Графиня Де Шарни
Шрифт:
– Государь! – возразил Дюмурье. – Год тому назад вы санкционировали декрет о присяге священнослужителей.
– Эх, сударь! – воскликнул король. – Да у меня не было другого выхода!
– А ведь именно тогда, государь, вам следовало наложить вето; второй декрет – следствие первого. Первый декрет послужил причиной всех зол во Франции, второй декрет – это спасение от всех бед: он суров, но не жесток. Первый декрет был законом в вопросах религии: он покушался на свободу вероисповедания; а этот декрет – не более чем политический закон, затрагивающий вопросы безопасности и свободы королевства; он обеспечивает безопасность не приведенных к присяге священников и уберегает их от преследования. Вы их не только не спасете своим вето, но и лишите их помощи закона, вы способствуете тому, чтобы они становились
– Каких же преступлений вы еще ждете от народа? Разве можно совершить большие преступления, нежели те, что уже совершены? – донесся чей-то голос из соседней комнаты.
Дюмурье вздрогнул при звуке этого голоса: он узнал непреклонные интонации и акцент королевы.
– Ваше величество! – молвил он. – Я бы хотел закончить разговор с королем.
– Сударь! – отозвалась королева; появившись в дверном проеме, она бросила презрительный взгляд на короля и улыбнулась так, что Дюмурье стало не по себе. – Я хочу задать вам только один вопрос.
– Слушаю вас, ваше величество.
– Вы полагаете, что королю следует и далее сносить угрозы Ролана, оскорбления Клавьера и проделки Сервана?
– Нет, ваше величество, – покачал головой Дюмурье, – я оскорблен всем этим не меньше вас; я восхищен терпением короля и, раз уж мы об этом заговорили, я осмелюсь умолять его величество о полной смене кабинета министров.
– О полной смене? – переспросил король.
– Да; пусть ваше величество даст нам отставку всем шестерым и выберет, если сумеет найти, таких людей, которые не принадлежали бы ни к какой партии.
– Нет, нет, – возразил король, – я хочу, чтобы вы остались.., вы и славный Лакост, ну и Дюрантон тоже; но окажите мне услугу и избавьте меня от этих троих наглых бунтовщиков; потому что должен признаться, сударь, моему терпению приходит конец.
– Дело это опасное, государь.
– Неужели вы отступите перед опасностью? – снова вмешалась королева.
– Нет, ваше величество, – покачал головой Дюмурье, – однако у меня есть свои условия.
– Условия? – надменно переспросила королева. Дюмурье поклонился.
– Говорите, сударь, – попросил король.
– Государь! – молвил Дюмурье. – Я подвергаюсь нападкам сразу с трех сторон. Жирондисты, фельяны, якобинцы обстреливают меня, не жалея сил; я лишился всяческой популярности в народе, а так как бразды правления можно удержать лишь благодаря поддержке общественного мнения, я смогу быть вам по-настоящему полезен лишь при одном условии.
– Какое это условие?
– Пусть будет объявлено во всеуслышание, государь, что я и два моих коллеги остались в кабинете министров ради того, чтобы санкционировать оба только что принятых декрета.
– Это немыслимо! – вскричал король.
– Невозможно! Невозможно! – подхватила королева.
– Вы отказываетесь?
– Мой самый страшный враг, – заметил король, – не навязал бы мне более жестких условий, нежели ваши.
– Государь! – отвечал Дюмурье. – Даю слово дворянина и солдата, что считаю их необходимыми для вашей безопасности.
Поворотившись к королеве, он продолжал:
– Ваше величество! Если это не нужно вам самой; если бесстрашная дочь Марии-Терезии не только презирает опасность, но по примеру своей матери готова идти ей навстречу, то вспомните хотя бы, что вы не одна; подумайте о короле, подумайте о своих детях; вместо того, чтобы подталкивать их к пропасти, помогите мне удержать его величество на краю бездны, над которой повис трон! Если я счел необходимым одобрение двух декретов, прежде чем вы, ваше величество, выразили свое пожелание освободиться от трех мешающих вам мятежных министров, – прибавил он, обращаясь к королю, – судите сами, ваше величество, насколько необходимым я считаю это одобрение; если вы согласитесь на отставку этих министров,
не одобрив при этом декретов, у народа будет две причины для ненависти к королю: народ будет считать ваше величество врагом Конституции, а отправленные в отставку министры станут в глазах общественности мучениками, и я не могу поручиться за то, что через несколько дней более серьезные события не будут угрожать вашей короне и вашей жизни. Предупреждаю вас, ваше величество, что я не могу, даже ради того, чтобы вам угодить, пойти – не скажу против своих принципов, но против своих убеждений. Дюрантон и Лакост со мной согласны; однако я не уполномочен говорить от их имени. Но что касается меня, то я вам уже сказал, государь, и я готов еще раз это повторить: я останусь в совете министров лишь в том случае, если ваше величество одобрит оба декрета.Король сделал нетерпеливое движение.
Дюмурье поклонился и пошел к двери.
Король и королева переглянулись.
– Сударь! – остановила генерала королева. Дюмурье замер.
– Подумайте сами, как тяжело королю санкционировать декрет, согласно которому в Париже соберутся двадцать тысяч негодяев, в любую минуту готовых нас растерзать!
– Государыня! – отвечал Дюмурье. – Опасность огромная, мне это известно; вот почему надо смотреть ей прямо в лицо, однако не следует ее преувеличивать. В декрете говорится, что исполнительные власти укажут место сбора этих двадцати тысяч людей, среди которых отнюдь не все – негодяи; в декрете также говорится, что военному министру вменяется в обязанность навести порядок в огромной армии и увеличить число офицеров.
– Да ведь военный министр – Серван!
– Нет, государь; с той минуты, как Серван подаст в отставку, военным министром буду я.
– Ах вот как? Вы? – переспросил король.
– Так вы возглавите военное министерство? – удивилась королева.
– Да, ваше величество! И я поверну против ваших врагов меч, занесенный над вашей головой.
Король и королева опять переглянулись, словно советуясь.
– Предположим, – продолжал Дюмурье, – что местом расположения этих людей я назначу Суассон, а во главе этой толпы поставлю надежного и умного наместника и двух расторопных офицеров; они разобьют этих людей на батальоны; по мере того, как они будут вооружаться, министр, идя навстречу просьбам генералов, будет посылать их на границы, и тогда, как вы видите, государь, декрет, задуманный как средство ущемления ваших интересов, окажется весьма вам полезен.
– А вы уверены, что добьетесь разрешения разместить этих людей в Суассоне? – спросил король.
– За это я отвечаю.
– В таком случае портфель военного министра – ваш.
– Государь! – молвил в ответ Дюмурье. – В министерстве иностранных дел мои обязанности необременительны, и я легко с ними справляюсь; не то – военное министерство: ваши генералы – мои враги; вы только что имели случай убедиться в их слабости; мне придется отвечать за их ошибки; но коль скоро речь идет о жизни вашего величества, о безопасности королевы и ее августейших детей, о спасении Конституции, я согласен! Итак, могу ли я считать, государь, что мы пришли к общему мнению относительно одобрения декрета о двадцати тысячах федератов?
– Если вы – военный министр, я полностью полагаюсь на вас.
– В таком случае давайте перейдем к декрету о священниках.
– Что касается этого декрета, сударь, то я вам уже сказал, что он никогда не будет утвержден мною.
– Государь! Вы сами поставили себя перед необходимостью принимать это решение, когда санкционировали первый декрет.
– Тогда я допустил промах и упрекаю себя за свою ошибку; однако это не причина, чтобы ее повторить.
– Государь! Ежели вы не утвердите этот декрет, вы совершите еще большую ошибку, чем в первый раз!
– Государь! – вмешалась королева. Король поворотился к Марии-Антуанетте.
– Неужто и вы просите меня об этом, ваше величество? – удивился король.
– Государь! – отвечала королева. – Я должна признать, что, выслушав доводы господина Дюмурье, я полностью с ним согласна.
– Ну что ж, в таком случае… – начал король.
– Что, государь?.. – в нетерпении подхватил Дюмурье.
– Я согласен, с тем, однако, условием, что вы как можно скорее избавите меня от трех бунтовщиков.