Готова на все

– Сказали – идти… - наконец выдавила она.

– Ты и пошла, - хмыкнул он, - Давай, заворачивай к машине, я тебя отвезу, - он поглядел на нее внимательнее, хмыкнул еще раз, сам развернул ее, как куклу, и повел за собой к форду.

– Тебе разве не надо тут быть? – сообразила спросить она, уже сидя в машине, когда мотор уже завелся и в салон от печки потекло пока еще слабое тепло.

– Мне и тут быть надо, и тебя отвезти надо, - вывернув голову, он глядел в заднее стекло, стараясь не наехать на битое стекло и не стукнуть бампером мелькающих туда-сюда людей. Кто бы мог подумать, что еще три часа назад этот дворик был тих и пуст? – Только тут мне надо – и не хочется, а тебя мне надо – и хочется.
– продолжал болтать он, двусмысленно косясь на Элю.

Эля едва заметно поморщилась – если он хочет играть в игры, то она сейчас неподходящий партнер. Она обхватила себя руками за плечи. Ей было холодно, холодно, холодно – и шуба не грела, и печка не помогала.

– У тебя хорошая машина. Быстрая, - сказала она. Просто чтоб он перестал ее забалтывать и намеки делать. Мужчины любят говорить о своих машинах.

Он тоже любил, потому что немедленно переключился:

– Формально она не моя, а ведомственная. Но так даже лучше: вожу ее все равно только я, а за бензин не платить. Машина хорошая, из «конфиската»: одного, который наркоту на Венгрию переправлял, взяли, а это из его имущества. У нас в мастерских ее тюнинговали – видала, стекло какое, - он оторвал руку от руля и стукнул костяшками пальцев в ветровое стекло.

Какое? Ах да, пули! Это стекло не брали пули. Она бездумно смотрела сквозь пуленепробиваемое стекло на мелькающие улицы ночного города. Красиво как: витрины горят, светло совсем, и пустота… Потом вдруг переполошилась:

– Куда ты меня везешь, я ж тебе адрес не сказала!

Он покосился на нее краем глаза:

– Туда же, откуда забирал. Или ты на самом деле в другом месте живешь?

Забирал? Откуда он ее мог забирать? Потом на поверхность поднялись давние-давние воспоминания. Вроде и правда что-то было: машина под подъездом, ресторан… Да, вот под этим самым подъездом. Она еще какое-то время тупо разглядывала сквозь окошко собственное парадное. Потом взялась за ручку и попыталась открыть дверцу. Та полураспахнулась, уперлась краем в наметенный у тротуара сугроб и дальше не пошла. Эля прикрыла ее, открыла снова, дверь стукнулась о снежную преграду, Эля глухо всхлипнула. Она что, должна теперь всю жизнь сидеть в этой чертовой машине? Выпустите, выпустите немедленно! Она толкнула дверь опять и опять… Заливаясь слезами, она била дверцей в слежавшийся снег.

– Тихо! Тихо, перестань, сломаешь! Да перестань же ты, тихо! – крепкие руки ухватили ее за плечи, оторвали от дверцы, сгребли в охапку. Александр крепко, до боли сжал ее.

Она сильно выгнулась, пытаясь вырваться, хлестнула волосами ему по лицу, забилась, но он не отпустил. И она затихла, уткнувшись в холодную и влажную от ее слез кожу его куртки.

– Я хочу домой, - глухо пробубнила она, хотя на самом деле и в этом была какая-то неправильность. Она всегда хотела домой, даже из Кремса, она все равно хотела домой, но сейчас хотеть домой нельзя, да и дома-то на самом деле нет, это она знала, хотя и не понимала – как это может быть, чтоб дома не было, если всегда был, и она всегда туда хотела?

– Девочка Элли не хочет в Изумрудный город, девочка Элли хочет домой, в Канзас. Я тебя отпущу – и машину переставлю. Потом открою дверцу и отведу домой, договорились?

Она слабо кивнула.

– Дверцу больше ломать не будешь? – все еще недоверчиво переспросил он.

Она снова кивнула.

– Ну смотри, - он неуверенно отпустил ее, словно боясь, что она все равно кинется на многострадальную дверцу и, как рассвирепевший Кинг-Конг, вырвет ее с потрохами.

Машина дрогнула, перекатилась к протоптанному в сугробах проходу.

– Пока сиди, - проваливаясь в снег, Александр протиснулся между фордом и наметенными у тротуара белыми валами, распахнул дверцу и извлек Элю наружу. Поддерживая ее под руку, будто раненного бойца, завел в подъезд и медленно повел вверх по ступенькам.

Эля шла, то и дело останавливаясь. Он, похоже, считал, что от слабости, а на самом деле она все думала: она не хочет, чтобы он шел к ней домой, в тот дом, который всегда был, а теперь почему-то нет… Почему ему нельзя к ней домой она тоже не помнила, но твердо знала, что нельзя, и даже собиралась ему сказать, но просто забыла, как это делается. Нет, смысл помнила, вот только слова забыла.

Поэтому он довел ее до самой двери, без стеснения покопался в ее сумочке, разыскивая ключи, отпер, завел ее в темную прихожую и щелкнул выключателем…

Глава 32

Home, sweet home

Дверь в большую комнату дрогнула, приотворяясь, и знакомый голос сдавленным гневным шепотом сообщил:

– Явилась, наконец-то! Я уже не знала, что и думать!

Напрочь отключившиеся, впавшие в глухую кому память и соображение вдруг разом очнулись и истошно завопив от ужаса, ринулись занимать свои места.

– Бабушка! – хрипло выдохнула Эля.

Конечно, бабушка все это время сидит здесь, Яську караулит! А она приперлась вместо десяти часов в середине ночи, после погони с убийством, да еще и с неизвестным мужиком!

Дверь большой комнаты стала открываться, из нее спиной вперед, глядя вглубь комнаты – Эля знала, что смотрит она на спящего на диване Ясика – выходила бабушка. Эля увидела как удивленно расширяются глаза у Александра, представила себе бабушкино выражение лица, когда та обернется… Сдавленно пискнула и в мгновенном порыве вдохновения распахнула дверь второй комнатки и впихнула туда Александра. И успела захлопнуть за ним дверь.

– Ты чего дверями грюкаешь, ребенка разбудишь! – бабушка повернулась к ней, - Эля, сколько можно, третий час ночи! Я уже думала, тебя там арестовали!

– Почти, - пробормотала Эля.

– Ясь спать не хотел, маму требовал, я еле его утихомирила, - разорялась бабушка, - Обо мне ты подумала? А если они дверь на ту половину запрут и меня в мою комнату не пустят?

– Бабушка, не надо разговаривать со мной как с загулявшей петеушницей, - Эля расстегнула шубу и тут же снова плотно запахнула ее, раздумав снимать. Ей было холодно. До тошноты, до полубредового состояния хотелось горячего чаю. И не хотелось оправдываться. Тем более не хотелось рассказывать сегодняшние ужасы и смотреть, как бабушка хватается за сердце и со скоростью кочегара паровозной топки забрасывает под язык валидол. – В жизни та дверь не запиралась, там и замок перекосился, в паз не попадает.

– Мой сын сегодня его чинил, - фыркнула бабушка, - В жизни гвоздя не забил, а сегодня дверь в коридор распахнул и кухонным ножом деревяшку строгал – по нервам шкряб-шкряб – и на покупателей мрачно поглядывал.

– Каких еще покупателей? – устало поинтересовалась Эля.

– У меня сегодня были еще два покупателя на твою квартиру, - гордо сообщила бабушка.

– Купили?

– Да они толком и не посмотрели, сразу ушли, - в голосе бабушки мелькнуло разочарование, - Но обещали подумать.

– Думать вредно, - рассеяно обронила Эля, - Особенно если покупаешь эту квартиру.

– Ничего, зато твой отец призадумался! – с торжеством сообщила бабушка, - Дошло, как приятно будет, если в одном коридоре с ними неизвестно кто поселится. Сегодня я слышала, как он велел своей мымре, чтобы она искала оценщика. И правильно, пусть сами оценщика приводят. Если мы приведем, еще обвинят, что мы их надуть ходим, с них станется! Ну рассказывай, что там у вас в ресторане было?

А Эля уже надеялась, что за разговорами о квартире вопрос ресторана отпадет сам собой. Напрасно надеялась, бабушка забывала лишь то, что сама хотела забыть.