Графиня Де Шарни
Шрифт:
После обмена подходившими к случаю комплиментами, в которых Дюмурье «выразил Ролану особенное удовлетворение тем, что в правительстве будет состоять столь просвещенный и добродетельный патриот, разговор, естественно, зашел о короле.
– Вот кто неизбежно будет чинить нам препятствия, – с улыбкой заметил Ролан.
– Возможно, вы упрекнете меня в простодушии, – возразил Дюмурье, – но я считаю короля честным человеком и искренним патриотом.
Видя, что г-жа Ролан ничего не отвечает и лишь улыбается, он спросил:
– Госпожа Ролан со мной не согласна?
– Вы видели короля? – в свою очередь спросила она.
– Да.
– А королеву?
Теперь
Они договорились встретиться на следующее утро в одиннадцать часов, чтобы принести клятву.
После заседания в Собрании они должны были отправиться к королю.
Была половина двенадцатого; Дюмурье готов был остаться еще; однако для скромных людей, коими были супруги Роланы, это было уже позднее время.
Почему же Дюмурье был готов остаться?
А вот почему!
Быстрого взгляда, которым Дюмурье окинул при входе жену и мужа, оказалось довольно, чтобы он разглядел дряхлость супруга, – Ролан был десятью годами старше Дюмурье, а выглядел Дюмурье лет на двадцать моложе Ролана, – и богатые формы супруги. Г-жа Ролан, дочь гравера, как мы уже сказали, с раннего детства работала в мастерской отца, а выйдя замуж – в кабинете мужа; труд, этот суровый защитник, помогал девушке сохранить невинность, а супруге – верность.
Дюмурье принадлежал к породе людей, которые не могут смотреть на старого мужа без смеха, а на молодую жену – без вожделения.
Вот почему он не понравился ни мужу, ни жене.
И оба они заметили Бриссо и генералу, что уже поздно.
Бриссо и Дюмурье вышли.
– Ну, и что ты думаешь о нашем будущем коллеге? – спросил Ролан супругу, когда дверь за гостями захлопнулась.
Госпожа Ролан усмехнулась.
– Есть люди, – отвечала она, – одного взгляда на которых довольно, чтобы составить о них представление. У генерала проницательный ум, он изворотлив и лжив; он выразил огромное удовлетворение патриотическим выбором, о чем явился тебе объявить: так вот, я не удивлюсь, что рано или поздно именно он выгонит тебя в шею.
– Я совершенно с тобою согласен, – кивнул Ролан.
И оба они со свойственной им безмятежностью улеглись спать, не подозревая о том, что железная десница Судьбы только что кровавыми буквами начертала их имена на скрижалях Революции.
На следующий день члены нового кабинета министров присягнули на верность Национальному собранию, после чего отправились в Тюильри.
Ролан был обут в башмаки со шнурками: ему, вероятно, не на что было купить пряжки; он был в круглой шляпе, так как другой никогда и не надевал.
Он отправился в Тюильри в своем единственном сюртуке. Ролан оказался в самом хвосте процессии.
Церемониймейстер, г-н де Брезе, пропустил пятерых министров, а Ролана остановил Ролан не понимал, почему его не пускают.
– Я – тоже министр, как и они, – сказал он. – министр внутренних дел!
Однако его слова не произвели на церемониймейстера никакого впечатления.
Дюмурье все слышал и вмешался:
– Почему, – спросил он, – вы не позволяете господину Ролану войти?
– Сударь! – всплеснув руками, вскричал церемониймейстер. – Как можно?! В круглой шляпе и в туфлях без пряжек?!
– Подумаешь, какое несчастье: круглая шляпа и туфли без пряжек! – не теряя хладнокровия, заметил Дюмурье.
И он подтолкнул Ролана к двери в кабинет короля.
Глава 9.
СНАРУЖИ И ВНУТРИ
Кабинет министров, члены которого с таким трудом прорвались к королю, мог
бы называться «военным министерством».1 марта скончался император Леопольд в окружении своего итальянского гарема; он умер от составленного им самим возбуждающего снадобья.
Королева, вычитавшая в один прекрасный день в неведомом нам памфлете якобинцев о том, что кусок пирога мог бы расправиться с австрийским императором; королева, вызывавшая Жильбера, чтобы расспросить его об универсальном противоядии, во всеуслышание заявила о том, что ее брат был отравлен.
Смерть Леопольда положила конец выжидательной политике Австрии.
В жилах сменившего его на троне Франца II – мы его застали, потому что он был современником не только наших отцов, но и нашим, – текла немецкая и итальянская кровь. Австриец, рожденный во Флоренции, слабохарактерный, жестокий, вероломный; человек порядочный, по мнению церкви; коварный ханжа, скрывающий свою двуличность под маской благодушия; пугающий, однако, неподвижностью взгляда; передвигающийся словно на пружинах и напоминающий статую Командора или тень датского короля. Он отдал свою дочь победителю, лишь бы не расставаться со своими владениями, а затем ударил его в спину, едва тот сделал первый шаг к отступлению под нажимом ледяного ветра с севера; Франц II известен как зачинщик расстрелов в Венеции и создатель тюрьмы в Шпильберге, мучитель Андриана и Сильвио Пеллико!
Вот каков покровитель эмигрантов, союзник Пруссии и противник Франции.
Наш посланник в Вене, г-н де Ноай, был, что называется, пленником в собственном дворце.
Впереди нашего посланника в Берлине, г-на де Сегюра, бежал слух о том, что он явился для вынюхиваний тайн прусского короля через его любовниц.
Как нарочно у прусского короля любовницы были!..
Господин де Сегюр явился на прием в одно время с посланцем из Кобленца.
Король повернулся к французскому посланнику спиной и громко спросил у господина, представлявшего принцев, как поживает граф д'Артуа.
Пруссия считала в те времена, как, впрочем, и в наши дни, что стоит во главе немецкого прогресса; она жила этими нелепыми философскими традициями короля Фридриха, поддерживавшего недовольство в Турции и восстания в Польше, в то же время задушив свободу в Голландии; правительство со скрюченными пальцами, вылавливающее в мутной воде революции то Невшатель, то часть Померании, то часть Польши.
Франц II и Фридрих-Вильгельм были нашими явными врагами; врагами тайными были Англия, Россия и Испания.
Должно быть, во главе этой коалиции стоял воинственный король Шведский, карлик, мнивший себя великаном и звавшийся Густавом III, которого Екатерина II крепко держала в своих руках.
Восхождение Франца II на австрийский престол было ознаменовано следующей дипломатической нотой:
«1. Удовлетворить требования немецких принцев, имеющих права владения королевством, – иными словами, признать сюзеренитет императора на территории наших департаментов, – навязать австрийское присутствие на территории самой Франции 31 .
31.
Мишле. – Если бы я цитировал нашего великого историка всякий раз, как я у него что-либо заимствую, наши читатели видели бы его имя в конце каждой страницы. (Прим, автора.)