Государь

Если что и способно было впечатлить Владимира, так это искусство. Музыка, пение, фреска, статуя… Причем оценивал его великий князь по каким-то своим, личным, не очень понятным Духареву критериям. Например, на львов в тронном зале дворца он глядел как на большую кучу золота, а мраморная фигурка всадницы на быке, украшавшая здешний холл, привлекла внимание князя чуть ли не на четверть часа. К немалому удивлению Духарева, рассматривавшего статуэтку просто как часть интерьера.

Временами Сергею казалось, что великий князь видит вещи как-то по-особенному. Во-первых, непредвзято, во-вторых, глубже, чем другие люди. Не поверхность, а тайную суть… Подобное не удивило бы Сергея в монахе, отшельнике или мудреце вроде Артака, но во Владимире, сыне и внуке воинов, воспитанном воином же и среди воинов, правителе умном, жестоком и прагматичном, – удивляло. И не слишком радовало, потому что делало поведение великого князя непредсказуемым, не просчитываемым с помощью знания и логики. Когда властный жизнелюбивый ценитель ратной славы, плотских утех, охоты, шумных пиров и прочих молодецких забав вдруг замирает, любуясь статуэткой, – это как-то неправильно.

Вот отец его Святослав был Сергею понятен, хотя тоже временами абсолютно непредсказуем. Но вся его непредсказуемость лежала в области военной стратегии. И это тоже было понятно. Гений войны.

Дядька Владимира Добрыня тоже понятен. Сергей всегда знал, почему Добрыня принял то или иное решение. И что было в его основе: ум, хитрость или то и другое вместе. Владимир тоже обладал и умом, и хитростью. И многое перенял у дядьки. Но временами Сергею казалось, что великий князь играет в какую-то непонятную прочим игру с самим собой. Будто внутри у него живет еще некто… И Владимир прислушивается к нему так же, как к словам ближников-советников. Пытается уловить, отыскать нечто, недоступное простому взгляду и обычному пониманию…

Что, впрочем, не мешало великому князю задирать подол любой приглянувшейся девке.

«Хотя, – пришла в голову Духарева забавная мысль, – может, и в девках Владимир хочет отыскать нечто особенное, понятное только ему?»

– Хороший дом. И место хорошее, – произнес великий князь одобрительно.

Вид из окна и впрямь был неплох, хотя, на вкус Духарева, удовольствие миросозерцания изрядно портили всевозможные неопрятные плавсредства, покачивающиеся на пологой волне, и запашок, приносимый бризом.

Только что они с великим князем, ярлом Сигурдом и, само собой, сыном Богуславом недурно подкрепились дарами моря и земли, запив всё это отличным вином – подарком с «царского стола». Правда, подарок сей был сначала испытан на дворцовом чиновнике, «сопровождавшем» дар.

Отказаться от роли дегустатора ромей (под грозным взглядом Духарева) не посмел. Яды, конечно, бывают и замедленного действия, но императору не было ровно никакого смысла травить Владимира раньше, чем отправится в лучший мир мятежный Варда Фока. А буде кто-то из недругов Владимира решил проявить самодеятельность, то чиновник-сопроводитель наверняка в курсе. Работа у него такая – отвечать за проверку и сохранность царских даров.

– Да, дом хорош, – согласился Духарев. – Его мой холоп построил. На украденные у меня деньги.

– Казнил? – поинтересовался Владимир.

– Жизнь оставил, – честно ответил Сергей. – Дочка его мне приглянулась. Но дом забрал, конечно. Теперь он в твоем полном распоряжении.

– А дочка того холопа – тоже? – улыбнулся Владимир.

– Нет, княже, – в свою очередь улыбнулся Духарев. – Для тебя я припас яство повкуснее. Коли желаешь попробовать – милости прошу в баньку.

– В баньку? – усомнился Владимир. – После такой трапезы?

– Здешняя банька – не такая, как наша. Не отказывайся, княже, обижусь!

– Ну раз уж ты настаиваешь, боярин-воевода…

Всё. Теперь Владимир был «выключен» из политической жизни минимум на три часа. Духарев нанял для услаждения великого князя шестерых девок из лучшего аристократического борделя столицы, причем три из них были не только юны, красивы, обучены пению, танцам, массажу, само собой, полному спектру интимных услуг, но и отлично говорили на родных словенских языках.

Компанию великому князю составил ярл Сигурд.

Богуслава Сергей в «райскую обитель» не отпустил.

Сын нужен для дела. Впрочем, Богуслав и сам к византийским гетерам не особенно рвался. Младший сын Духарева старался быть верен своей жене. По возможности.

Оставив великого князя в обществе гетер, а его ближнюю дружину – в компании доброй еды и выпивки, Сергей и Богуслав сели на коней и с небольшой свитой отправились налаживать полезные контакты. Официальный повод – спафарий Сергий хочет представить византийской знати своего сына. Неофициальный – прощупать, как отнеслись представители столичной аристократии к появлению на византийской шахматной доске русского ферзя.

«Обход» занял более трех часов, а мог бы закончиться и заполночь, если бы Сергей принял хотя бы одно приглашение на обед. Вернее, на званый ужин.

Но Духарев отказывался, мотивируя это необходимостью, по повелению Автократора, присматривать за грозным архонтом русов.

Результат общения Сергея удовлетворил. Шесть тысяч русов существенно повысили лояльность местных вельмож действующему императору. Хотя можно было не сомневаться: стоит противоположной чаше весов пойти вниз – и византийские феодалы тут же переметнутся. Тем более что род Фок, равно как и род Склиров – того же поля ягоды. Причем наиболее крупные.

По возвращении домой Духарев обнаружил там небольшую правительственную делегацию, возглавляемую не кем-нибудь, а самим «премьер-министром», паракимоменом Василием.

Причем всесильный евнух «томился в прихожей» уже добрый час и порядком озверел.

Мгновенно сориентировавшись, Духарев первым делом извинился (в меру униженно) за поведение архонта русов. Мол, сами понимаете – дикий скиф. Совершенно дикий. Какой этикет? Какая дипломатия? Жрать в три горла да драться за десятерых – вот истинное призвание варвара. Но ведь именно это и требуется сейчас богопомазанному Августу, разве нет? Впрочем, после Причащения Святых Тайн великий князь Владимир несомненно переменится в лучшую сторону. Бог и византийские епископы, а особенно – царственнородная кесаревна Анна, научат русов культуре и пониманию истинного, то есть – византийского величия.

А теперь, не окажет ли превосходнейший Василий милость и не позволит ли он представить ему младшего сына Тимофея (примерно так можно перевести со словенского имя «Богуслав»), который недавно вернулся из Багдада…

На слово «Багдад» Василий среагировал правильно. Заинтересовался. Подобрел и принялся задавать вопросы. Вот он, настоящий политик. Амбиции – побоку, если есть возможность извлечь пользу для дела.

Богуслав-Тимофей с удовольствием на вопросы отвечал. Языком империи он владел несравненно лучше отца, так что препятствий общению возникнуть не могло.

А Духарев тем временем пошел извлекать великого князя из терм.

– Почему он не кланяется? – недовольно произнес Владимир, глядя на здоровенного роскошно одетого паракимомена.

Гладкое лицо Василия дрогнуло. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы Духарев понял: словенский язык ему знаком. Интересная информация. А как насчет нурманского?

– Он полагает, что это ты должен кланяться, конунг, – на языке викингов ответил Духарев, искоса наблюдая за Василием.

– Я? Этому холощеному волу? – изумился Владимир.