Господин горных дорог

– Ну и зачем мне это?
– пожал плечами гном.
– Обыкновенный пояс.

– Этот кушак соткан из моих волос. Он не такой уж обыкновенный.

Гном задумался, потом протянул руку и подцепил вышитую ткань.

– Хорошо, будем считать, что сына ты выкупила. Но не надейся, что с дочерью будет так же легко. Впрочем, ты мне нравишься... Я приду через неделю, и ты попытаешься угадать мое имя. Угадаешь, я исчезну навсегда. Не угадаешь, и я приду в последний день лета, а потом в день последних костров. Если же за три раза ты не сможешь сказать, как меня зовут, не обессудь, я заберу малышку Зельду с собой.

Он завернулся в кушак и пропал. Кела позвала кормилицу, оставила детей на ее попечение и побежала к Августе.

Баронесса, естественно, была занята - привычно скрипела пером по пергамену. Однако, увидев взволнованную королеву, она отложила недописанное стихотворение.

– Имя?
– переспросила Августа, когда Кела рассказала ей о новых условиях гнома.
– И у тебя уже есть какие-нибудь идеи?

Кела покачала головой.

– Я, конечно, слышала множество имен, но не берусь сказать, как могут звать это чудовище.

– В святцы можно даже не заглядывать...
– Августа закусила кончик пера.
– Вот что, девочка моя. Садись и пиши все имена, которые только можешь вспомнить.

Всю следующую неделю Кела и баронесса собирали имена. Король смотрел на это с легким недоумением, но снисходительно, и даже сам подсказал парочку. В положенный срок Кела поднялась на башню и на закате встретилась с гномом. Устроившись на спинке массивного дубового кресла, он сцепил свои похожие на ножки паука-сенокосца пальцы на колене и ухмыльнулся. Кела срывающимся голосом начала называть имена. К полуночи список закончился, а нужное так и не было найдено. Гном спрыгнул на пол, шутливо поклонился и исчез.

Кела принялась за новые поиски. Она и не подозревала, что в мире существует такое количество имен, да еще и престранных порой. Списки составили уже несколько томов, а у королевы по-прежнему не было никакой уверенности в успехе. Все лето она старалась не отходить далеко от малютки Зельды. Угроза потерять ее сделала девочку самым дорогим для Келы существом. Королева укачивала дочь, напевая мелодию, услышанную у гнома, и еще когда-то раньше. Слова появились не сразу, и Кела вполне допускала, что сама выдумала их.

Я иду по яблоневому лесу,

пела она.

По карамельному небу.

И Зельда засыпала со счастливой улыбкой.

Горы ярко-сине-звенящи.

Яблоневый дух нестерпим.

Яблоки в подоле несу.

Лето подходило к концу. Последний день выдался дождливым. Кела поднялась на башню со свитками и книгами и замерла у окна. Гор не было видно за пеленой воды, и Кела лишилась последней поддержки. Царапая ногтем камень стены, она замурлыкала странный мотив, силясь успокоиться.

– Облака сбиваются в стаи,

Нежные, пушистые звери.

Шерсть их, словно пух-одуванчик.

Ласковый полет паутинки

В карамели и пуху тонет, - насмешливо пропел гном.
– Ну что, ты готова?

Кела преувеличенно спокойно в кресло и открыла первую книгу. На этот раз чтение имен заняло всю ночь. Гном сидел на низеньком табурете, щелкая пальцами и отрицательно мотая головой на каждое новое имя. К рассвету Кела охрипла и почти поддалась панике.

– У тебе осталась последняя попытка, - напомнил гном, прежде, чем исчезнуть.

Кела осталась в комнате одна. Некоторое время она, как безумная, раскачивалась в кресле, мыча проклятую песню, но вскоре уснула, совершенно вымотавшись. В тот же день королева слегла с горячкой, но и вбреду пыталась найти имя гнома. Баронесса Августа не отходила от своей юной подопечной. Король уже успел позабыть о жене-крестьянке, и новость о ее тяжелой болезни не слишком его взволновала. Тем не менее, Аугустус Петер прислал к жене целую армию медиков и аптекарей. Все ученые мужи в один голос заявили, что корень болезни ее величества - разлитие в организме дурных соков, которые породили сначала черную меланхолию, а затем и горячку. По крайней мере в случае с меланхолией они были правы.

Однажды ненастной ночью Келе в бреду привиделся Григор. Тонкий и смуглый, он был одет во все черное и перепоясан ярко-синим кушаком. В левом ухе покачивался сгустком солнца янтарь. Вид у покойника был почему-то виноватый. Присев на край постели, он опустил приятно прохладную узкую ладонь на лоб королевы.

– Понимаешь, Кела, есть законы, и все мы должны им следовать. Только тогда мир будет крутиться, а сезоны сменять друг друга.

Кела не поняла, что он имеет в виду, поэтому спросила о другом.

– Ты знаешь песню про яблоневые сады?

– Да, ее сочинил Господин и часто поет, гуляя по горам.

– Что там дальше после строфы про облака?

Григор неожиданно тепло улыбнулся и запел тихим, мягким голосом:

– Вереск и полынь под ногами.

Вереск - путь, полынь - мои слезы.

Горы ярко-сине-поющи.

Вереск и полынь неразрывны.

Вереск и полынь здесь - годами.

Я иду пшеничным полем,

Я иду лугами и лесом.

Запах яблок с медом мешая,

Я в венке, в пуху, в паутине.

Я иду, и дайте мне волю.

Кела задремала под эту тихую, успокаивающую песню. Допев, Григор склонился, поцеловал ее и шепнул:

– Болезнь больше не будет мучить тебя.

Правда ли приходил покойный муж, или это был только странный сон, Кела сказать не могла, но уже наутро королеве стало лучше, а через два дня она и вовсе встала с постели. Время шло, и нужно было разыскать единственно нужное имя как можно скорее. Тогда Кела решила порасспрашивать посланцев, которых Аугустус Петер отправлял в разные конца королевства на поиски диковин.

Айванн - любимец короля - вернулся из родных краев Келы, и Аугустус Петер пригласил жену послушать новости. Пусть он и не любил свою королеву, но относился к ней, как ко всякой диковине, с уважением. Кела устроилась в кресле с вышивкой - букет васильков и тубероз, перевитых лентой. Король, как обычно до полудня в халате, развалился на диване, поглаживая по ушам одну из своих любимых охотничьих собак. Айванн поклонился, получил позволение сесть на скамеечку для ног и начал свой рассказ.