Господин К. на воле

Они отломили каждый по куску хлеба и снова принялись прохаживаться по коньячному бочонку.

— Что поразительно, — сказал человек. — Что просто поразительно, — продолжал он, — что никак в голове не укладывается. Ну просто никак, — повторил он, — так вот, это то, что нет ни малейшего привкуса бочки.

И они оба покатились со смеху. Мозг Козефа Й. по-прежнему парил над плавными бесконечными склонами холмов.

— А? — спросил беглец.

— Ага, — подтвердил Козеф Й., и они опять рассмеялись, как будто это «ага» было самой остроумной шуткой на свете.

«Как просто. Господи, как просто», — думал Козеф Й. «Правда ведь?» — подумал человек. «Правда то, что мы оба свободны», — подумал Козеф Й. «Правда», — подумал человек. «Более или менее свободны», — подумал Козеф Й., уставясь в пустоту. «Что за разговоры?» — подумал человек, глядя на корку хлеба, которую держал двумя пальцами. «По сути дела, ничего не меняется», — подумал Козеф Й. «Ну и что?» — подумал человек, отправляя хлеб в рот. «Никто больше меня не боится», — подумал Козеф Й. и повесил голову, а после подпер щеки руками. «Никто», — подумал человек. «Я мог бы быть сейчас в городе. Я мог бы быть в любом другом месте», — подумал Козеф Й. «Не совсем так», — подумал человек. «Он меня не боится», — подумал Козеф Й. «Нисколько», — подумал человек. «Что-то не в порядке», — подумал Козеф Й. «Это правда», — подумал человек. «И Франц Хосс больше меня не боится, и Фабиус меня больше не боится», — подумал Козеф Й. «Потому что тебя нет», — подумал человек.

— Что за разговоры? — крикнул Козеф Й.

От усилия, которое потребовалось на произнесение этих слов вслух, у него чуть не оборвалось дыхание.

— Я ничего не говорил, — сказал человек.

— Нет, ты сказал, — сказал Козеф Й.

— Не говорил, ничего я не говорил, — отнекивался беглец.

Козеф Й. попробовал встать, но у него обмякли колени.

Он перекатился с боку на бок и, пока перекатывался, смеялся. Смеясь, он слышал смех человека.

Он замер. Он лежал лицом кверху и смотрел на свод подвала, как когда-то смотрел на небо в яблоневом саду. Над ним без остановки вертелись белые круги, прямо там, куда он смотрел. Он ощутил у себя в левой руке кусок хлеба, который побывал в бочонке. Поднес хлеб ко рту и медленно от него откусил. Он слышал себя — как он жует и как дышит. Он слышал, как суставы лица трутся один о другой, пока он жует.

— Завтра я принесу перочинный нож и ремень, — сказал Козеф Й.

— Завтра меня здесь не будет, — отвечал человек.

«Завтра его здесь не будет!» — подхватил Козеф Й. мысленно и чуть не потерял сознание от смеха.

— Завтра я уйду, — уточнил человек, нажимая ладонями на живот. Откуда-то сверху сквозь слуховые окна проникал запах дыма. «Огонь где-то», — подумал Козеф Й., а человек сказал вслух: — Да.

«Стемнело», — подумал Козеф Й.

«Еще столько дыр надо сделать», — подумал человек.

«Примерно так должна выглядеть смерть», — подумал Козеф Й.

«Мне нужна кирка», — подумал человек.

«Может, я уже мертв», — подумал Козеф Й.

«Кому-то же надо сбегать в город», — подумал человек.

«Еще чего, — подумал Козеф Й. — Главное дело, я вольный человек», — подумал он вдобавок.

20

Он проснулся незадолго до восхода солнца. Голова невыносимо болела. Во сне у него из глаз текли слезы, они высохли на лице и теперь жгли кожу.

Он вдруг понял, что не ночевал в тюрьме, а такого с ним еще никогда не случалось. От этой мысли он содрогнулся. Чутко прислушался, почти в полной уверенности, что сейчас услышит лай собак и топот сапог. Но ничего не услышал. Заторопился выйти. Выйти на воздух, спастись бегством, вернуться. Может, если тихонько прокрасться на свою лежанку в лифте, его ночное отсутствие пройдет незамеченным.

Наверху он во всю мочь вдохнул холодный и чистый утренний воздух. Немного успокоился. Обрывками вспомнил то, что с ним было. Понюхал пальцы, и его чуть не стошнило. Он весь, до мозга костей, пропах гнилым деревом и уксусом. Он осмотрелся, пытаясь угадать, в каком отсеке тюрьмы находится. Широким шагом направился к тому, что принял за руины манежа. Одолел тропинку, подвергшуюся бомбардировке камнями. Провел ладонью по щекам и чуть не оцарапался о щетину.

«Зарос», — сказал он себе.

Прошел мимо дыр в стене, пробитых им накануне.

«Вот тоже безумие», — сказал он себе.

Он дошел до бассейна. Ему хотелось умыться, но он озяб. Ему хотелось проскользнуть, не обратив на себя внимания, в свою казарму, свернуться где-нибудь в клубочек и забыть все. Ему нужна была уверенность, что Франц Хосс не посмотрит на него с укоризной.

«Я дезертир!» — вдруг пришло ему в голову, и он стал твердить про себя: «Дезертир несчастный!»

Он пошел знакомой дорогой через внутренние дворы. День обещал быть, как и вчерашний, как и завтрашний, под пологом рваных туч. По мере того как он приближался к своей казарме, отчетливее становился гул обычной утренней программы. Ему показалось, что он слышит голос Франца Хосса, а вернее, его вопли. Ему показалось, что он слышит треск поднимаемых ставень, стук тарелок и кружек.

У казармы стоял какой-то военного вида фургон, запряженный парой лошадей. Фабиус дремал на козлах, съежась от холода. Козефу Й. никогда не попадалась на глаза эта повозка довольно-таки внушительного вида. Он стоял и смотрел, как завороженный, прежде всего — лошадьми. Да и Фабиуса он никогда не видел с вожжами, и эта картина вызвала у него улыбку. Он был почти уверен, что настоящий кучер отошел на несколько минут и попросил Фабиуса просто посидеть за него.

— Наше вам! — крикнул Фабиус, когда увидел Козефа Й.

Того обрадовало, что оклик был вполне дружественным.

— Доброе утро, — сказал он.

И уже открыл было рот с намерением дать объяснения, почему он опоздал, где пропадал ночью и насчет всего прочего, но Фабиус кратко спросил:

— Хотите со мной?

— Хочу, — ответил он с облегчением и тоже залез на козлы.

Фабиус щелкнул кнутом, и лошади тронулись. Все произошло так скоро и непредвиденно, что он просто не знал, что и думать. Фабиус, казалось, только его и ждал, и теперь, поскольку он подошел, они смогли наконец тронуться в путь.

«Глупость, какая глупость», — мысленно пенял он себе.

Этот внезапный отъезд снова сбил его с толку. Фургон совершенно очевидно направлялся в город. В город! А он-то, в старой робе… и выглядит хуже некуда.

«Вдруг меня увидит мама?» — мелькнуло у него в голове.

Он поискал взгляд Фабиуса. Хотел убедиться, не фортель ли это какой? Но Фабиус, по виду, не шутил. Он был хмур и напряжен и что-то, по обыкновению, бормотал себе под нос. Время от времени, размахнувшись, бил плетью по крупам лошадей. Бил без всякой надобности, потому что фургон шел ровно, в одном темпе.

«Ему нравится бить лошадей», — подумал Козеф Й.

Они выехали из главных ворот тюрьмы. Теперь они ехали по каменистой дороге, вьющейся к горизонту, где намечались очертания крыш, деревьев, башен.

— Хотите? — сказал Фабиус, протягивая ему горбушку хлеба.

У Козефа Й. возмутился желудок.

— Нет, спасибо, — сказал он, прикрывая рот рукой.

— Свежий, — сказал Фабиус, сам откусывая от горбушки.

— Это чьи лошади? — невпопад брякнул Козеф Й.

— Так, старые, — сказал Фабиус.