Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

В заявлениях Лорис-Меликова об ответственности профессоров за «неблагонадежное поведение» учащейся молодежи, в его уверенности, что «при более строгом отношении профессоров к своим обязанностям, не только научным, но и нравственным, многие из совершившихся прискорбных явлений вовсе не могли бы иметь места», отчетливо слышны отголоски высказываний инициаторов университетской контрреформы²⁰⁴. Объясняя позицию авторов проекта нового устава, Катков как раз доказывал нечто подобное. «Большая ошибка думать, что волнения возникают между студентами в их среде или заносятся в нее какими-то посторонними агитаторами... Эти явления происходят единственно из профессорской среды, откуда возбуждаются, и здесь надо искать их корни»²⁰⁵.

В литературе высказывалось мнение, что именно предложения Лорис-Меликова легли в основу подготовленных осенью 1879 г. «Правил для студентов императорских российских университетов» и «Временной инструкции для инспекции за студентами университета» — документов, резко усиливавших надзор за студентами и вводивших ряд запретов на коллективные действия (сходки, подача адресов, жалоб, прошений, посылка депутаций и т. д.)²⁰⁶. Однако правильнее было бы сказать, что в основе этих документов — принципы уже разработанного проекта нового университетского устава, сторонником которых, но отнюдь не родоначальником являлся Лорис-Меликов. В предложениях по реорганизации учебного дела он исходил не из своего опыта, а усвоив ряд идей официальной литературы, казавшихся ему вполне логичными.

Однако практическая политика, в которой он привычно руководствовался собственными наблюдениями и здравым смыслом, ему свойственным, все сильнее побуждала генерал-губернатора к пересмотру первоначальных установок. Вскоре он поймет, что именно запреты, подобные им предусмотренным, вызывали протест даже у студентов, поначалу сторонившихся политики.

Уже первое обращение Лорис-Меликова к министру народного просвещения по практическим, кадровым вопросам по-своему противоречит его же предложениям, обсуждавшимся на Особом совещании. Доказывая министру необходимость сместить с должности попечителя Харьковского учебного округа П.К. Жерве, начальник губернии обращал особое внимание, что, не имея влияния в среде профессоров, попечитель «не сумел приобрести его и между студентами». «В результате, — по его словам, — является недоверие к нему со стороны тех и других..., а это, в свою очередь, влечет за собою отсутствие нравственной связи между профессорами и студентами»²⁰⁷. О необходимости нравственной связи между преподавателями и учащимися речь идет и в отчетном докладе генерал-губернатора Александру II. Но если признавать эту связь необходимым условием учебно-воспитательного процесса, то трудно согласиться с тем, что авторитет и влияние назначенных «сверху» университетских руководителей будет выше, чем выборных из среды, где их хорошо знают. В Харьковском университете и десятилетия спустя благодарно вспоминали последнего выборного ректора — профессора Г.М. Цехановецкого: многое поменялось к худшему, когда в 1884 г., с введением нового устава, он был сменен назначенным.

Медленно и многотрудно Лорис-Меликов шел к переоценке своих первоначальных планов. Объясняя Д.А. Толстому необходимость сместить попечителя Харьковского учебного округа, Михаил Тариелович ссылался на доходящие до него отзывы, свидетельствующие о непригодности П.К. Жерве к этой должности. Вернее было бы сказать, что не отзывы дошли до Михаила Тариеловича, а он сам устремился им навстречу. В первые же дни по вступлению на пост генерал-губернатора он пригласил к себе попечителя, ректора, профессоров университета и, вступив с ними в беседу, черпал нужную ему информацию. Граф интересовался числом исключенных и высланных за беспорядки студентов. Он предупредил собравшихся, что отвечать за события в университете будут не только бунтующие студенты, но и их наставники²⁰⁸.

Харьковская профессура была отнюдь не провинциального уровня: в ее состав входили ученые, которыми могли бы гордиться столичные университеты. Хорошо известны генерал-губернатору были профессора медицинского факультета В.П. Крылов и А.И. Якобий. Признанные авторитеты в своей области, они работали в Санитарно-совещательной комиссии, состоявшей при Лорис-Меликове, астраханском генерал-губернаторе, во время эпидемии чумы. Но и о многих других, лично ему не знакомых, Михаил Тариелович мог знать хотя бы понаслышке. Заслуги перед наукой таких харьковчан, как филолог-славист В.В. Потеб-ня, профессора химии Н.Н. Бекетов и Е.С. Гордеенко, политэкономии Г.М. Цехановецкий и ряда других ученых, были достаточно весомы, и их известность простиралась за пределы Харькова.

Уже во время первой встречи с профессурой граф не мог не почувствовать того неприятия казенной опеки, которую испытывали люди науки, стремившиеся к независимости мысли. Этим в значительной степени объяснялась и их неприязнь к попечителю, должность которого слишком рьяно, на их взгляд, исполнял П.К. Жерве.

Ставленник Д.А. Толстого, который перевел своего единомышленника в Харьков из Дерптского университета и весьма ценил, действовал в полной гармонии с официальной программой министерства. Можно утверждать, что Жерве горячо одобрил бы предложения Аорис-Меликова как вполне соответствующие духу и принципам политики Д.А. Толстого. А вот в живой жизни у него с генерал-губернатором определилась несовместимость. После серьезной борьбы с министром просвещения, который также в профессорской среде добрых чувств не вызывал, Жерве был удален из Харькова и заменен генералом М.С. Максимовским: Лорис-Меликову были ближе кадры из военной среды.

Удаление П.К. Жерве и наметившееся на этой почве расхождение с министром просвещения, о котором быстро узнали в университете, уже снискали графу определенный кредит доверия. К концу 1879 г. авторитет Лорис-Меликова весьма возрос, став стабилизирующим фактором не только в университетской среде. Не случайно после введения в ноябре 1879 г. «Временной инструкции для университетской инспекции» и «Правил для студентов» в Харьковском университете не было беспорядков, которые сопровождали введение этих документов в Петербургском, Киевском, Одесском и Новороссийском университетах. Не оказалось здесь и серьезной оппозиции профессуры, хотя недовольных было много²⁰⁹. По свидетельству А. Скальковского, в университетской среде уважение к генерал-губернатору выразилось «в полном соблюдении порядка во все время, пока он был генерал-губернатором»²¹⁰.

Но мог ли Михаил Тариелович с чистым сердцем признать, что настроения в студенческой среде изменились и ее удалось привлечь на сторону власти? В революционном движении, против которого генерал-губернатор развернул решительную борьбу, студенческой молодежи по-прежнему принадлежала видная роль.

* * *

Города Харьков, Одесса, Киев, куда были назначены временные генерал-губернаторы, стали в конце 1870-х гг. не менее важными центрами революционного движения, чем Петербург. Здесь действовала организация, называвшая себя Исполнительным комитетом (ИК) социально-революционной партии. Приступив к террору против «шпионов» и представителей местных властей, И К выпускал прокламации с изображением печати в виде скрещенных топора, кинжала и револьвера. Именно ИК во главе с В.А. Осинским и Д.А. Лизогубом с помощью харьковских революционеров подготовил убийство губернатора князя Д.Н. Кропоткина 9 февраля 1879 г., осуществленное Г.Д. Гольденбергом. Тогда же, в феврале, в Харькове возник кружок Е.Н. Ковальской — Д.Т. Буцинского землевольческого направления. В него входили студенты университета, ветеринарного института, ученики реального училища, представители местной интеллигенции. Харьковчане были связаны с петербургским центром, откуда получали деньги и землевольческие издания. Периодически в Харьков посылались землевольцы из центра (С.Л. Перовская, М.Ф. Фроленко, Н.П. Мощенко и др.), действовавшие в контакте с кружком Е.Н. Ковальской²¹¹. В кружке поначалу весьма настороженно относились к террору, считая главным делом пропаганду среди крестьян.

С приездом в Харьков генерал-губернатора резко активизировались действия укрепленных им полиции и жандармерии. В апреле—мае прошли обыски и аресты²¹², сходки революционеров прервались: те из них, кто не был арестован, затаились или разъехались. Успели уехать из города Ковальская и Буцинский. Один из активных членов кружка, А. Сыцянко, увез запрещенную литературу и шрифт для печатного станка на хутор под Харьковом, принадлежавший его отцу. Кружок Ковальской — Буцинского прекратил существование, а вместе с ним, казалось, были искоренены последние революционные элементы в городе.

А в Харькове весной и летом 1879 г. жизнь шла своим чередом: шумели базары, в июле прошла традиционная Харьковско-Троицкая ярмарка (шерсть, кожи, овчина, мануфактура, хлеб, сахар). Возникали одни предприятия, разорялись другие. Открывались все новые частные банки и лопались старые. «Харьковские губернские ведомости» пестрели объявлениями о продаже помещичьих имений за долги с торгов. Покупатели их, как правило, являлись из буржуазии и купечества. Кипел разгул в публичных садах «Шато де Флер» и «Тиволи». Генерал-губернатор в особом циркуляре отметил, что здесь «не всегда соблюдаются правила благопристойности и приличия», грозил привлекать виновных к ответственности²¹³. В мае открылась выставка передвижников: в Харьков привезли полотна А. Куинджи, И. Репина, К. Маковского, Н. Ярошенко, К. Савицкого и др. Газеты объявляли, что на зимний сезон приглашена оперная и драматическая труппы артистов из Петербурга. Казалось, ничто не нарушит это мирное течение городской жизни.

Но в революционном подполье города работа не прервалась. В Харькове все лето — до августа — оставалась С.Л. Перовская с ее незаурядными организаторскими способностями. А. Сыцянко доставлял со своего склада запретную литературу оставшимся в Харькове товарищам — они продолжали вести пропаганду. В августе в город стали съезжаться студенты и учащаяся молодежь, тогда же прибыл и П.А. Теллалов — член И К возникшей после раскола «Земли и воли» организации «Народная воля». Он начал агитацию за ее программу, выдвинувшую первоочередной задачей завоевание демократических свобод. Из канцелярии временного генерал-губернатора в Третье отделение сообщалось, что во второй половине сентября среди учащейся молодежи, служащих на Курско-Харьковско-Азовс-кой железной дороге, и «некоторых личностей, проживающих в Харькове», проявляется заметное оживление, «усилились их сношения с неблагонадежными людьми, проживающими в Киеве, Одессе и других городах»²¹⁴. Теллалов вместе с И. Глушковым, А. Сыцянко,