Граф Никита Панин
Шрифт:
— Славный василечек, как ты мил, красненький, синенький.
В руках у нее ничего не было.
Тут и там стояли люди. Никто не обращал на Машу ни малейшего внимания.
Ей стало страшно. Мужчины и женщины, старики и малые дети бродили между козлами и каждый думал о чем-то своем. Вовсе уж полоумные сидели на козлах, раскачиваясь и бормоча какие-то странные слова.
У крохотного оконца, затянутого слюдой, Маша увидела Ксению. Склонившись к русой голове соседки, она разбирала волосы на пряди, и ногтем прижимала прядь к острому концу гребня. Вши так и щелкали под ее рукой…
Маша
Вонь, спертый нечистый воздух — мало сказать так о комнате, битком набитой людьми. Многие оправлялись прямо под себя, и запахи эти стояли в непроветриваемом помещении.
Маша судорожно вытащила носовой платок и закрыла ноздри.
Она пробралась к Ксении и упала перед ней на колени:
— Ксения, родная, не обессудь, что я пришла. Мне помощь нужна, не откажи…
Ксения оставила гребень и уставилась на Машу.
Только просьба о помощи приводила ее в себя.
— Своди ты меня в баню, Ксения, давно не была, ой, как хочу попариться, — упала Маша головой в грязный истоптанный пол.
— А и где ж париться? — с недоумением возразила Ксения. — Тут не топят баню…
— А ты и знаешь, где, — решительно сказала Маша, — у товарки твоей, Прасковьи Антоновой.
— Ой, хороша у нее баня, — отозвалась Ксения и направилась к двери. — После доищу, — кинула она товарке по комнате, у которой искала вшей.
Она прошла мимо Пуассонье, словно бы даже и не заметив его, а Маша заторопилась следом. Пуассонье хотел возразить, но она сунула в его руку золотой червонец, и тот молча пожал плечами.
Ксения вышла на крыльцо, огляделась и припустилась бегом. Маша едва успевала за ней.
Ксения споро шла, Маша изо всех сил старалась за нею успеть, а ее наемная коляска следовала за ними следом.
Вот так они и пришли к дому Антоновой.
— Отворяй, хозяйка, — крикнула Ксения, — мыться в бане привела тебе грязнуху…
Прасковья Антонова выскочила на крыльцо.
— Матушка–голубушка, Ксения, — заплакала она и уткнулась ей в плечо, — да что ж ты раньше не приходила…
— А не было нужды, — ответила Ксения, — баня-то топлена у тебя?
— Чайку не выпьешь, а уж готова будет, — кинулась Прасковья. — Да входи, взойди, сыночку увидишь, большенький стал, совсем уж как взрослый…
Ксения прошла в дом. Маша торопливо пробежала вслед и мигнула Прасковье. Та уже поняла все и наскоро приказала дворовым девушкам топить баню…
Поставили самовар. Ксения как будто отдыхала, сидя за столом, накрытым бархатной скатертью, молчала.
— Я привезла тут много белья и одежды, — торопливо говорила Маша, — у нее же ничего нет, надо одеть и обуть…
— Попробуй, попробуй, матушка, — грустно усмехнулась Антонова, — что ей дашь, все бросает, а вот красную кофту да зеленую юбку, не снимая, носит…
— Как там страшно, — тихонько проговорила Маша, — не приведи Бог оказаться в таком месте…
— А и там Ксения находит, кому помочь. Если у нее помощи просить, никогда не отказывает, только знает, кому нужна, а кому нет…
Странно, подумалось Маше, а ведь она не поняла, что не мне нужна баня, а ей…
— А вот и тебе, — прервала ее вдруг Ксения, — ты не гляди, что я дура, тебе-то как
раз и надо в баню, а мне что, я с тобой попарюсь, да и опять свежа…Нет, не приручишь Ксению, не заставишь ее жить в настоящем доме, есть не что придется, а как все люди. Что ж она такая, али в самом деле с ума съехала, не различает разницы?
— А птичка по зернышку клюет и сыта бывает, — сказала Ксения. — А я не уж от птички отличаюсь! Господь питает меня, а мне много не надо…
— Разговорилась ты сегодня, Ксения, — обратилась к ней Антонова.
— А вот и не Ксения я, сколько уж раз тебе говорено, а вон девка молодая да несмышленая, ей и пристало мужика бабой называть, а ты знаешь, что я — Андрей Петров, да и сама сказывала…
— Сказывала, — покорно отозвалась Антонова.
— А почто вчерась не пустила нищенку Авдотью? — напустилась на нее Ксения.
— Да ведь ты знаешь, какая она нищенка, собирает грошики, а уж хоромы выстроила…
— Ах ты, завистница! Да в хоромах-то дверей нет, окошки еще прорубать надо, ей каждого царя на коне копить надобно…
— Виноватая, — глухо пробормотала Антонова.
— То-то же…
Маша с удивлением слушала этот разговор и думала о том, что надо снять с Ксении ее платье да прожарить, вшей, небось, натащила.
— У меня их не бывает, — опять, словно бы в ответ на ее мысли, ответила Ксения. — Не идут они ко мне и все… А у кого вошки, у того и денежки… проверь, коли не веришь…
Она сняла свой старый истертый платок, роскошные волосы каскадом упали ей за спину.
— Гляди, гляди, — наклонила к Маше голову Ксения.
Маша со страхом поднялась, разобрала спутанные каштановые волосы: чистая кожа отсверкивала в свете лампы. Действительно, не было на волосах ни вшей, ни даже белых крупинок гнид…
— Я потому так болтаю, что родня ко мне пришла, — развеселилась Ксения, — ты ж и не знаешь, а ведь это богородицына дочь, — она обращалась к Прасковье, а сама весело и усмешливо взглядывала на Машу.
Антонова так и ахнула:
— Никто ж не говорил тебе, да ты сама все знаешь…
— Не все, а только кое-что ведаю…
Маша не смела глаз поднять на Антонову — она не говорила ей, откуда знает про Ксению, откуда взялся у нее такой интерес к этой юродивой…
Баня истопилась, и когда они пришли в нее — низенькое бревенчатое строение с крохотным оконцем, высоким камельком и большим котлом посреди него — Маша не знала, как отказаться от своей затеи. Ей хотелось, чтобы Ксения вымылась, чтобы она могла погреться в жару и пару бани, и вовсе не собиралась париться вместе с ней. Но Ксения только взглянула на нее, и Маша принялась торопливо раздеваться.
Ксения же сняла с себя красную кофту, зеленую юбку, скинула разбитые башмаки и оказалась в длинной, до пят, белой рубахе.
— Ты мойся, — сказала она Маше, — а я попарюсь…
Она навзничь легла на полку и закрыла глаза.
Пришлось и Маше, принять баньку. Она уже вымыла свои красивые волосы, натерев их мыльной травой, обкатилась ведрами теплой воды, посидела на нижней ступеньке полки и налила в ушат воды.
Ксения лежала без движения в одной и той же позе, скрестив руки на груди.