Государыня

— Прости, государыня, это я к слову. Думал угодить тебе. Илья, однако, князь выше всех похвал. Знаю о том. Теперь готов слушать тебя, матушка, и своё, ой, какое серьёзное, хочу сказать. Я и мои братья знаем, как ты радеешь за русское православие, как помогаешь россиянам возвращаться в лоно родной земли, Руси–матушки. Так нам с тобой пора вкупе за сие порадеть.

— И я о том думала с тобой беседу вести, да обошёл ты меня. Я искренне рада твоему откровению, князь Михаил, — отозвалась Елена.

— Добавлю к сказанному, что если добьюсь трона короля Польши и великого князя Литвы, то все русские земли верну под руку Москвы, — сверкая глазами, продолжал говорить о сокровенном Глинский. — А если трон уйдёт от меня, то возьмусь за оружие и подниму против Сигизмунда весь русский народ Литвы и Польши. Всё это я выражаю открыто, государыня, потому как не страшусь Сигизмунда и потому, что в Кракове у него очень мало сторонников.

Елена слушала князя Глинского внимательно, а в душе появился холодок страха: всё-таки он призывал её к смертельной схватке с Сигизмундом. Хватит ли у неё сил, мужества? Пока она не владеет сердцами россиян так, чтобы они откликнулись на её призыв «идти на Русь!». Но сомнения были недолгими. Теперь она не одинока. На князя Глинского можно положиться, он рыцарь слова. К тому же рядом с нею вставал отважный князь Илья. Нет, с ними ей ничего не страшно, и она ответила Глинскому, как подобает россиянке:

— Михаил Львович, я принимаю твоё предложение. Отныне вместе с тобой во всём порадею за успех благого дела во имя матушки–Руси. Время тому способствует.

— Я доволен твоим ответом и нашим союзом, государыня. Однако должно тебе знать, что лёгкой жизни твоему величеству не видать. Сигизмунд коварен, и, что бы там ни говорили, я вижу его главным злодеем в смерти государя Александра. — Себя Михаил Глинский не причислял к участникам покушения на короля. — Он давно и настойчиво искал путь к трону.

— Всё сводится к тому, Михаил Львович, — согласилась Елена.

— Предвижу и на тебя гонения. А как будет невмоготу, уходи в Туров. Там моя цитадель, и нас никто не одолеет, даже с сильным войском. Земля моя велика, до Днепра стелется, и силы русской много. Соберу полки, легионы и дам отпор Сигизмунду на всех рубежах. Глядишь, и твой брат поможет.

— Дай-то Бог нам одолеть латинян, — с чувством произнесла Елена.

На том королева и князь расстались.

И вскоре канцлер Монивид по настоянию принца Сигизмунда объявил о созыве литовской рады на 20 октября 1506 года. Люди князя Глинского тоже готовились к раде. Они вновь принялись увещевать и даже пытались подкупать депутатов рады в пользу Михаила Глинского. Но их усилия оказались тщетными. Да и силы были неравными: на одного русского боярина или князя приходилось пять–шесть литовских вельмож, которые боялись возвышения князя Глинского. Скоро и сам Глинский понял, что депутаты рады сделают всё, чтобы великим князем избрали принца Сигизмунда.

Встретившись в здании рады с гетманом Константином Острожским, с которым Михаил Глинский был в добрых отношениях, князь впервые в жизни признал себя побеждённым в борьбе с искушённым «ловцом». Он счёл, что рада одолела его ополчением.

— Но чего они все добьются? Сигизмунд полезет с кулаками на Русь и будет бит, — заявил князь Глинский.

— Увы, нашим вельможам оказался мал тот урок, который они получили на Митьковом поле под Дорогобужем, — посочувствовал Острожский Глинскому, да, похоже, и себе.

Так и случилось. 20 октября на первом же заседании литовские депутаты рады с большим перевесом победили русских депутатов рады и великим князем Литовского княжества был избран принц Сигизмунд. По этому поводу в Нижнем и Верхнем замках началось пирование. Больше сотни бочек крепкого пива и браги по воле канцлера Монивида выкатили на городские площади для увеселения горожан. А едва отшумело веселье, в соборе Святого Станислава состоялось коронование великого князя.

На другой же день после коронования Сигизмунд нанёс визит вдовствующей королеве. Он во второй раз преподнёс Елене огромный букет цветов и вручил во владение «ключи» от города Бреславля с воеводством и всеми поветами до самого рубежа с Ливонским орденом рыцарей, где в ту пору магистром стоял ярый противник россиян граф фон Плеттенберг.

Сигизмунд поцеловал Елене руку и сладким тоном сказал:

— Мой брат, Царство ему Небесное, не жаловал тебя, королева, ни цветами, ни землями, потому прими от меня в знак нашей родственной дружбы и памяти о твоём супруге город Бреславль и воеводство при нём. Грамота на дарение тебе будет вручена завтра.

— Спасибо, принц, — сухо ответила Елена, словно забыв, что перед нею великий князь литовский.

Сигизмунд этого укола его самолюбию не забыл. К тому же, делая этот дар, он руководствовался не сердечной добротой, а корыстью. Он дал понять Елене, что отныне ей нет нужды пребывать как в Вильно, так и в Кракове. Какое-то время после кончины брата Сигизмунд лелеял мысль о сватовстве к Елене. Но оказалось, что он не смог преодолеть неприязнь к женщине, исповедующей чуждую ему веру. К тому же он знал о её любви к князю Ромодановскому. Всё это взвесив, принц и великий князь решил отослать вдовствующую королеву в Бреславль. Он довольно твердо сказал после «укола» Елены:

— Ты, государыня, поезжай в свой город днями. Там есть замок, есть приличный дворец. Но о Могилёве ты забудь.

— Не беспокойся, принц. Бреславль мне угоден.

Елена оставалась скупой на благодарность и вновь не соизволила произнести новый титул Сигизмунда. Да и не за что было благодарить. Елена знала, что Бреславль находится постоянно под прицелом арбалетов ливонских рыцарей, они давно жаждут овладеть им и, может быть, ей придётся оборонять древний славянский город от ворогов.

На том Сигизмунд и Елена расстались. Великий князь спешил к державным заботам и утонул в делах. Ещё не высохло вино на усах во время пирования по случаю приобретения великокняжеского престола, как Сигизмунд принялся готовиться к войне. Теперь ему надо было побудить раду к тому, чтобы она приняла решение о возобновлении войны с Русским государством, и Сигизмунд добился своего. По этой тропе гетманы повели малочисленный литовский народ на убой и делали это в царствование Сигизмунда с завидным постоянством.

Глава тридцать вторая. «ИЗ ЛЮБВИ К СЕСТРЕ»

Осень одевала в багрянец леса и рощи. Уже опустели нивы, зеленели озими. Под лучами бабьего лета плавали паутинки, серебряными нитями украшая кустарники на опушках рощ. Когда гонцы Елены были уже вблизи Москвы, они увидели два клина улетающих журавлей.

— Смотри-ка, Карпуша, журавушки отлетают к теплу. С ними и лето отбывает, — сказал ехавший впереди Глеб.

— Да, брат, осень пришла на двор, а мы всё ещё в пути, — отозвался Карп и продолжал уже о наболевшем: — Нам бы сейчас в Москву попасть. Успеем ли, как ворота закрывать будут?

— Коней надо погонять, а они устали до немочи, — заметил Глеб. — Да ничего, у нас государево дело. Нам и ночью откроют ворота в Кремль.

— Ну коль так, завтра с утра и к государю явимся, — согласился Карп.

Гонцы продолжали путь медленным шагом, щадя измученных коней. Они знали, что за оставшиеся полсуток пути до Москвы ничто в мире не изменится. Но подобное мнение у них появилось от усталости. За плечами у них было более полутора тысяч вёрст. Им пришлось вплавь спасаться через реки, уходя от погони польских воинов, прятаться в лесах от гулящих ордынских ватажек. Теперь они напрягали последние силы, чтобы выполнить волю своей государыни и донести весть о кончине её супруга, короля Александра.