Государыня

Той порой батюшка княжны Елены тоже не сидел сложа руки. В марте девяносто четвёртого года он снарядил в Литву посольство. Ехали лучшие и надёжные люди во главе с князем Семёном Ряполовским. Даже дьяка Фёдора Курицына, который в это время только от болезней отмаялся, Иван Васильевич отправил для пущей важности. И было наказано послам присутствовать при крестном целовании договорной грамоты великим князем Александром. Сами послы думали, что едут в Вильно на прогулку. Ни у Ряполовского, ни у Курицына и в мыслях не было опасений, что посольство потерпит неудачу.

Послов встречали в Вильно, как желанных гостей. В Нижнем дворце у Замковой горы два дня шумело–гудело многолюдное пированье. Русские послы подносили Александру богатые подарки от государя всея Руси и будущего тестя. Литовский великий князь тоже одарил московских послов кое–чем по достатку. И всё шло хорошо, как и ожидали послы. Им понравился будущий зять Ивана Васильевича: богатырь, ловок, статен. Глядя на его красивое лицо, князь Семён говорил дьяку Фёдору:

— Ишь какой лепотой одарил Всевышний будущего семеюшку княжны Елены.

— То так, красив, как рождественский пряник, — отозвался дьяк Курицын. — Токмо матушке Елене с его лица воду не пить, а как поглубже заглянешь, так и огрехи душевные видны. Да и кремня в нём не вижу. Видел, как он хмельное пил, ну как есть гулящий зимогор с Ходынки.

— Тут ты перебрал, думный! Да тебе и кремень сразу подай, — взялся защищать Ряполовский великого князя.

А «кремень» Александру был нужен. Вокруг него толпой увивались паны–вельможи. Он со всеми поднимал кубок с хмельным, пил легко, лихо, и вельможи без особого почтения и вольно говорили ему, как равному, всё, что взбредёт в хмельную голову. Он со всеми соглашался, улыбался беспечно. Лишь изредка он хмурил брови, отмахивался от панов, но вдруг хлопал по плечу какого-либо гетмана или маршалка и милостиво одаривал его улыбкой. Всё это дотошный дьяк Фёдор отметил и закруглил свой разговор с князем Семёном Ряполовским настораживающим выводом:

— Нас с тобой, боярин, многие каверзы ожидают, и придётся держать глаз и ухо востро.

— В воду, что ли, поглядел, досужий? — удивился Ряполовский.

— Чти, как мыслишь, — отозвался Курицын.

В своём предсказании дьяк Фёдор не ошибся. Уже на другой день после торжественного обеда маршалок Станислав Глебович вручил князю Ряполовскому договорную грамоту. Поначалу князь Семён, прочитав её, не увидел изъяна.

— Все тут при грамоте: вот печать, вот подпись — всё, как положено. А ты говорил — каверзы… — заметил он дьяку Фёдору. — Наконец-то вижу праведную грамоту, — и передал её Курицыну.

Дьяк Фёдор начал читать её медленно и прилежно, вдумываясь в каждую строчку и в смысл, что крылся за нею. И быть бы послам в позоре и в немилости от государя, если бы не дотошность Фёдора. Он нашёл-таки коварную ловушку, которую приготовили добродеи великого князя Александра, о которой он сам, поди, не ведал.

— Экая оказия, ты посмотри-ка, боярин Семён! — воскликнул Фёдор. — И как это в нашей грамоте очутилась сия замечательная строчка: «Принуждать к переходу в римский закон великий князь Александр не будет, но княжна вольна перейти по своей воле»? Вот оно где, коварство литвинов, боярин Семён! Никому не дано раскрыть его, ежели и мы с тобой, как мыши, войдём в Ягеллонову мышеловку, — чётко и твёрдо сказал дьяк Курицын князю Ряполовскому.

— То верно, мудрая твоя голова. Ой как не полюбится такая оговорка Ивану свет–Васильевичу! — распалялся князь Семён.

Маршалок Глебович почтительно стоял рядом. Ему не нужен был толмач, он хорошо понимал русскую речь и теперь переживал из-за того, что хитрость государя Александра и его вельмож стала явной и понятной московитам. Он с холодком в душе ждал, какой оборот примет теперь раскрытый обман.

— Ты, пан маршалок Станислав, иди к своему князю и отдай сию грамоту. Его целование и клятва ложные, — сурово объявил князь Ряполовский и, смяв бумагу, вручил её Глебовичу.

Гнев князя Семёна был явный, и Станислав испугался. Он понял, что русские послы ни под каким видом не повезут в Москву эту целовальную грамоту. Но и паны рады не захотят уступить и потерять возможность обратить будущую великую княгиню в католичество. «Матка боска, нашла-таки коса на камень!» — воскликнул в душе маршалок и покорно взял грамоту. При этом он, однако, сказал:

— Вы, панове–московиты, не сомневайтесь. Его величество государь Александр Казимирович исправит погрешность. Вы только наберитесь терпения.

Но зависимость литовского великого князя от панов рады была уже ведома русским послам, и они не надеялись на скорое исправление целовальной грамоты. Потому князь Ряполовский, поразмыслив, откровенно заявил:

— Нам нет нужды протирать у вас штаны, маршалок. Как исправите грамоту, так везите её в стольную Москву. Так ли я говорю, Федяша? — спросил князь дьяка Курицына.

— Истинно так, — ответил тот. — И чем скорее мы уедем, княже, тем для нас лучше.

Вскоре русское посольство в полном согласии с князем Ряполовским и дьяком Курицыным покинуло Вильно. Началось противостояние.

Иван Васильевич похвалил послов за прозорливость и повелел своим воеводам блюсти порядок на рубежах с Литвой, строго наказывать тех, кто нарушит порубежный устав. Государь больше не называл Александра своим зятем, а когда вспоминал о нём, то гневался: не мог простить ему коварства. Противостояние продолжалось с апреля и длилось всё лето, почти всю осень.

Лишь в ноябре паны рады поняли, что их хитрость потерпела неудачу, что решение государя всея Руси получить грамоту по своему образцу твёрдое, и дали Александру «добро» на отправку в Москву посольства с новой грамотой. И вновь в кремлёвских палатах появились знакомые лица панов во главе с Яном Заберезинским. Во время первой же встречи с придворным князем Василием Ромодановским Ян Заберезинский наивно сказал:

— Наш государь думал, не полюбится ли государю всея Руси прибавленная строчка.

На что князь Ромодановский ответил без обиняков:

— Не полюбилась уже, Панове, и, коль вы не привезли истинную целовальную грамоту, скатертью вам дорога в Вильно.

Литовские паны струхнули: не хотелось им снова мерить вёрсты туда и обратно. Между ними завязался жаркий спор, и маршалок Станислав Глебович предупредил Яна Заберезинского:

— Ты, вельможный пан, не играй больше в неверные игры, исполни волю великого князя нашего, не то одному придётся мчать в Вильно за грамотой.

Заберезинский тоже понял, что дальше водить за нос московитов опасно, что всё благое задуманное можно порушить одним махом, и сказал князю Василию Ромодановскому:

— Один я виноват в сей промашке с прибавленной строкой и прошу тебя, ясновельможный князь, скажи государю всея Руси, что мы привезли исправленную по его желанию договорную грамоту. Сами и вручим её. Милости попросим, дабы опалой нас не обжёг.

— Что ж, покаяние ваше кстати. Государь ждал его. Вот пойду и доложу, — ответил князь Василий и отправился к великому князю.