Государство страха
Шрифт:
– Но…
– И никаких «но», Тед. Назовите хоть одно подобное мероприятие, имевшее положительный результат.
– Ладно, назову. Запрет на использование приборов с высоким коэффициентом капиллярной фильтрации, отрицательно влияющих на озоновый слой.
– Да, и тем самым был нанесен удар по жителям стран третьего мира, пользовавшимся дешевыми охладителями. Еда стала портиться чаще, многие умирали из-за пищевого отравления.
– Но озоновый слой все равно важней…
– Для вас – возможно. А те несчастные могут с вами и не согласиться. Но мы сейчас говорим о другом. О том, можете ли вы предпринимать какое-то действие и быть уверенным в том, что оно не приведет к нежелательным последствиям.
– Ну хорошо. Солнечные батареи. Системы рециркуляции воды в жилых домах.
– И это подвигает людей строить дома в относительно
– Запрет на использование ДДТ.
– Спорный вопрос. Вообще это величайшая трагедия двадцатого века. ДДТ стало самым широко используемым веществом в борьбе с москитами, и, несмотря на все голоса против, не было ничего лучше и безопаснее. А после этого запрета каждый год от малярии стало умирать свыше двух миллионов человек, по большей части дети. Если подсчитать нанесенный запретом общий урон, он выразится в астрономической цифре: свыше пятидесяти миллионов человеческих жизней. Запрет на использование ДДТ убил больше людей, чем Гитлер, Тед. А кто особенно активно проталкивал этот законопроект? Борцы за охрану окружающей среды.
– Но ДДТ признан канцерогеном.
– Никаким канцерогеном он не являлся. И ко времени запрета все это знали. [39] – Он был небезопасен.
– На самом деле настолько безопасен, что его можно было есть. В одном из экспериментов люди подмешивали его в пищу на протяжении двух лет. [40] Ну а после запрета ДДТ сменил паратиол, куда более опасное вещество. Через несколько месяцев после запрета на ДДТ сотни фермеров погибли из-за неумения обращаться с реально токсичными пестицидами.
39
Отчет Комитета Свини, 25 апреля 1972 года. «ДДТ не представляет угрозы, поскольку никакого рака у человека не вызывает». А два месяца спустя после этой публикации препарат был запрещен на основании того, что он «несет потенциальную угрозу раковых заболеваний».
40
См.: Хейес. 1969 г., Джон Нобл Уилфорд. «Смерть людей от заменителя ДДТ вызывает глубокую тревогу», «Нью-Йорк Таймс», 21 августа 1970 г., стр. 1, Уайлдавски, 1996, стр. 200—201.
– Лично мы с этим не согласны.
– А все потому, что не знаете фактов, не владеете информацией. Или же просто не желаете адекватно оценить последствия, к которым привели действия вашей организации. Со временем на запрет ДДТ будут смотреть как на величайшую ошибку.
– Да никогда его никто толком не запрещал.
– Вот тут вы правы. Странам просто объявили, что если они будут и дальше использовать ДДТ, то не видать им никакой иностранной помощи. – Кеннер покачал головой. – Но бесспорным остается факт, основанный на статистических данных ООН: до запрета ДДТ случаи заболевания малярией были относительно редки. От нее умирали около пятидесяти тысяч человек в год по всему миру. Несколько лет спустя болезнь снова превратилась в мировую проблему. Пятьдесят миллионов умерли после этого запрета, Тед. Так что, как видите, еще одно действие, принесшее вред.
Настала долгая пауза. Тед заерзал на сиденье, хотел было что-то сказать, потом передумал. И вот наконец решился:
– Ладно. Так и быть. – В голосе снова звучали вальяжно-ленивые президентские нотки. – Вы меня убедили. Один-ноль в вашу пользу. Дальше что?
– А дальше встает такой вопрос. Есть ли случаи, когда выгода от подобных действий защитников окружающей среды перевешивала бы вред? Получается, что нет.
– Ладно, ладно, согласен. И что?
– Вы когда-нибудь слышали в словах этих людей хотя бы намек на малейшее сомнение в своей правоте? Никогда. Они все возводят в абсолют. Забегают вперед судей, оспаривают правила и законы, не считаясь с ценой, которую придется заплатить за это. А суды, видя, что дело кончилось весьма плачевно, не всегда решаются выставить им счет. А если только попробуют, так эти пресловутые защитники природы поднимут такой визг, хоть уши затыкай. Они не хотят, чтоб люди узнали, во что обошлись обществу и миру их потуги
спасти природу. Самым вопиющим примером является их попытка регулировать содержание бензола в топливе в конце 1980-х. Слишком уж дорого она обошлась обществу. Каждый дополнительный год жизни стоил примерно двадцать миллиардов долларов. [41] Вы согласны, что действия их не оправданы?41
См. исследования Гарвардского центра анализа рисков: Тенгз и др., 1955. Более полные данные приведены у Ломборга, стр. 339. Он делает следующий вывод: «Игнорируя стоимость решений и проектов всех наших экологов… в других областях… мы на самом деле совершаем статистическое убийства». В одних только США, по его утверждениям, осуществление подобных проектов обходится каждый год в 60 000 человеческих жизней.
– Ну, когда вы излагаете все в таких терминах, да, конечно, согласен.
– А какие еще термины тут подходят, Тед? Ведь это правда! Двадцать миллиардов долларов, чтоб продлить жизнь на один год. Вот цена этих правил и регуляций. И вы по-прежнему будете поддерживать организации, стремящиеся навязать обществу бесплодные и дорогостоящие эксперименты?
– Нет.
– А знаете, кто был основным лоббистом в Конгрессе при принятии закона о бензоле? НФПР. Не собираетесь выйти из совета директоров этого фонда?
– Разумеется, нет.
Кеннер удрученно покачал головой:
– Ну, вот вам, пожалуйста. Приехали.
Санджонг указывал на монитор компьютера. Подошел Кеннер, опустился в кресло рядом с ним. На экране возник снимок какого-то острова в тропиках, сделанный с воздуха. Островок, густо поросший лесом, с широкой изогнутой бухтой голубой воды. Очевидно, снять его смогли из низко летящего аэроплана. У берега выстроились четыре изрядно побитые непогодой деревянные хижины.
– Самые новые снимки, – сказал Санджонг. – Появились за последние двадцать четыре часа.
– А выглядят как старые.
– Да, но на самом деле это не так. При ближайшем рассмотрении можно предположить, что хижины эти не настоящие. Вроде бы сделаны из пластика, а не из дерева. Самая большая предназначена для жилья, в остальных трех, по-видимому, хранят оборудование.
– Что за оборудование? – спросил Кеннер.
– Глядя на эти снимки, не поймешь. Очевидно, оборудование доставили ночью. Но я связался с гонконгской таможней и получил достаточно подробное описание. Оборудование состоит из трех ультразвуковых кавитационных генераторов. Крепится на специальных сборных рамах с углеродными матрицами.
– Ты что же, хочешь сказать, что подобное ультразвуковое оборудование имеется в свободной продаже?
– Факт то, что они его раздобыли. А вот каким образом, понятия не имею.
Кеннер и Санджонг сидели рядом, сблизив головы, и переговаривались почти шепотом. Подошел Эванс, наклонился к ним.
– О чем таком ультразвуковом идет речь? – тихо спросил он.
– О кавитационном генераторе, – ответил Кеннер. – Высокоемкий по части потребления энергии акустический прибор размером с небольшой грузовик, образующий радиально симметричное кавитационное поле.
Эванс не понял его, это было видно по глазам. – Кавитация, – принялся объяснять Санджонг, – это образование пузырьков в субстанции. Ну, самый простой пример, это когда кипятишь воду. В ней появляются пузырьки, слышен шум. Но в данном случае генераторы предназначены для создания кавитационных полей в твердой субстанции.
– Какой именно? – спросил Эванс.
– В земле, – ответил Кеннер.
– Что-то я не понимаю, – протянул Эванс. – Они собираются создавать пузырьки в земле, как в кипящей воде?..
– Ну, да, примерно так.
– Зачем?
Тут они умолкли – подошла Энн Гарнер.
– Здесь у вас что, мальчишник? – игриво спросила она. – Или девочке тоже можно присесть и послушать?
– Ну, разумеется, – ответил Санджонг и застучал по клавиатуре. На экране появился целый набор графиков. – Мы как раз изучаем уровни содержания двуокиси углерода во льду, эти данные получены со станции Восток и с севера Гренландии.
– Но не можете же вы все время держать меня в полном неведении, – капризно надула губки Энн. – Рано или поздно самолет приземлится. И уж тогда я точно узнаю, что это вы затеяли.