Государыня

— Куда мне, отяжелевшей, бежать, и сержусь-то я от бессилия. И не за себя боюсь, а за супруга Илюшу. От Вельска прямой путь на Слуцк, а Илюша там, как мне ведомо. Вот что, Пелагеюшка: я о себе меньше всего переживаю, во всём положусь на милость Господню. А тебя прошу позаботиться о младенце. Христом Богом прошу.

— Матушка, ты его роди ноне, роди, а уж там он попадёт в надёжные руки. Знаю, ворог может отнять его у тебя. У нас не отнимет. На том целую крест, — горячо сказала Пелагея.

В этот миг она увидела, что лицо Елены покрылось испариной, глаза заволокло туманом, ноги потянулись к животу — роженица застонала.

— Аннушка, зови Варвару! — крикнула Пелагея.

У Елены начались родовые схватки. Варвара попыталась облегчить ей боль, растирала живот, мяла его, оглаживала с наговорами. Елена немного успокоилась, утихла и даже задремала, но спустя полчаса вдруг забилась от резкой боли, закричала, и у неё наступили роды. Они были тяжёлыми. До самого рассвета мучилась роженица, и лишь на утренней заре дитя покинуло материнское лоно, появилось на свет. Родился мальчик. Он был крупный, головастый. Пелагея хотела показать его Елене, но глянула неё и ахнула: государыня сомлела, лежала пластом, а в лице ни кровинки. Пелагея отдала дитя на руки Анне, сама попробовала вместе с Варварой привести Елену в чувство, но, как они ни старались, им это не удалось. Анна той порой обмыла дитя, запеленала его и вновь вернула Пелагее.

— Господи, увидит ли она сыночка? — со слезами на глазах произнесла Пелагея и позвала Анну за собой. — Идём же! Спешить нужно: поди, Сигизмунд уже близко.

—- Да–да, голубушка, от греха подальше.

У чёрного крыльца палат стояли два крытых возка, запряжённые парами коней. В первом с ребёнком на руках сидела молодая румянолицая баба–кормилица. Пелагея подсела к ней. В другом возке находились пять воинов, одетых в простую крестьянскую одежду. Боярыня сочла, что нужно познакомиться с кормилицей:

— Меня зовут Пелагеей. Тебя-то как?

— Марфуша я. Так матушка нарекла.

— Вот и славно. Спросит кто, Марфуша, кем я тебе довожусь, скажешь, что сестрой.

— Отчего не сказать!

Городские ворота уже были открыты. В город на торжище ехали селяне. Стражники собирали с них пошлину, и потому две повозки из города выехали без помех. Вскоре они скрылись из виду. Их путь лежал в стороне от дороги, по которой шёл с войском король. Они спешили к монастырю Святого Серафима. Кони шли резвой рысью. В монастыре Пелагея, сдавая кормилицу Марфу игумену Нифонту, сказала ему:

— Святой отец, ты должен помнить, как просила тебя княгиня Елена порадеть за неё при нужде. Исполни же её волю. У кормилицы одно дитя её, а другое, что на руках у Анны, — нашей государыни. Ты уж пекись об этих детях.

— Передай государыне, что дети будут у нас как у Христа за пазухой.

— Да хранит тебя Господь долгие годы, а нам пора возвращаться в Бельск. Матушка в беспамятстве лежит. — Простившись с Марфой, прижав её к груди, Пелагея попросила её: — Сохрани сыночка государыни, Иванушку, она век будет благодарна тебе, Марфуша. Там, в пожитках, есть крестики для младенцев.

С тем и покинули Пелагея и Анна монастырь, спеша вернуться в Бельск.

К вечеру того же дня в город вступило королевское войско. Гонец заранее уведомил наместника пана Остожека, и он с толпой именитых горожан встречал короля на площади. Худощавый, жёлчный, всегда в скверном настроении, Сигизмунд тотчас сделал разнос Остожеку:

— Почему за городскими воротами не встретили короля? Почему горожан на площади не вижу и колокола не звонят?

– Виноват, ваше величество, помилуйте глупого, — кланяясь, оправдывался наместник.

– Злоумышленник ты! Вместе со вдовой королевой в пользу Глинского живёшь! Хватит каяться, веди к вдове Елене! — всё так же грубо бросал слова Сигизмунд.

— Вот её палаты, ваше величество, — показал Остожек на дом Глинского и поспешил к ним.

Сигизмунд направился следом, за ним потянулись гетманы и вельможи. Среди них были граф Гастольд, гетман Острожский и дворецкий Сапега. Впереди короля шли телохранители–гвардейцы, вооружённые и в латах.

Гвардейцы забарабанили в закрытые двери. Вскоре они распахнулись. На пороге стоял Дмитрий Сабуров. Его мгновенно оттеснили, и за гвардейцами в дом вошёл Сигизмунд. Он направился по лестнице на второй этаж и был остановлен только перед дверью, ведущей в покои Елены. Страж догадался, что перед ним король, но сказал:

— Ваше величество, сюда нельзя!

– Прочь с дороги! — крикнул Сигизмунд и повелел воинам: — Эй, уберите его!

Вмиг два гвардейца оказались рядом и, схватив стража под локти, оттащили его от дверей. Перед спальней королевы Сигизмунда встретили Пелагея и Анна Русалка.

— Ваше величество, что вам угодно? — спросила Пелагея без трепета и загородила дверь в спальню.

Отойди с дороги, боярыня! — мрачно произнёс король.

— Но к государыне нельзя!

— Пусть она выйдет сюда.

— Она немощна и без памяти.

— Что ещё за причуды! Знать, Бога прогневила. Да и чего от неё ожидать, если в обман и предательство пустилась!

– Перед Господом Богом она чиста, на том и крест целую пред иконой Богоматери.

Пелагея перекрестилась.

— А я так не считаю. Она изменила державе и королю, и суд мой будет коротким и жестоким.

Сигизмунд сделал жест воинам. Вновь выскочили вперёд телохранители, под руки унесли Пелагею в угол, посадили на лавку и остались при ней.

— Побойтесь Бога, король! Гнев его падёт на вашу голову! — крикнула Пелагея.

Король, будто не слыша слов боярыни, вошёл в опочивальню. Он приблизился к постели и увидел Елену. Ему показалось, что она спит. Возле неё сидела повитуха Варвара, король велел ей:

— Разбуди королеву, тётка!

Варвара встала, поклонилась Сигизмунду и ответила:

— Невозможно, государь. Она сомлела от болей.

Сигизмунд подошёл ближе и присмотрелся к лицу Елены. Оно было словно отбелённое полотно, под глазами — синева, губы запеклись от жара. Король спросил Варвару:

— Что с ней, лекарка?

— В горести она была. Лихоманка случилась. Вот лечу да не ведаю, подниму ли на ноженьки.

Сигизмунд прошёл раз–другой по спальне, о чём-то размышляя, и покинул её. Гетману Острожскому он сказал:

— Поставь стражей, и чтобы никого к ней не пускали.

— Исполню, государь, — ответил гетман.

Вскоре воины короля выгнали всех обитателей палат Глинского из левого крыла в правое, и Сигизмунд расположился там. Он бы покинул Бельск, оставив в городе сильный гарнизон, но его удерживали два обстоятельства. Он должен был обязательно свершить суд над Еленой и уже придумал ей наказание. И ещё ему нужно было отобрать у Елены золото, серебро, драгоценности, меха — всё, что хранилось в монастыре Святого Серафима. Война, которую он задумал вести с Русью, требовала денег. Все налоги, какие возможно, он уже выкачал из народа, а казна была пустой. Сигизмунд понял, что без денег Елены, без её состояния он не сможет вести войну с великим князем Василием. Всё это заставляло короля задерживаться в Вельске, и он терпеливо ждал, когда