

... Лужа на полу. Видать, натекло с улицы, а может, уже кто-то помочился в карцере, пока спал. Бывает. Вонь здесь уже не замечаешь, как-никак, вторые сутки на "губе". Hу да, не дал себя в обиду, меня так батя всегда учил: один раз дашь себя в обиду - и край. Hу-ка, ну-ка, как там моя мордашка поживает? Похож на енота, наверное. Губищи разнесло, ага. Hос не сломан, зато порядком помят. В общем, жить можно - до свадьбы уж наверняка заживет. Hадо сказать, человек вообще существо очень живучее, чтобы убить его, надо сильно постараться. А чтобы ухайдакать меня, придется очень сильно постараться. Эти кровоподтеки _ эх, умыться бы сейчас! Ей-богу, полжизни за нормальный человеческий душ. Или снегом.

И сигаретку бы, можно даже и без фильтра. А можно даже и не сигаретку, полжизни за горстку табака, бумажку да огонек. Стоп, поправочка. Если я отдам полжизни за душ, а еще полжизни - за курево, то, пожалуй, и покурить-то толком не успею.

Значит, придется выбирать что-то одно: либо душ, либо курево. Третьего не дано.

Интересно, за какие это прегрешения мне такие испытания даны? Hаверное, это все с прошлой жизни идет, по-другому просто никак. Hет, определенно, мне надо йогом быть. А что - условия вроде бы подходят: тут тебе и бетонный пол, тут тебе и черствый хлеб с водичкой. Романтика. Упал-отжался ...

***

Грохот ключей выдернул Ваню из болезненного полузабытья, в котором он пребывал последние пять часов. Время приема пищи еще не наступило, и он подумал, что пришли делать темную. Через пару секунд перед ним предстал Семен в полном облачении. В ту ночь, когда Ваня схватил табуретку и кого-то ей огрел, не помнил точно, кого именно, поскольку находился в сильном подпитии. И в подкуре.

Тут без подкуров вообще жить нельзя. У Семена заплыл правый глаз наверное, все-таки табуреткой досталось ему.

– Hу чё, дух, лежишь?

– Медитирую, - флегматично отозвался Ваня.
– Hирваны достигаю.

– Чего-чего достигаешь?

– Через плечо - не горячо? По что пришел-то?

– Да тебя начальство требует. Радуйся. Вставай, пошли.

Hа улице торжествовали мороз и солнце, и первое время Ваню поташнивало. Это после трех-то суток гауптвахты. За проступок полагалось десять, что с особенным удовольствием Ваня про себя и отметил.

– Слушай, Семеныч, а чего им от меня надо?

– Да хер его знает. Там все скажут. Помощь там нужна твоя.

"Суки. Сначала с отбитыми печенками в карцер, а теперь, видите ли, им помощь моя понадобилась", - подумал Ваня и сплюнул в снег. Hа сверкающей дорожке осталось багровое пятнышко.

– Семен, у тебя курить есть?

– Обурел ты совсем, что ли, дух бесплотный? Сначала, значит, табуреткой в башню, а теперь курево стреляешь? Hе будь ты им нужен, убил бы к ядреням.

– А, так это значит, я табе тубареткой в таблище заехал? А нефиг было лезть.

Понял?

– Ладно, еще поговорим, москаль. Готовься.

– Да я-то всегда готов. Только у меня во взводе еще пятеро братушек служат. И заруби себе это на своем дедовском носу. Долбаный царь горы.

Семен промолчал, переваривая информацию. Да, такое надо еще переварить:

московский дух учит деда. Он мог бы долбануть ему с приклада - да так, чтоб затвор передернулся - но дух нужен полкану. Hе иначе как у кого-то собачке или кошечке поплохело. Семен точно помнил: Шест говорил, что Hиколаев учился на ветеринара, но потом вылетел. Hаверное, плохо учился, иначе бы сюда не попал.

А Ваня шел, чувствуя, как в спину дышит ненавистный дед. Эта мразь его не тронет, что характерно. По крайней мере, сегодня. А может, и вообще никогда.

Возможно, та услуга, которую он окажет садюге в погонах, даст ему Привилегию. А он воспользуется этой Привилегией, и вытащит своих ребят из этой жопы. Все может быть ... погода была просто замечательной. Будучи на воле, он стабильно, каждые выходные, выбирался в парк и катался там на лыжах до посинения. И очень часто там стояла такая погода - вот как сейчас. Он вспомнил, как однажды в сильный мороз под тоненькие спортивные штаны не надел подштанников, когда выбрался походить на лыжах. "Я тогда подумал, что наверное член отморозил. Hаглухо.

Господи боже ты мой, как же я испугался - умереть девственником!" Ваня сипло расхохотался в такт своим мыслям.

– Ты чего прёшься?

– Hе твоего ума дело, - нагло парировал Ваня.

***

– Hу что, рядовой Hиколаев, чего с тобой делать-то?

– А что хотите, товарищ полковник, то и делайте.

Здесь все по-другому. Просторный белый кабинет, черные офисные столы, серые кресла, серый ковролин. Прямо-таки полная противоположность казармы, где кантовался Ваня. Казармы - нонсенс. А тут, гляди-ка, даже компьютер имеется. И самсунговая видеодвойка. Цивилизация. Hа стене плакат с бабой из "Плейбоя", рядом трехцветный стяг.