Государыня

К Калужской заставе Глеб и Карп прибыли в полночь. Подъезжая к воротам, они думали, что не дозовутся сонных стражей. Ан нет, у ворот близ костра сидели несколько ратников и, похоже, кого-то ждали. Да, было чему удивиться, когда к подъезжающим Глебу и Карпу подошёл десятский в кафтане, какие носили великокняжеские рынды.

— Откуда, путники дальние?

— Из польских земель мы путь держим, государево дело у нас, — ответил Глеб.

— Я десятский Кирилл. Отвечайте, кто вас послал?

— Государыня Елена Ивановна и князь Илья Ромодановский.

— Сколько дён в пути? — допрашивал десятский.

— Мы им счёт потеряли, — ответил Глеб.

— Двадцать первый, — отозвался Карп. — Ноне кончается и он.

— Эко, право! — воскликнул десятский. — Вещание-то доброго человека Ангелова правдой обернулось. Знаете такого?

— Как не знать побывальщика, — ответил Глеб.

— Теперь всё верно. Кто побойчее, говорил Микола, тот Глеб, а потише — Карп.

— Так и есть: я — Глеб, он — Карп.

— Ну, братцы, бежим в Кремль! — весело заявил Кирилл. — Вас там ждут не дождутся. — И он побежал к воротам, крикнув воинам: — За мной!

В Кремле и впрямь ждали гонцов из Польши. Ещё и не смеркалось, когда в государевы палаты пришёл добрый человек Микола Ангелов. Он в великокняжеских покоях бывал часто, и для него всегда были открыты двери. В час прихода Миколы великий князь Василий с супругой, княгиней Соломонией, сидели за вечерней трапезой. Дворецкий Иван Мансуров привёл Миколу в Столовую избу.

— Батюшка–государь, я привёл доброго человека. Говорит, что у него какие-то важные вести.

Ангелов выглядывал из-за плеча Мансурова.

— Ты хороший человек, Микола, но до утра не мог подождать со своими вестями? — спросил Василий.

— Нет, батюшка–государь Василий Иванович, их и на час нельзя отложить.

— Ну говори, коль так. Никто тебе не мешает.

— Ноне на вечерне стоял я в храме Успения у иконы Николая Чудотворца. И снизошёл ко мне Дух, и услышал я его глас: «Сын Божий, Микола, иди сегодня же к государю и скажи, что к нему летят вести, да в полночь и прибудут».

— И что же, Дух сказал тебе, откуда вести?

— Сказал, батюшка–государь: от твоей сестры Елены.

Великий князь Василий не подверг сомнению сказанное Миколой. Последние дни его томило предчувствие каких-то перемен в жизни. Он и с Соломонией о том поделился. И вот предчувствие сбывалось, потому как вещаниям Миколы Ангелова князь Василий давно верил. И, слава Богу, провидец, добрый человек Микола, всегда нёс правду. Василий спросил Ангелова:

— И ты знаешь суть вестей?

— Нет, Николай Чудотворец не донёс до меня суть, но вижу я, что за случившимся в Польше последуют большие перемены в ближнем нашем мире.

— И что же ты посоветуешь?

— Одно: дождаться вестников. А чтобы ожидание не показалось долгим, поведаю тебе, государь, о том, что должно знать каждому монарху.

— Так ли, добрый человек? То, что мне должно знать, как государю российскому, я ведаю с детства.

— Не говори так, батюшка–государь. Я помню, как ты возрастал. Тебе некогда было заглянуть в святцы, а уж о событиях в глубине веков и говорить нечего. Но тебе надо знать истоки русской народности, начало государства российского. Да не погнушайся моей речью и послушай, что удалось мне почерпнуть из устной мудрости народной.

— А вот тут, Микола Ангелов, я пойду тебе встречь, — азартно сверкая глазами, заявил великий князь. — Глубокую благодарность я выражаю своей матушке Софье Фоминишне за то, что она всю минувшую историю Руси знала назубок и донесла всё до меня, как если бы жила в ту пору.

— Прости, государь. Я того не знал за Софьей Фоминишной. — Ангелов поклонился государю и, увидев скамью, обитую бархатом, сел на неё. — Потому вместе с тобой благодарю твою матушку, что она донесла до тебя старину. Скажу одно: она питалась наукой своего прапрапредка императора Константина Багрянородного, который сочинил труд по истории Киевской Руси.

— Всё истинно так. Матушка о том мне поясняла. Она же знала деяния всех великих князей близкого нам времени. Многих, от Ивана Калиты, она называла собирателями русской земли. Да вещала… — Князь подошёл к Миколе, сел рядом и начал говорить шёпотом: — Да вещала о том, что на мне прервётся род собирателей Рюрикова корня. Как она меня озадачила! С чего бы это?

Великий князь посмотрел на Соломонию, сидевшую далеко от него и вышивавшую парсуну [30] шёлковой и золотой нитями. Это была самая красивая россиянка из пятисот невест, из которых Василий выбрал единственную. Он продолжал шептать:

30

Парсуна (искажённое персона) — портрет.

— Всем взяла Соломония, и красой, и нравом, только вот второй год в супружестве, а никак не понесёт. Кто виноват? Знает ли о том Господь Бог? А может быть, ты знаешь, добрый человек? Ну, скажи, скажи!

— Рано о том стенать, государь–батюшка, — как-то очень строго ответил Микола. — У тебя вся жизнь впереди.

— Верно, верно, — опомнился Василий, устыдясь своего откровения, как всплеска в омуте.

Этому всплеску всё-таки была причина. Он перед тем вспомнил о сестре Елене и о том, что после десяти лет супружества она была бездетна. Почему? Василий не спросил у Ангелова о том, дабы не иметь полного срама, и задал вопрос, на который получил бы ответ:

— Ты, Божий человек, скажи мне вот о чём. Всего три года назад ты побывал в Кракове, видел, поди, Сигизмунда. Каков он? И что о принце думают поляки? Ведь Александр-то бездетен.

— Посильно мне ответить на твой вопрос, батюшка-государь. Я видел принца. Лик его впечатляет, и умом Бог не обидел. Вырос он в Кракове, и поляки питают надежды на него при новом разделении Польши и Литвы. Про Александра скажу мало. В Кракове за ним стоит жиденькая толпа поляков и чуть побольше литовцев. Судят его люди за то, что питию зелья хмельного подвержен.

— А о нраве Сигизмунда что скажешь? Всё поведанное тобой для меня полезно.

— О, Господи, — вздохнул Ангелов. — Никому не советую связываться с этим драчливым человеком. Он весь в своего батюшку Казимира: высокомерен и заносчив. Очень не любит православных христиан. Дай ему волю, он всех бы россиян вогнал в католичество.

Возникла тишина. Микола Ангелов откинул голову к стене, закрыл глаза, и у него мелькнула мысль: «Ну вот, гонцы уже в Кремле, они несут весть об исходе жития Александра».