Графиня Шатобриан

– Ты должна ответить ему отказом! – воскликнула старая графиня, обращаясь к дочери. – Не понимаю, отец Флорентин, – добавила она, – как вы берете на себя подобные поручения, когда…

– Через какие-нибудь четверть часа я буду иметь честь явиться в замок и представить вам мои оправдания, графиня, – ответил Флорентин. – Позвольте дать вам добрый совет не поступать опрометчиво с королевским посольством. Я только что получил письмо от вашего сына Лотрека; он настоятельно просит вас принять дружелюбно посланных короля. Его величество в последние месяцы был необыкновенно милостив к вашему сыну, несмотря на то что по его вине лишился лучшего войска и прекрасной страны.

– Посоветуйте моему сыну Лотреку, пусть он впредь устраивает свои дела таким образом, чтобы не нуждался в милости короля. Надеюсь, отец Флорентин, что вы отдадите приказ никого не впускать сюда и немедленно придете в замок.

С этими словами старая графиня вышла в коридор, но, сойдя с лестницы, она с удивлением заметила, что слуги украшают внутренний двор аббатства как будто для значительного церковного празднества. Тяжелые ковры висели вдоль галерей и коридоров; пол был везде усеян зелеными ветками; главные ворота отворены настежь, от них через весь двор и по мраморным ступеням, ведущим в залу капитула аббатства, протянут был ковер. Когда старая графиня проходила мимо этой залы, то ей показалось, что она видит сквозь стеклянные двери дородную фигуру аббата в полном облачении, расхаживающего с каким-то господином в светской одежде, который показался ей незнакомым. Сердце графини Фуа сжалось от несвойственного ей чувства страха и сознания старости и бессилия против какого-то таинственного и неожиданного нападения. Она не могла дать себе ясного отчета в том, что именно угрожало ей, но она предчувствовала беду, хотя была слишком горда и поглощена своими мыслями, чтобы спросить у окружающих о причине таких торжественных приготовлений. Она знала, что в замке ей должны официально объявить об этом как владетельной графине, и тогда она успеет принять известные меры, если окажется нужным.

Флорентин также чувствовал себя неловко, потому что развязка наступила скорее, чем он ожидал этого. Он боялся протеста со стороны старой графини и не знал, насколько ему удастся уговорить ее и лишить возможности противодействовать его планам. Он торопился в замок и сообщил Франциске в коротких и бессвязных словах, что получена формальная бумага от короля и что она может, даже не читая ее, согласиться с теми условиями, которые изложены в ней, так как все пункты предварительно взвешены и обдуманы им. Франциска ничего не поняла из всего этого, кроме факта, что король желает видеть ее и что участь ее должна скоро решиться. Флорентину и в голову не приходило, что он должен присутствовать при передаче важной бумаги, обеспечивавшей будущность Франциски, и что в противном случае он может поставить на карту всю свою предусмотрительность и дорого доставшуюся победу. Он не принял в расчет тех великодушных порывов, на которые бывает способна любящая женщина, потому что судил о привязанности Франциски на основании собственного опыта: никто не любил его, таким образом, и его сердце было чуждо высокого и бескорыстного чувства.

Он поспешил в замок Фуа, где считал свое присутствие необходимым, и оставил Франциску в тот момент, когда вошел аббат, чтобы вести ее в залу, где ожидало ее посольство от короля.

Франциска, войдя в залу капитула, застала там несколько рыцарей из свиты короля и Шабо де Бриона, который видимо старался скрыть грусть, проглядывавшую в его глазах и выражении лица. Он так же почтительно поклонился ей, как и прежде, но в осанке его была заметна некоторая торжественность, сообразная тому важному поручению, которым удостоил его король. Брион обратился к графине Шатобриан с длинной речью от имени короля, в которой точно придерживался данной ему подробной инструкции, представлявшей нечто среднее между сватовством и лестным приглашением приехать к королевскому двору. Он кончил свою речь заявлением, что «король в доказательство своей любви хочет оказать графине Шатобриан тот почет, который предписывает ему его сердце и ее высокие достоинства, так как она самая красивая и даровитая женщина в целом королевстве».

– Этот документ, – добавил Брион, подавая ей бумагу, – может обеспечить вашу будущность, графиня, в случае если явятся какие-либо неожиданные препятствия для вашего брака с королем со стороны церкви или в виде государственных соображений.

Франциска раскрыла бумагу и начала читать. Густая краска покрыла ее щеки; едва прочитав половину, она подняла голову и воскликнула:

– Кто сочинил эту бумагу?

– Ваши лучшие друзья! – поспешил ответить аббат, который, заметив неудовольствие на лице графини, объяснил его по-своему. – Вы можете быть уверены, что здесь приняты во внимание все превратности земного существования и высочайшей милости и обдумано все, что может послужить в вашу пользу.

– В таком случае мне остается только пожалеть, что мои лучшие друзья так странно позаботились обо мне! Но благодаря Богу у меня есть друг, который лучше всех понимает меня, – это король! Я не желаю заключать с ним никакого контракта и считаю заботы моих остальных друзей совершенно излишними. Они упустили из виду одно обстоятельство, которое связывает людей прочнее всех контрактов: я люблю короля!

С этими словами графиня Шатобриан взяла бумагу, и прежде чем аббат при своем тугом соображении успел догадаться об ее намерении и схватить за руку, она разорвала пергамент на несколько кусков.

В эту решительную минуту внимание присутствующих было привлечено внезапным звоном всех колоколов аббатства и звуками труб, которые раздались под сводами главных ворот, видневшихся из открытых дверей капитульской залы.

Взоры всех невольно обратились к воротам. На двор въехала толпа королевских телохранителей; они были на высоких лошадях и трубили в трубы. За ними следовали герольды в небесно-голубых туниках, украшенных золотыми лилиями. За герольдами появилась величественная фигура короля Франциска на вороном коке, в сопровождении такого множества рыцарей, что двор, переполненный до самого крыльца всадниками, не мог более вмещать их. Одновременно с этим из внутренних дверей капитульской залы появились прелаты в богатых лиловых одеяниях и заняли места в зале.

Но Франциска не обратила никакого внимания на то, что делалось в зале; с возрастающим вниманием смотрела она на герольдов и вздрогнула от радости, когда всадники выстроились по обеим сторонам двора и в воротах показалась фигура короля.

– Вот он! Мой король Франциск! – громко воскликнула она и поспешно бросилась к стеклянной двери, выходившей на крыльцо; но король, увидев ее, соскочил с коня и взбежал на лестницу. Она на минуту остановилась, изнемогая от счастья, затем протянула ему обе руки и, встретившись с ним на площадке лестницы, упала в его объятия при радостных криках многочисленной свиты короля и неумолкаемом звоне колоколов. Ворон Жак, неподвижно сидевший на арке первого этажа, встрепенулся от внезапного шума и начал кружиться над влюбленной парой со своим обычным криком: «Франциск! Франциск!»

Король взял под руку графиню Шатобриан и ввел ее в залу, где аббат встретил их с явным намерением сказать им речь. Король остановил его жестом руки, который можно было понять двояким способом: что он не желает никаких формальностей или просит оратора повременить, пока не умолкнет звон колоколов. Сконфуженный аббат отошел в сторону, но тут, к ужасу своему, заметил, что король наступил на разорванные куски пергамента, лежавшие на полу, и поспешно забежал вперед в надежде, что успеет подобрать их, пока король Франциск раскланивается с собравшимися прелатами и отвечает на их приветствия. Это не удалось ему, потому что король заметил его и, наклонившись в его сторону, спросил с живостью, что он ищет по полу. Но прежде нежели аббат собрался с духом и придумал свой ответ, в залу вбежал Бонниве с раскрасневшимся лицом и что-то сообщил вполголоса королю. Франциска расслышала только последние слова: не теряйте ни минуты; вот ведут иноходца…

Это был иноходец, приготовленный для графини Шатобриан. Король поспешно вышел из залы со своей дамой, но едва успел он посадить ее на лошадь и накинуть на нее легкий пурпуровый плащ, лежавший на седле, как в воротах появилась старая графиня Фуа. Она шла торопливым шагом по ковру, разостланному на дворе аббатства, и приблизилась к крыльцу в тот момент, когда король садился на коня.

– Остановись, Франциск Валуа! – воскликнула старая графиня, войдя на крыльцо и протянув к нему свою худощавую руку с таким жестом, как будто хотела схватить его и приковать к месту. – Я мать этой женщины! Ты ответишь мне…

Бонниве, предвидевший эту сцену, отдал приказ королевским трубачам наигрывать один мотив за другим, чтобы не слышно было ни одного слова на дворе аббатства. Трубачи буквально исполнили приказ услужливого адмирала; старая графиня напрасно возвышала голос; никто не мог расслышать того, что она говорила, но стоявшие у крыльца видели, как шевелились ее губы, и догадывались по выражению лица, что она произносила проклятие своей дочери и королю, которые, не обращая на нее никакого внимания, выехали из аббатства.Когда они скрылись за воротами, старая графиня упала замертво на крыльцо, пораженная параличом от гнева, отчаяния и сознания своего бессилия. Все слабее и слабее доносились звуки труб, но торжественный звон колоколов продолжался безостановочно и умолк только тогда, когда королевский поезд переехал мост на реке Ариеж и поднялся в горы. Мало-помалу он скрылся из виду; исчез последний всадник и только виднелся один ворон, который, высоко поднявшись в воздух, летел вслед за поездом.