Граф

— Только если Андрей-паша возьмет Азак, через что обеспечит относительно дешевый способ сдерживать крымчаков.

— Не велика ли плата?

— Азак — это крошечная крепость на краю мира, которая не приносит тебе, Повелитель, никаких прибылей. Она, по сути, нужна для защиты твоих вассалов от набегов с севера. Ее потеря тебе даже выгодна.

— Выгодна? Чем же?

— Как там все сложится с Андреем — не ясно. Но войну за Ливонское наследство нужно постараться разжечь в любом случае. И если она начнется, то торговля на Балтике серьезно затруднится. Ежели, конечно, все воюющие страны наполнят эти земли каперами. И персидские товары не смогут через нее идти на север. Поэтому мы сможем их в Азаке перекупать. И намного дешевле перекупать, чем на таможнях в Леванте. Ибо речным и морским путем они пойдут с одним волоком. Там же мы сможем покупать и русские товары, такие как мех, мед, воск, пеньку и деготь. Последние, кстати, очень сильно помогут твоему флоту, Повелитель, в его борьбе с латинянами.

— А будут ли русские торговать там?

— Почему нет? Кроме того, тульский паша УЖЕ занимается организацией волока с Иван-озера на Дон.

— Разве он это делает не для похода?

— Для похода это все не нужно, как и для удержания Азака. Крепость маленькая. Раз в год проводить туда конвой из нескольких крупных лодок более чем достаточно.

Султан Сулейман покивал головой, принимая слова своего старого и верного слуги…

— Я главное забыл спросить, Царь готов примириться с патриархом?

— Нет.

— Как так?

— Он требует созыва нового Вселенского собора, чтобы признать предыдущий ничтожным. А также признания Московского патриархата и титула Царя всея Руси. После этого он готов возобновить общение и сотрудничество с патриархатами, что лежат под твоей рукой. Но это не тот примирение, что мы ищем.

— Не то, — согласился Сулейман.

— Но Повелитель пойдет на него?

— Я хочу посмотреть — так ли великая угроза, которая исходит от тульского паши. Пускай сначала возьмет Азак. И если у него получится — мы вернемся к этому разговору.

— Как будет угодно Повелителю, — поклонился «отец Дионисий».

Султан же жестом дал понять, что беседа закончена. И продолжил прогулку, погруженный в собственные мысли.

Часть 2. Джунгли передумали

Глава 1

1557 год, 12 апреля, Тула

Раннее утро.

Туман. Довольно сильный. Почти молочный, но не сплошной стеной, а рваный какой-то. Казалось, что не у реки небольшой стоишь, а рядом с куда более крупным водоемом. Может даже и у моря, потому что противоположный берег Упы в этом месте тонул в молочной дымке[1].

Лед вскрылся и сошел. В основном. И крупных льдин уже не плыло по воде. Во всяком случае сплошным потоком. Что позволяло выдвигаться в поход.

Несмотря на едва отступившие предрассветные сумерки и, в целом, еще очень слабую освещенность здесь уже собрались все. И полк. И союзники. И провожающие. И вынужденные попутчики, появившиеся в самый последний момент. Буквально за несколько дней до начала вскрытия льда.

Иоанн свет Васильевич отправлял с Андреем в поход несколько наблюдателей.

От себя — брата Царицы — Даниила Романовича, с которым воевода был уже хорошо знаком.

От Сильвестра — парочку умудренных опытом, но все еще крепких священников. Один из которых для прибыл из Кирилло-Белозерского монастыря.

Но на этом он не остановился и отправил с ним вдогонку еще целую толпу зевак. Зачем? Бог весть. Видимо рассказы Андрея о пиаре и продвижении себя и своей державы как бренда не прошли даром. Хотя точно сказать воевода не мог. Общую идею приписки этих «соглядатаев» к его войску он не понимал, а переговорить с Государем не смог — времени уже не оставалось.

Самым логичным ему представлялась попытка развить и укрепить репутацию московской Руси как очень сильной и крепкой в военном плане державы. Чтобы серия побед, связанных с взятием Казани, Хаджи-Тархана и разгрома в полевой битве хана Гирея закрепить успешным взятием османской крепости. Дабы все соседи крепко задумались. Тем самым, можно было бы подготавливать почву для относительно спокойного занятия Ливонии. Ведь сначала ты работаешь на репутацию, а потом репутация работает на тебя.

Так ли это было или нет — Андрей не знал. Но только так он мог себе этот поступок объяснить. И недоумевал с сего. Ибо удача предприятия в глазах местных военных специалистов выглядела очень скромной. Да чего и говорить? На Москве об этом походе болтали, будто бы это станет первым провалом «тульской выскочки…»

Царю виднее.

Посему он отправил в Тулу трех священников-латинян, что прибыли к нему в делегации от Папы Римского с которым Иоанна Васильевича завязалась переписка. Одного иезуита, знакомого воеводе еще по визиту де Лойолы, и двух доминиканцев. Кроме того, от персидского посольства, что все еще находилось в Москве, пережидая зиму, также выступили наблюдатели. От испанцев присутствовал старый, матерый ветеран Дамиан со страшным шрамом, идущим через все лицо. От англичан Энтони Дженкинсон[2]. От датчан — некий Фредерик. Явно кто-то из благородных. Да еще в добрых доспехах и с умением держать себя. Но кто — не ясно. Сам он назвался сопровождающим датского посла, прибывшего в Москву для укрепления дружбы.

Само собой — эти «наблюдатели» были не одиноки и каждый имел пусть и малую, но свиту. Больше всех, конечно, она была у Фредерика. Но он и выглядел представительнее остальных. А его доспехи стоили очевидно целое состояние.

Хорошо, хоть Андрей сделал своих модернизированных вельботов с некоторым запасом. Благо, что возможности позволяли. Иначе пришлось бы оставлять в Туле кого из воинов, чтобы взять с собой этих совершенно не нужных в походе персонажей и их слуг…

Воевода осмотрел собравшихся на берегу людей.

И, махнув парочке слуг, что стояли невдалеке с большим сундуком, отправился к самому крайнему ушкую. Ближайшему к направлению предстоящего движения. А те посеменили следом.

Благодарственная литургия во дарование победы уже закончилась. Поэтому, он собирался провести еще один ритуал. Важный. Нужный. Но в какой-то мере опасный.

Он подошел к ушкую.

Его форштевень выступал над бортом по обычаю тех лет. Вверх. Точно также, как и столетия назад.

Повернулся к сундуку.

И открыв крышку достал оттуда голову дракона. Которую торжественно водрузил на прямоугольный в сечении брус выступающего форштевня. Так, чтобы она смотрела вперед. Да не просто водрузив, а напевая слова одной песенки.

Он ее услышал в свое время в нашумевшем сериале. Заинтересовался. И с удивлением узнал, что она не полностью выдумана, а есть фрагмент саги XIII века об Эгиле. Ну и, пока разбирался, невольно выучил несколько строчек…

Thatmaelti m'in m'odir,

at m'er skyldi kaupa