Графиня Де Шарни

Людовик XVI поворотился к Дюмурье со словами:

– Сударь! Можете ли вы что-нибудь прибавить к тому, о чем говорилось в вашем вчерашнем письме?

– Нет, государь, – отвечал Дюмурье, – если только нашей преданности и нашей привязанности не удастся убедить вас, ваше величество.

– В таком случае, – нахмурившись, молвил король, – ежели ваше решение окончательно, я принимаю вашу отставку; я об этом позабочусь.

Все четверо поклонились; Мург успел составить письменную просьбу об отставке и подал ее королю.

Трое других сделали устные заявления.

Придворные ожидали в приемной; они увидели, как выходят четыре министра, и по выражению их лиц поняли, что все кончено.

Одни возрадовались; другие пришли в ужас.

Атмосфера сгущалась, как в знойные летние дни; чувствовалось приближение грозы.

В воротах Тюильри Дюмурье встретил командующего Национальной гвардией г-на де Роменвилье.

Он только что в спешке прибыл во дворец.

– Господин министр, – молвил он, – я жду ваших приказаний.

– Я больше не министр, сударь, – отозвался Дюмурье.

– Но в предместьях неспокойно!

– Доложите об этом королю.

– Дело не терпит отлагательств!

– Ну так поторопитесь! Король только что принял мою отставку.

Господин де Роменвилье бросился бегом по ступеням.

17-го утрам к Дюмурье вошли г-н Шамбона и г-н Лажар; оба они явились от имени короля: Шамбона пришел забрать портфель министра внешних сношений, а Лажар – принять дела военного министерства.

Утром следующего дня, то есть 18-го числа, король назначил встречу с Дюмурье, дабы покончить с ним, а заодно и с его последней работой: счетами и тайными расходами.

Увидев Дюмурье во дворце, придворные решили, что он возвращается на прежнее место, и окружили его с поздравлениями.

– Господа, будьте осторожны! – предупредил Дюмурье. – Вы имеете дело не с возвращающимся, а с уходящим министром: я только что сдал дела.

Окружавшая его толпа придворных в одно мгновение растаяла.

В эту минуту лакей доложил, что король ожидает г-на Дюмурье в своей комнате.

Король вновь обрел прежнюю безмятежность.

Объяснялось ли это силой души или кажущейся безопасностью?

Дюмурье представил счета. Окончив работу, он поднялся.

– Так вы собираетесь догонять армию Люкнера? – откидываясь в кресле, поинтересовался король.

– Да, государь; я с огромным удовольствием покидаю этот ужасный город; жалею я лишь об одном: я оставляю вас здесь в опасном положении.

– Да, в самом деле, – с видимым равнодушием согласился король, – я знаю, какая опасность мне угрожает.

– Государь, – продолжал Дюмурье, – вы должны понять, что сейчас я говорю с вами не из личного интереса: будучи выведен из состава совета, я навсегда от вас отлучен; итак, из верности, во имя самой чистой привязанности, из любви к отечеству, ради вашего спасения, ради спасения короны, королевы, ваших детей; во имя всего, что дорого и свято, я умоляю ваше величество не упорствовать в наложении вашего вето: это упорство ни к чему не приведет, а себя вы погубите, государь!

– Не говорите мне больше об этом, – нетерпеливо проговорил король, – я уже принял решение!

– Государь! Государь! Вы говорили мне то же в этой самой комнате в присутствии королевы, когда обещали одобрить декрет.

– Я был не прав, мне не следовало вам этого обещать, сударь, и я в этом раскаиваюсь.

– Государь! Повторяю, что я имею честь в последний раз с вами говорить и потому прошу меня простить за откровенность: у меня за плечами пятьдесят три года, – вы ошибались не тогда, когда обещали мне санкционировать эти декреты, а сегодня, когда отказываетесь сдержать свое обещание… Кое-кто пользуется вашей доверчивостью, государь; вас толкают к гражданской войне; вы обессилены, вы погибнете, а история хоть и пожалеет вас, однако непременно упрекнет в причиненном Франции зле!

– Вы полагаете, что именно я буду повинен в несчастьях Франции? – удивился Людовик XVI.

– Да, государь.

– Бог мне свидетель: я желаю ей только благополучия!

– Я в этом не сомневаюсь, государь; однако мало иметь добрые намерения. Вы хотите спасти церковь – вы ее губите; ваше духовенство будет перерезано; ваша разбитая корона скатится на землю, залитую вашей кровью, кровью королевы, а может быть, и ваших детей. О мой король! Мой король!

Задыхаясь, Дюмурье припал губами к протянутой Людовиком XVI руке.

С необычайной безмятежностью и не свойственным ему величавым видом король молвил:

– Вы правы, сударь; я готов к смерти, и я заранее прощаю ее своим убийцам. Что же до вас, то вы хорошо мне послужили; я вас уважаю и благодарен вам за откровенность… Прощайте, сударь!

Торопливо поднявшись, король отошел к окну. Дюмурье собрал бумаги не спеша, чтобы лицо его успело принять подходящее случаю выражение, а также чтобы дать королю возможность его окликнуть; затем он медленно пошел к двери, готовый вернуться по первому слову Людовика XVI; однако это первое слово оказалось и последним.

– Прощайте, сударь! Желаю вам счастья! – только и выговорил король.

После этих слов Дюмурье не мог более ни минуты оставаться в комнате короля..

Он вышел.

Монархия только что порвала со своей последней опорой; король сбросил маску.

Он стоял лицом к лицу с народом.

Посмотрим, чем же в это время был занят народ!

Глава 14. ТАЙНЫЕ СБОРИЩА В ШАРАНТОНЕ

Какой-то человек в генеральском мундире весь день провел в Сент-Антуанском предместье, разъезжая на огромном фламандском жеребце, раздавая направо и налево рукопожатия, целуя молоденьких девушек, угощая парией вином.

Это был один из шести наследников генерала де Лафайета, жалкое подобие командующего Национальной гвардией: командир батальона Сантер.

Рядом с ним, будто адъютант при генерале, на крепкой лошадке трясся какой-то человек, судя по одежде – деревенский патриот. Огромный шрам проходил через его лоб; в отличие от командира батальона, улыбавшегося искрение и глядящего открыто, он угрожающе посматривал из-под нависших бровей.

– Будьте готовы, дорогие друзья! Берегите нацию! Предатели замышляют против нее, но мы не дремлем! – говорил Сантер.

– Что нужно делать, господин Сантер? – спрашивали жители предместья. – Вы ведь знаете, что мы – с вами! Где предатели? Ведите нас на них.

– Ждите, когда придет ваше время, – отвечал Сантер.

– А оно точно придет?

Этого Сантер не знал, однако на всякий случай отвечал:

– Да, да, будьте спокойны: вас предупредят. А следовавший за Сантером человек наклонялся к холке коня и шептал на ухо некоторым людям, узнавая их благодаря подаваемым ими условным знакам:

– Двадцатого июня! Двадцатого июня! Двадцатого июня!