Государыня

Елена проснулась от глубокой тишины в храме. Слышно было, как потрескивали горящие свечи. Отец Евстихий, закончив проповедь о воскресении Иисуса Христа, обходил прихожан и кропил их святой водой. Не обошёл он и государыню.

Пасхальная неделя прошла в палатах Глинского благополучно. Елена больше лежала в постели. Она ждала начала родов и говорила Пелагее:

— Он уже умостился и готов к появлению на свет.

— Ты помоги ему, как час придёт, помоги, — советовала Пелагея.

— Он услышал наш разговор и ножками стучится, — улыбнулась Елена.

А в это время к Вельску приближалась беда. Ещё в феврале наместник Остожек, будучи человеком исполнительным, написал на князя Илью донесение о том, что тот нарушил королевское повеление собирать войско, вместо того крикнул ватагу разбойников и схизматиков числом до семисот и увёл их на Туровщину к князю Михаилу Глинскому. «Ты уж, великий князь и король–господин, накажи ослушников, а мою вину прости. Я собираю новых воинов, тебе преданных», — писал пан Остожек Сигизмунду.

Прочитав послание наместника Вельска, Сигизмунд пришёл в ярость, встал перед иконой Святой Девы Марии и поклялся: «Берегись же, предательница Елена. Эту измену ни тебе, ни твоему князю не прощу!»

С того февральского дня прошло больше двух месяцев. Королём было собрано ещё одно войско. Он решил сам отправиться с ним и учинить на Туровщине суд и расправу, а по пути войти в Бельск и наказать Елену. У государыни, однако, нашлись защитники. Как-то Сигизмунд остановился на ночлег в православном монастыре под Кельце. Во время вечерней трапезы инок Павлиний, который обслуживал гетманов, услышал из их уст, что король намерен наказать великую княгиню Елену. Как только его услужение закончилось, Павлиний поспешил к игумену, рассказал об услышанном и попросил:

— Святой отец, позволь мне помочь матушке–государыне избежать злочинства. Дай мне коня и корму.

— Благословляю тебя, сын мой Павлиний. Иди к келарю и моим словом возьми всё нужное.

Сборы Павлиния были недолгими, и ещё до полуночи тайным путём он покинул обитель и ускакал в Бельск. Но конь Павлиния оказался старым и, не вынеся долгой дороги, пал. Оставшиеся четыре десятка вёрст Павлиний одолел пешком и пришёл в Бельск за день до появления Сигизмунда с войском.

Павлиния приняла Пелагея.

— Что у тебя за нужда? — спросила она усталого инока.

— Мне бы к государыне, хозяюшка, — ответил Павлиний.

— И рада бы отвести, да она в беспамятстве пребывает.

— Так уж ты, хозяюшка, прояви заботу о государыне. Идёт в Бельск Сигизмундишка, дабы наказать матушку за какую-то измену, за уход князя Ромодановского с войском к бунтарям. Она же наша радетельница, и нет у неё вины перед Богом. А придёт Сигизмундишка со дня на день. Господи, вздыби пред ним путь!

Пелагея запричитала, но самообладания не потеряла.

— Спасибо за твоё радение. Мы не дадим в обиду государыню.

Она отвела инока в людскую, чтобы напоить и накормить. Из людской Пелагея поспешила в опочивальню Елены. При ней уже неотлучно сидели бельская повитуха Варвара и Анна Русалка. — Как наша матушка? — спросила Пелагея.

— Всё маялась, да угомонилась, уснула, — ответила Анна.

Пелагея присела на лавку рядом с Анной, шёпотом сказала:

— Лихо к нам идёт, товарушка: Сигизмунд к Вельску ломится. Я так понимаю, что пан наместник донёс королю про князя, а тот грозится наказать за измену нашу матушку.

— И впрямь лихо, Пелагеюшка! Да что делать-то? — запричитала Анна. — Куда нам спрятать государыню?

— И не ведаю. Сбежать бы в Туров от лиха подальше, звал же князь Глинский. Да как побежишь, разве что на погибель роженицы, — размышляла Пелагея. — Уж разрешилась бы скорее.

Долгий майский день был на исходе. Пелагея, Анна и повитуха Варвара молча сидели у постели Елены. В сумерки она проснулась.

— Никак сон сморил? — спросила она.

— В полдень уснула, матушка, — отозвалась повитуха. — Да сие во благо. Здоровые бабы, перед тем, как младенцем изойти, сном силы набирают. Ты, матушка, баба справная, ноне как пить дать опростаешься с Божьей помощью.

Пока Варвара разговорами отвлекала Елену от неугодных дум и страха перед родами, Пелагея изводила себя вопросом: сказать или не сказать, что гонец–доброхот явился и чёрную весть принёс? По–всякому могло обернуться для Елены это роковое известие. Чего уж хорошего ждать, ежели грозятся судом и расправой. «Нет, такое говорить ни к чему за час перед родами», — решила Пелагея и тут же подвергла сомнению летучую мысль: «А ежели дите в руки Сигизмунда попадёт, тогда как? Право, хоть так кинь, хоть эдак, всё равно клин!» Когда разговор между Еленой и Варварой сник, Пелагея попросила повитуху:

— Ты, голубушка, выйди пока, у нас тут государево дело. Побеседовать с княгиней нужно.

Как только Варвара вышла, Пелагея присела на ложе к Елене и начала трудный разговор:

— Ты, матушка–государыня, не обессудь. Должна я тебе сказать о том, что грозит лихом.

— Говори, Пелагеюшка. Я в состоянии тебя слушать. Сама чувствую что-то неладное.

— Ноне у нас монах пришёл из монастыря, что под Кельце. Сказано им, что к нам в Бельск идёт с войском король Сигизмунд и сегодня в ночь может появиться в палатах.

— Зачем он идёт? — испугалась Елена. — Я не хочу его видеть. Пошли немедленно гонца, пусть передаст мою волю, дабы обошёл Бельск стороной.

Пелагея согласно кивала головой, но открыла и другую сторону:

— Гонцом не остановишь короля. Он идёт не ради приятной встречи с тобой, а чтобы учинить суд и расправу. Тем и грозился, сказывал монах. Так уж лучше бы поберечься, матушка.

— В чём он меня обвиняет? — повысила голос Елена. — Подай сюда того монаха, может, он клевещет на короля?

Пелагея поняла, что Елена очень близко к сердцу приняла известие, и испугалась за неё, но сохранила спокойствие и призвала к тому Елену:

— Ты, матушка, посетуй на меня, неразумную. Не нужно было мне затевать сей разговор, но я бы тебе присоветовала уехать от беды, затаиться, хотя бы в монастыре Святого Серафима. Вижу, что немощна ты, но надо. Да мы тебя на рученьках отнесём в карету.

Елена согласилась с Пелагеей. Сигизмунд может расправиться с ней за действия против него, и посетовала, что не в состоянии отправиться в путь.