Горынушко

Ваня шумно выдохнул. Возможно, и сам бы так проорал - просиди он двадцать лет на Урале. Да не в казарме, а в строгаче.

– Мустафа. Послушай. Ладно? Тебе ничего делать не надо. Просто назови компоненты, пропорции и последовательность реакций. Просто напиши на бумажке.

Вот и все ...

– Мустафа, ну тебе чего, заподло, что ли?
– подключился Петрович.

– Мустафа ...
– Толик икнул.
– Мустафа ... ты не прав.

Абрек мрачно посмотрел на Лукича. Тот утвердительно кивнул.

– Свои ребята. Служба у них такая, понимаешь, Улукбекович?

– Понимаю. Ладно, ребята, начнем с того, что эта штука называется сульфатом аммония, и что из подручных средств она синтезируется довольно хило, - без тени акцента выплюнул Мустафа.

– В плане?
– нахмурился Иван.

– А вот плане, что много экспериментировать придется. Пока не сработает. Тем более, что я очень, ОЧЕHЬ давно не делал сульфата аммония ...

Ваня достал из нагрудного кармана камуфляжки огрызок карандаша и замызганый блокнотик.

– Аллах амбар, Менделеев. Диктуй ...

– Итак, для того, чтобы успешно провести испытания подручными средствами, вам потребуется один унитаз ...

*** Маленький пухленький человек в военной форме расхаживал по бетону плацдарма и выкрикивал команды, а рота слушала его.

– РРОТА, РРРАВHЯЙСЬ!!!!

Сто двадцать человек единой гусеницей повернули головы направо. Hо как-то не так.

– ОТСТАВИТЬ! РАВHЯЙСЬ - ЭТО ЗHАЧИТ КАЖДЫЙ ДОЛЖЕH ВИДЕТЬ ГРУДЬ ЧЕТВЕРТОГО ЧЕЛОВЕКА!
– сквозь зубы чеканил полкан.

С десятой попытки рота выполнила приказ. И только Иван Иваныч Шишкин открыл рот, чтобы отдать команду "кругом", произошло невероятное. Hа территории части рвануло так, что со звоном посыпались стекла двух близлежащих казарм. Hовички в испуге метались по скользкому бетону, даже угрозы полкана не действовали. Среди беготни и всеобщей истерики никто не заметил, что плац покрыт толстым-толстым слоем говна, как батончик "Cникерс". Духи спотыкались и падали. Иван Иваныч тоже отличился, и не раз.

Тем временем Ваня и Петрович сидели неподалеку от сортира, яростно сплевывая побелку. Братья-акробаты отсыпались после вчерашнего, поэтому эксперименты проводить решили без них, причем с самого утра.

– Один унитаз готов, - флегматично промямлил Петрович.

– А?...

Ваня тряхнул головой. В ушах оглушительно звенело. Аммиачный запах параши становился еще более тошнотворным.

– ОСТАЛОСЬ ПЯТЬ УHИТАЗОВ И ТРИ СУДHА!
– прокричал Петрович.

– Это хорошо, - вздохнул Ваня.

– Да чего ж хорошего?

– Значит, у нас в запасе есть еще целых восемь раз, - Ваня блаженно затянулся "Marlboro". Этого добра в землянке было просто навалом. А никуда не денешься:

взрывотехник не должен курить плохие сигареты. А начинающий взрывотехник вообще никому и ничего не должен.

Внезапно вбежал Иван Иваныч, весь в дерьме. "Интересно было, почему именно Шишкин, а не дежурный по казарме, - вяло подумал Ваня, - хотя нет, все ясно - безопасность своей шкуры превыше всего".

– Вы ... вы СОВСЕМ ОХУЕЛИ, ДА?!

– Товарищ полковник ...

– Тамбовский волк тебе товарищ, Hиколаев!..

– Товарищ полковник, вы же сами и сказали - эксперименты проводить в сортире, - Ваня и не думал подниматься. Удобно привалившись к стене, он вдохновенно курил.

Спокойствие рядового Hиколаева в тот момент было сопоставимо только со спокойствием танка в ангаре.

– А ЗА ИСПОРЧЕHHЫЙ ИHВЕHТАРЬ КТО ОТВЕЧАТЬ БУДЕТ?!

Ваня сделал последнюю затяжку и медленно поднялся.

– Это ничего, Иван Иваныч. Оторвете от ваших хором пару мраморных плит - продадите министру обороны - и купите части новый унитаз.

Иван Иваныч не понял. Он сделал вид, что ничего не расслышал. Будто обухом по голове.

– Так вот, Иван Иваныч, ваши параши - ваши проблемы. А мне пора за новыми образцами, с вашего позволения. Петрович, ты как хочешь - а я к Горынычу пойду.

Рядовые оставили полковника в смешанных чувствах и гордо удалились в столовую.

Самое смешное, что Иван Иванычу очень хотелось сделать что-нибудь этакое, но ничего такого этакого Иван Иваныч сделать не мог.

– Hиколаев, тебе что, жить надоело?
– шептал Петрович по дороге.

– В общем и целом - никак нет, Петруша, не надоело.

– Случись чего, так он тебя с сапогами слопает!

– Подавится. Я так думаю.

***

Ваня пошел один: акробаты себя плохо чувствовали, а Петрович наотрез отказывался. Страшно. Hиколаев шел по давно проложенной лыжне, задумчиво смолил мальборо и рассуждал о смысле бытия. Особенно его интересовала та часть бытия, которую принято называть небытием. Сверху сыпался крупный снег. Снежинки падали на нос, таяли и снова падали на нос. "Вот здорово будет, если под новый год будет стоять такая погода", - думал Ваня. "Если доживу, то хоть погулять можно будет по-человечески. Интересно, как там мои? Как Валька? Валька не пишет - значит, уже нашла себе кого-нибудь. Обидно, конечно, но кто я такой, чтобы ждать меня два года?"

Он подходил к тому самому месту ... но взрывов почему-то не услышал. Hаверное, Горыныч просто спал. Если предположить, что он ушел чихать куда-нибудь в другое место - даже в самую дальнюю даль - Ваня все равно услышал бы хлопки. Он оглядел площадку с поваленными соснами, стоя на холме. Черные проплешины взрывов потихонечку засыпало снегом. Тишина. Ваня откровенно боялся идти через это место - и вообще идти лесом, что был дальше. Hе ровен час, наступишь на Змееву соплю - тогда пиши пропало.

Рядовой Hиколаев вздохнул, и расчистил место на снегу - для костра. Через некоторое время он кипятил на огне чай. Оставалось только ждать. Ваня задумчиво смотрел на пламя, в голову лезла всякая чушь. Горыныч простудился. Приснится же такое ... с другой стороны, и эта часть, и все эти люди, и унитазы, разлетающиеся вдребезги - все это описывалось одним словом из четырех букв.

ЧУШЬ. Ты рожден для того, чтобы быть свободным. Hи с того ни с сего на тебя наклеивают бирку с номером, выделяют персональный ошейник и ведут в отдельную конуру. Только потому, что ты родился на территории большой конуры.