Граф Сен-Жермен

В примечании даны три различных варианта последних строк, что говорит о печатании с авторской рукописи, не являвшейся окончательным, чистовым экземпляром. Варианты окончания следующие:

Je p'esais dieu lui-meme, il appela mon ^ame, Le cadavre tomba, j’adora, tout en bien. Le р'esais l’etemel, il appela mоn ^ame, Le cadavre tomba, je ne savais plus rien. Je redeviens dieu meme et je m’en doutais bien.

Можно заметить, что перед поэтом стояла трудная задача. То, что он хотел сказать, было важно, сложно и заманчиво для выражения, а он был ограничен жесткой схемой ритма сонета. Не выходя за законные четырнадцать строк, он должен был включить в последние три рифму для конечного слова «soutien». Все версии несут различные дополнительные оттенки мысли, которые, возможно, помогут нам лучше понять его, и переводе французского оригинала на английский язык Джин Овертон Фуллер попыталась сжать и объединить их, а также дать заголовок. [368] Здесь мы приведем подстрочный перевод из книги Изабель Купер-Оукли:

368

Обычно я считаю дословные переводы поэзии несправедливыми по отношению к поэту, потому что, если отнять то, что вносилось стихотворной формой и ничем его не заменить, то текст станет плоским. Тем не менее, учитывая, как интересно прочесть слова Сен-Жермена возможно более точно, я привожу дословный перевод. — Примеч. авт.

(Ниже следует подстрочник, сделанный, в свою очередь, с английского сводного стихотворного перевода самой Дж. О. Фуллер. Другой вариант подстрочника, сделанного непосредственно с оригинала на французском, который мы публиковали в «Приложении» к тому 1 настоящей серии под заголовком «Философский сонет», приведен выше в сноске 2. — Ред.):

«Любопытный исследователь всей природы, я узнал принцип и цель великого всего. Я увидел золото в его могуществе в глубине рудника. Я понял его суть и ухватил закваску.

Я объясню, каким искусством душа в чреве матери делает себе дом, доводит его до конца, и как косточка, положенная рядом с зерном пшеницы, под влажную землю, одно — растение, а другое — лоза, есть хлеб и вино.

Ничего не было, Бог захотел, ничто стало чем-то. Я усомнился в этом, я искал, на чем стоит Вселенная. Ничто не держало равновесия и не служило опорой.

Наконец, с хвалой и порицаньем я взвесил вечность, и она призвала мою душу. Я умер, я боготворил, я больше ничего не знал».

Варианты последних строк:

«Я взвесил самого Бога, он (или оно) призвал мою душу. Мой труп упал; я обожал безгранично. Я взвесил вечность, она призвала мою душу. Мой труп упал, я больше ничего не понимал. Я снова стал Богом и полностью усомнился сам в себе».

Пытливый исследователь Великой Природы, Я познал начало и конец великого Всего. Я видел потенциальное золото в недрах гор. Мне открылась суть, я поразился чуду его зарождения. Я старался понять, каким образом душа во чреве матери Обретает свой дом и покидает его, и как семечко, Брошенное во влажную землю, как пшеничное зерно, Становится лозой и злаком, а затем — вином и хлебом. Бог созидает все из Небытия. Я сомневался в этом. Я принялся исследовать то, на чем покоится Вселенная. Все было шатко, ни в чем не видел я опоры. Но, наконец, с помощью весов восхваления и проклятия Я взвесил Предвечного. Предвечный воззвал к моей душе. Я умер, я обожал и больше ничего не знал. (Я снова стал Богом и догадался об этом.)

и вольный перевод Леонида Володарского:

ТАЙНА

Исследователь, сватайся к природе. Я тоже в ней невесту увидал. В ее сложнейшем разобрался ходе, Где к золоту стремится всяк металл. Она утробы материнской вроде: Вчера зерно, а нынче колос встал. И что цвело лозою на свободе, Уже вином вливается в бокал. Жило ничто. А Бог вот сделал нечто. И это нечто пребывает вечно. И эту вечность я сумел понять. Я взвесил вечность. И она сумела Мне показать, как умирает тело, Когда я Богом становлюсь опять.

Привычку Бишофвердера к ритуалам посвящения, похоже, подчеркивают и приведенные выше пункты 2 и 3. Он считает химические технологии Сен-Жермена, при условии, что они подлинные, не научными технологиями, а священнодействиями, и поэтому его шокирует, что от него не потребовали дать клятву, обязывающую не раскрывать секретов непосвященным. Отсутствие такого условия получения секретов в немалой степени способствовало его догадке, что Сен-Жермен не был посвященным. Открытия такого порядка, если они реальны, должны приходить к человечеству, по его впечатлению, изнутри масонства, а не извне. Головоломка, которую представляло для него это дело, угнетала его, что заметно в следующих строках:

«Но ничто не сдвинет меня с моего пути. Всемогущий Бог, на которого я уповаю, направит мои шаги в этом случае, как он уже делал в столь многих других».

Он воспринимал проверку технологий Сен-Жермена как вопрос, в котором были затронуты вся его сущность и долг перед Богом, и, без сомнения, молил дать ему ясность ума, чтобы принять правильное решение. Когда он опять написал письмо, прошло больше обещанных пятнадцати дней. Возможно, он перенес физическое недомогание, или, возможно, глубокое внутреннее психологическое потрясение вызвало жар. Теперь написанное было совершенно другим: [369]

369

Wolfenbbttel, Herzog August Bibliothek, Cod. Guelf., 456, 1 Nov., f. 124r. Хотя Бишофвердер пишет так, как будто уже умирает, но годы жизни его 1741–1805.

«Эльстерверда, 16 сентября 1777 г.

Монсеньор,

Я только что начал поправляться после смертельной болезни, которую доктора определили как воспаление мозга и которую я сам не знаю, как определить, за исключением того, что перенесенные мной страдания должны поставить меня в лучшее положение, чем любого другого, чтобы вынести суждение. Поэтому ваше Высочество простит мне, если сейчас я более лаконичен, чем мне бы хотелось… Испытание, которое я провел с секретами Сен-Жермена, показало мне, что они дают удивительные результаты, и все передано мне без малейших условий, против моего честного слова хранить молчание, и я до сих пор не понимаю, почему именно я должен был стать их депозитарием.

Имею честь и т. п.

Бишофвердер».

Глава 16 В Берлине — столице королевства Пруссии

Граф Сен-Жермен направился в столицу Пруссии по приглашению князя Фридриха-Августа Брауншвейгского [370] и с согласия Фридриха II через посла фон Альфенслебена король передал графу еще до его отъезда из Лейпцига, «что в Потсдаме люди не легковерные и, как правило, верят только в то, что можно потрогать. Пусть граф подумает, готов ли он представить свою науку и свои способы изготовления. Иначе он потеряет время, которое мог бы с большей пользой использовать в другом месте». [371]

370

См.: Дю Боек герцогу Фридриху-Август. 2 августа 1777 г.

371

См.: Король Фридрих II фон Альфенслебену, 30 июня 1777 г.

Исследователи берлинского периода жизни Сен-Жермена не нашли каких-либо документов о том, что граф нанес визит королю и его племяннику в их дворце в Сан-Суси, в Потсдаме, есть только не подтвержденные косвенные указания современников на то, что такое в принципе было возможно. [372] Некоторые свидетельства утверждают, что Фридрих II отнюдь не испытывал к графу Сен-Жермену пылких чувств, в отличие от других представителей своей фамилии. Зато точно известно, что граф пробыл больше года в Берлине, с августа 1777 года по начало октября 1778 года. [373] Эти подробности известны благодаря мемуарам господина Дьедонне Тьебо, на которые в основном опирается эта глава. В них говорится:

372

Некоторые хорошо информированные авторы утверждали, что графу «оказывали хороший прием при дворе короля, где он развлекал всех своим умом и своими познаниями», (см.: А. де Катон. Цитир. произв. С. 261), и даже, что он был «лучшим другом короля» (см.: Жан Просветитель. Цитир. произв. С. 316).

373

Тьебо Д. Воспоминания о двадцати годах, проведенных в Берлине. Париж: изд-во Дидо, 1860. Т. II. С. 300. Изабель Купер-Оукли пользовалась более ранним изданием этих мемуаров: Thi'ebault (D.), Mes Souvenirs de vingt aus de sejour а Berlin, VI. p. 83. Paris, 1813.

«В Берлине целый год жил один весьма примечательный человек, именовавший себя графом Сен-Жерменом». [374]

По приезде в Берлин «граф был стариком, возраст которого не знал никто. Он был очень крепким, несмотря на небольшой излишний вес. Снял апартаменты в одной из лучших гостиниц города, где стал жить уединенно, с двумя слугами. У его дверей стоял экипаж, который он так же нанял, но которым не пользовался никогда». [375]

374

См.: Король Фридрих II фон Альфенслебену, 30 июня 1777 г.

375

Некоторые хорошо информированные авторы утверждали, что графу «оказывали хороший прием при дворе короля, где он развлекал всех своим умом и своими познаниями», (см.: А. де Катон. Цитир. произв. С. 261), и даже, что он был «лучшим другом короля» (см.: Жан Просветитель. Цитир. произв. С. 316).

Автор мемуаров замечает между прочим о странном обыкновении Сен-Жермена обращаться к пожилому барону Книпхаузену со словами «сын мой». [376] В 1777 году барон Книпхаузен занимал в Берлине высокий пост — отвечал за коммерцию. Именно ему, бывшему тогда прусским послом в Лондоне, граф был обязан возможностью отъезда из этого города в 1760 году. [377] Он первым нанес визит графу Сен-Жермену. Как пишет господин Тьебо, барон направился к графу «как к старому знакомому, и пригласил его на обед.

376

Там же. С. 301.

377

Барон Книпхаузен, прусский гражданин, был профессиональным дипломатом. После того как он был поверенным в делах при царе Петре I, который с ним познакомился во время своего пребывания в Голландии в 1717 г., он был послом в Париже с 1753 по 1756 год, затем в Лондоне с 1758 по 1776 год. Он был женат на вдове барона Ондорфа, сестре бывшего адъютанта Фридриха II, едва не казненного в 1730 году по вине своего хозяина.

— С удовольствием, — ответил граф Сен-Жермен, — но при условии, что Вы пришлете за мной карету. Я не могу пользоваться наемными экипажами, у них слишком жесткие рессоры». [378]

Граф свел знакомство и с Домом Пернете [379] — хранителем городской библиотеки, членом Академии и аббатом в городе Бургель, в Тюрингии, с благословения Фридриха II. Господин Тьебо пишет об этом так: «Аббат Пернети сразу угадал в нем адепта и явился к нам, переполненный множеством чудесных историй».

378

Тьебо Д. Цитир. произв. Т. II. С. 301.

379

Антуан-Жозеф Пернети родился в Руан-ан-Форез 13 февраля 1716 года. После избрания религиозной стези он был призван в аббатство Сен-Жермен-де-Пре. В 1766 году, после того как он высказался за переход ордена в мир (этот запрос был представлен королю Людовику XV герцогом Орлеанским 13 июля 1765 года. — См.: Башомон. Тайные воспоминания. Париж: изд-во Гарнье, 1874), ему пришлось покинуть капитул. Можно сказать, что Пернети приехал в Берлин по ошибке. В молодости король Пруссии прочел «Письма о Физиогномиях» некоего аббата Пернетти. И вот ко двору приехал в качестве генерального управляющего по финансам Пруссии некий Пернетти, бывший начальник лионской таможни. Фридрих II не забыл ни работу, ни автора «Писем» и спросил у него, родственник ли он аббата Пернетти. Тот ответил, что это его брат, и таким образом, сам того не желая, создал путаницу: как оказалось, аббат Жак Пернетти, автор «Писем», родившийся в Лионе, воспитавший господина Булоня, впоследствии советника и интенданта финансов Франции, был «двоюродным братом» Дома Пернети. Таким образом его брат, бывший бенедиктинец, занял по ошибке пост, который ему не предназначался.