Графиня Де Шарни

– Вы полагаете, что именно этим объясняется то обстоятельство, что госпожа де Сталь предлагает нам Нарбона?

– Ну, на сей раз, ваше величество, совпали две вещи: любовь к аристократии и любовь к аристократу.

– Вы думаете, что госпожа де Сталь любит господина де Нарбона за его благородное происхождение?

– Да уж не за его достоинства!

– Но господин де Нарбон – в меньшей степени аристократ, чем кто бы то ни было: никто даже не знает его отца.

– Это потому, что люди не смеют смотреть на солнце… – Господин Жильбер! Как всякая женщина, я люблю сплетни: что поговаривают о господине де Нарбоне?

– Говорят, что он развратник, что он отчаянно смел и умен.

– Меня интересует его происхождение.

– Рассказывают, что когда партия иезуитов изгнала Вольтера, Машо, д'Аржансона, – одним словом, философов, ей пришлось сразиться с маркизой де Помпадур; обычаи, унаследованные от Регента, были известны: все знали, на что способна родительская любовь, подкрепленная другой любовью; тогда выбор пал – а иезуиты весьма тонко разбираются в такого рода выборах, – на одну из дочерей короля, и от нее добились, чтобы она пожертвовала собой в вступила в кровосмесительную связь; вот откуда появился очаровательный кавалер, отец которого никому не известен, как говорит ваше величество, но не потому, что тайна его рождения кроется во мраке неизвестности, а потому, что она слишком очевидна.

– Так вы, стало быть, не думаете, как якобинцы, как господин де Робеспьер, к примеру, что господин де Нарбон связан со шведским посольством?

– Как же, как же, вот именно так; только он связан с будуаром жены, а не с кабинетом мужа. Предполагать, что госпожа де Сталь играет в этом деле хоть сколько-нибудь серьезную роль, значило бы верить в то, что он – муж собственной жены… О Господи! Да нет же, это не предательство посланника, ваше величество:, это слабость любовников. Нужно по крайней мере, чтобы любовь, это великое, вечно существующее ослепление, толкнула женщину на то, чтобы она вложила шпагу Революции в руки этого легкомысленного развратника.

– Вы говорите о той шпаге, которую целовал господин Инар в Якобинском клубе?

– Увы, ваше величество, я говорю о той шпаге, что занесена над вашей головой.

– Значит, по-вашему, господин Жильбер, мы были неправы, назначив господина де Нарбона военным министром?

– Было бы лучше, ваше величество, если бы вы немедленно назначили того, кто должен прийти ему на смену.

– Кто же это?

– Дюмурье.

– Дюмурье, выслужившийся из рядовых?

– Ах, ваше величество! До чего это несправедливо!.. Да еще по отношению к тому, кого это может оскорбить!

– Разве господин Дюмурье не был простым солдатом?

– Мне отлично известно, ваше величество, что господин Дюмурье не принадлежит к придворной знати, которой все приносится в жертву; господин Дюмурье, дворянин из провинции, не имея возможности ни купить, ни получить полк, поступил на службу простым гусаром. В двадцать лет он едва не был изрублен шестью противниками, но не сдался, однако, несмотря на такое мужество, несмотря на тонкий ум, он прозябал в нижних чинах.

– Да, он развил свой ум, когда служил шпионом у Людовика Пятнадцатого.

– Зачем называть шпионажем то, что в других обстоятельствах вы зовете дипломатией? Мне известно, что без ведома министров короля он поддерживал с его величеством переписку. Какой свитский офицер не делал бы того же?

– Сударь! – вскричала королева, против воли выдавая глубокое понимание политики, в подробности которой она входила. – Это человек, лишенный всякой морали! У него нет ни принципов, ни чести! Герцог де Шуазель говорил мне, что Дюмурье представил ему на рассмотрение сразу два проекта о корсиканцах: в одном он предлагал их поработить, в другом – освободить.

– Это правда, ваше величество; однако герцог де Шуазель забыл вам сказать, что был принят первый проект и Дюмурье храбро сражался, дабы он удался.

– В тот день, когда мы назначим господина Дюмурье министром, мы тем самым объявим войну Европе.

– Ваше величество! В глубине души каждый уже готов к войне! Известно ли вам, что в этом департаменте уже составлены списки добровольцев? Их шестьсот тысяч! В горах Юры женщины заявили, что отпускают всех мужчин и что ежели им раздадут пики, они сами смогут охранять свой край.

– Вы только что произнесли слово, заставившее меня вздрогнуть! – заметила королева.

– Прошу прощения, ваше величество, – отозвался Жильбер, – скажите мне, какое это слово, чтобы я не допустил повторения подобного несчастья.

– Вы произнесли слово «пики»… О, эти пики восемьдесят девятого года! У меня так и стоят перед глазами головы двух моих несчастных телохранителей, надетые на пики!

– А ведь это женщина и мать предложила открыть подписку на изготовление пик.

– А кто заставил ваших якобинцев принять кроваво-красный колпак? Тоже женщина и мать?

– Вы впадаете в заблуждение, ваше величество! – отвечал Жильбер. – Мы хотели закрепить равенство каким-нибудь символом; мы не могли обязать всех французов ходить в одинаковом платье; тогда для большей простоты мы решили принять лишь часть обязательного для всех костюма: колпак бедных крестьян; мы остановили свой выбор на красном цвете, но не потому, что это цвет крови, а, наоборот, потому, что этот цвет веселый, яркий, любимый цвет толпы.

– Ну хорошо, доктор, – кивнула королева, – я не теряю надежды, раз вы приветствуете новые начинания, увидеть однажды, как вы входите к королю пощупать пульс в красном колпаке и с пикой в руке.

Горько усмехнувшись при мысли о том, что ей не удалось задеть доктора, королева удалилась.

Принцесса Елизавета хотела было последовать за ней, однако Жильбер почти умоляюще проговорил:

– Ваше высочество, вы ведь любите своего брата, не так ли?

– О, я не просто его люблю, я его обожаю! – отозвалась принцесса Елизавета.

– Готовы ли вы передать ему хороший совет, совет друга?

– Говорите! Ежели совет в самом деле хорош…

– С моей точки зрения это отличный совет.

– Так говорите, говорите!

– Когда его министр-фельян падет, – а это произойдет очень скоро, – пусть назначит министра, искренне принявшего и надевшего тот самый красный колпак, который так пугает королеву.

Низко поклонившись принцессе Елизавете, он вышел.

Глава 6. ЧЕТА РОЛАНОВ

Мы передали разговор между королевой и доктором Жильбером, чтобы ненадолго прервать несколько монотонное историческое повествование и оживить хронологическое изложение событий, а также картину соотношения политических сил.