Господин следователь

Дунилин немного помолчал, потом продолжил рассказ, больше напоминающий исповедь:

– Думал – не первый я в Российской империи байстрюк и не последний. Вон, Василий Жуковский, незаконный, но воспитателем наследника престола стал.

Клеймо позорное, но носить можно. Учился дома, бабушка Настя на учителей не скупилась, вот только карьере был ход закрыт. Конечно, если постараться, на гражданскую службу мог бы определиться, только зачем оно мне? Анастасия Романовна старела, я при ней полным хозяином стал, за мужиками присматривал. Они, канальи такие, если не проследишь, барскую землю кое-как вспашут – на ладонь, зато свою как положено – на три-четыре. И те, кому оброк положили, норовят денег поменьше отдать, а то и вовсе отнекаться норовят – дескать, нынче ничего не заработали, потом, в следующем годе отдадим. Но мужичкам верить нельзя, обманут. Плохо только, что невесту долго не мог найти. Родовитые, вроде Верещагиных или Бравлиных, не говоря уже об Игнатьевых с Комаровскими [19] , от меня нос воротили – незаконнорожденный. Пришлось жениться на дочке чиновника. Но у жены папаша – личный дворянин, так что дети мои без клейма и в столице учатся, а я денег на образование не жалею.

19

Представители этих фамилий, владевшие имениями в Череповецком уезде, обладали графскими титулами.

Отца я почти не видел, он то в лагере, то на войне. Наезжал к тетке своей пару раз, на меня не глядел, разговоры не вел. Он даже на похороны бабушки Насти не приезжал, хотя по завещанию все имущество ему отошло. А потом ротмистра Дунилина и вовсе убили под Балаклавой. Жениться батюшка не успел. Стало быть, я единственным наследником остался. Потом реформа, но если с умом дела делать, то даже выгоднее, чем при крепостном праве. Теперь я свои земли в аренду сдаю, выкупные платежи идут. Лес у меня остался, выгоны для скота. Потом земства создавать стали, меня помощником председателя земской управы избрали. Какой-никой почет и уважение.

Дверь в комнату открылась, вошел исправник.

– Отыскали сюртук, господин следователь, – сообщил Абрютин. – Городовые двух понятых взяли, все как положено. Но пока ничего не тронули, вас ждем. – Укоризненно посмотрев на помещика, покачал головой: – Не на пугале одежда была, в мусорной куче.

Ух, про понятых-то я и забыл.

– Спасибо, Василий Яковлевич, – поблагодарил исправника. Кивнул подозреваемому. – Пройдемте, Захар Семенович.

Сюртук господина Дунилина – грязный и мокрый, с багровыми пятнами от запекшейся крови, в птичьем помете, одет на перекладину огородного пугала, но само пугало лежало в куче мусора – гнилых деревяшек, старых тряпок, сухой картофельной ботвы.

Около мусора стояли двое городовых и два мужика крестьянского обличья. Значит, это и есть понятые?

Мысленно выругался. Куда я грязный сюртук засуну? Надо хотя бы наволочку взять или еще что.

– Значит, господа понятые, – сказал я, хватая сюртук за край, что был почище. – В вашем присутствии изымаю одежду. Вот видите? – потряс я улику.

– Видим, ваше благородие. Нашего барина одежонка, только изгвазданная и кровяная, – пробасил один из мужиков.

Вишь, имеется еще один свидетель, ежели понадобится опознавать одежду. Но это, если хозяин сейчас начнет играть в несознанку.

– Ваше? – спросил я у хозяина дома.

– Мое, – признал свой сюртук Дунилин.

– Василий Яковлевич, – обратился я к исправнику. – Пусть ваши подчиненные понятых попридержат. Я акт обыска составлю, они расписаться должны.

– Так мы неграмотные, – откликнулся один из крестьян. Тот самый, что опознал одежду.

– Ничего страшного, – отмахнулся я. – Крестик внизу страницы поставите, и все. Мне еще тряпка какая-нибудь нужна или наволочка, чтобы сюртук упаковать.

Вернувшись в дом, принялся составлять протокол обыска, указав, что «в мусорной куче, на задах дома, был обнаружен и изъят сюртук коричневого цвета, с багровым пятном размером в два квадратных вершка». Подумав, добавил, что «место, где находился оный сюртук, было указано господином Дунилиным добровольно, и сама одежда им опознана».

Записал фамилии понятых, те заверили протокол крестиками и ушли, судя по всему, очень довольные, негромко переговариваясь между собой. До меня донеслось только «прищучили кровопийцу, так и надо…».

Не любят мужики своего барина. Впрочем, где крестьяне их любят? Если б любили, то и Октябрьской бы революции не было, и Гражданскую войну большевики бы не выиграли. Декрет «О земле» стал оружием покруче пушек «Авроры».

Вместо наволочки мне принесли веревочку, которой я перевязал вещественное доказательство.

Дверь снова открылась, но на сей раз это была женщина средних лет, в коричневом платье и переднике, похожая на горничную.

– Захар Семенович, самовар не прикажете ставить? – спросила она.

– Не желаете чайку с пирогами испить, господин следователь? – с насмешкой поинтересовался Дунилин. – Или вам не положено с подследственными чаи распивать?

– Потом, попозже, – хмыкнул я, не ответив на заданный вопрос.

Чаю бы попил с удовольствием, время обеденное, но хозяин прав – не положено. И ему предстоит пить чай не в собственном доме, а в окружной тюрьме. Узнал как-то, что у тюремных служителей имеется самовар, за три копейки заключенный может заказать себе чай с сахаром. Дорого – в трактире чашка одну копейку стоит, но тут тюрьма, расценки иные. Закон у нас нынче единый для всех сословий, но для дворянства и прочих, что выше крестьян с мещанами, имеется отдельная камера, еду – если казенная не нравится – принесут хоть из трактира, а хоть из ресторана. Разумеется, получится изрядно дороже, чем на месте, но директору тюрьмы постоянно недодают денег на дрова, на свечи, приходится крутиться.

В принципе, протокола обыска мне достаточно, чтобы скомандовать городовым взять Захара Семеновича под белы ручки, да отвезти его в полицейский участок. Даже указания писать не понадобится, со мной исправник, без бюрократии – устно прикажет. Или вообще доставить Дунилина в окружную тюрьму, заполнить в приемной соответствующий бланк, расписаться да определить подозреваемого в камеру. Допросить можно завтра, а то и через неделю.

Но лучше я допрошу его здесь, прямо сейчас. В тюрьму привезу как раз к ужину, не умрет. И я потерплю.

– Давайте вернемся к недавним событиям, – попросил я. Слушать исповедь интересно, но я не романы пишу, а убийство расследую. – Когда вы узнали, что ваш отец не Семен Дунилин?

– В конце августа, – сообщил Дунилин. – Как раз накануне праздника… Что там у нас было? То ли усекновение главы крестителя Иоанна, то ли перенесение мощей князя Невского. Точно уже и не помню.

– Усекновение главы Иоанна, – подсказал я. – В праздник Двойнишников уже мертвым был. Усекновение у нас двадцать девятого, а если накануне, то двадцать восьмого.?

– Да, именно так, – кивнул Захар Семенович. – Прибежал ко мне мальчонка из города, затараторил: «Барин, дед Антип тебе записочку велел передать и сказал, чтобы ты побыстрее к нему пришел». Записку взял, спрашиваю: что за дед Антип и чего ему надо? А мальчонка, мол, знать не знаю, дом у него на въезде в город, третий справа. Крыша железом крыта.

Убежал мальчишка, я записочку взял, читаю: «Мой дорогой сын Захар. Желаю я перед смертью открыть тебе твое истинное происхождение, а еще передать тебе наследство, которое причитается. Твой отец Антип Кузьмичев сын Двойнишников».

– Записочка не сохранилась? – перебил я помещика.

– Записочка? Нет, сразу ее скомкал и выбросил. Решил – розыгрыш какой-то. Откуда отец возьмется, если давно убит?

– Угу, – кивнул я, едва успевая записывать. – Значит, поначалу вы не поверили?

– Нет, не поверил, – покачал головой помещик.

– А что потом?

– Любопытство меня обуяло, – признался Дунилин. – Думаю – что за чудеса такие? Может, сходить да спросить? Да и наследство заинтересовало. Про Двойнишникова никогда не слыхал. Понятно, если на отшибе живет, в старом доме, то с деньгами плохо, но мало ли… Вдруг у него клад закопан и мне его отдать хочет? Все в этой жизни случается. Дом этот помню. Крыша железная, но ржавая, менять пора. Решил сходить. Что я теряю, в конце концов? Если это чей-то розыгрыш, так потом пожалеют. В земстве я не последний человек. В суд подам. С урядником у меня дружба. Да и исправник наш – пусть он сегодня морду отворачивал, мне хорошо знаком. Пошел напрямую, берегом, так короче, всего две версты, через село ехать не надо. Коляску не нужно брать – увидят. Взял еще полуштоф, на всякий случай.