Грань бессмертия

Почти в последний момент я спрятался в чулан. Через щель неприкрытой двери я увидел мальчика в темной спортивной куртке. Узкие брюки еще больше удлиняли его фигуру, придавая ему скорее вид слишком выросшего двенадцатилетнего мальчика, чем семнадцатилетнего юноши.

Марио прикрыл дверь и, не останавливаясь, прошел прямо в комнату. Переступив порог, он остановился и, видимо, убедившись в отсутствии священника, попятился, но после минутного колебания быстро подошел к окну и задернул штору.

Теперь при ярком свете я видел нахмуренное, загорелое лицо. Короткие вьющиеся волосы говорили о его негритянском происхождении. Катарина как-то упомянула, что мать Хозе Браго была мулаткой.

Марио сел в кресло около стола, однако потом встал и вышел в прихожую.

Я почувствовал, как капли пота выступают у меня на лбу. Если он заглянет в чулан... К счастью, он опять вернулся в комнату, но прошел в левую ее половину, так что я не мог его видеть. Я услышал скрип. Значит, он сел за стол. Пожалуй, для меня появилась возможность незаметно выбраться из дома.

Как можно осторожнее я начал открывать дверь чулана.

Я находился уже в прихожей, когда услышал шаги - сначала на тропинке, а потом на крыльце, - и опять юркнул в чулан. Глупейшее положение!

Почти в тот же момент дверь отворилась, и вошел священник.

– Марио!
– крикнул он с порога.

– Я здесь, дядя, - в голосе мальчика звучала тревога.

Альберди вошел в комнату.

– Куда ты подевался. Я тебя искал...

– Тише! Прошу вас, говорите тише. Кто-то шатается вокруг дома... Я не хочу, чтобы меня видели.

– У тебя обостренная мнительность. Возможно, это просто забрела собака...

– Я видел... По парку болтаются какие-то люди. Наверное, от да Сильвы. Разве вы не видели на кладбище, как шевелились кусты? Поэтому я оставил вас... Но и здесь вокруг дома тоже шляются... Я видел женщину...

– Наверное, Ноку?

– Нет. Это была не деревенская женщина. Она ждала на крыльце, но я ее обманул.

– Что ты говоришь? Я нигде никого не видел...

Однако Альберди не оставил без внимания слова мальчика, так как вернулся в прихожую и закрыл входную дверь на засов.

– Сначала умойся, - сказал он, возвращаясь в комнату.
– Ты грязный, словно ползал по оврагам. Помнишь, где умывальник?

– Помню.

Я быстро попятился, прикрывая дверь. Немного погодя послышался звон посуды и плеск воды.

Священник расхаживал по комнате.

– Будешь спать на раскладушке. Она у меня на чердаке... Когда-то... еще твой отец спал на ней, когда жил у меня несколько месяцев... Ты же знаешь.

Плеск воды утих.

Некоторое время царило молчание. Альберди передвигал столик.

– Дядя...
– неуверенно произнес Марио.

Альберди подошел к двери.

– Слушаю. Что скажешь, мальчик?

– Ничего особенного. Я думал, что...
– Марио неожиданно замолчал. Можно мне взять еще воды?

– Возьми, возьми. Сейчас я принесу полотенце.

Я опять услышал звон посуды и звуки льющейся воды.

– Ты хочешь есть?
– сказал Альберди.

– Спасибо... Не очень...

– Поешь, поешь. Вот полотенце. С водой немного трудновато. Движок испортился, и бак на крыше пустой. Я ведь не разбираюсь в механике. Да это и не столь уж важно. Мне достаточно того, что накачает старый Лукас.

Теперь были слышны только шаги Альберди в прихожей.

– Может, поешь печенки?
– услышал я его голос у самой двери чулана и был уже почти уверен, что сейчас он обнаружит мое присутствие.

– Спасибо... Спасибо. Я правда не голоден. Я очень хотел бы поговорить с вами...

– Конечно, поговорим... Но хотя бы попей. Нока сделала отличный напиток. Куда ты так спешишь с разговором? Ну, ну, признавайся, - бросил Альберди не очень сурово, - уж не сбежал ли ты из дома?

– Нет! Я был у моря... В Плайя де Оро. Мама и де Лима с врачом решили, чтобы я отдохнул...
– добавил он с оттенком иронии в голосе.

– Ты болел?

– Э... Ничего я не болел... Если хотите знать, я и вправду сбежал, но не из дома, а из санатория.

Они прошли в комнату.

– Мать знает, что ты здесь?
– спросил священник уже немного суровее.

– Если б знала, то меня здесь не было бы!
– неестественно засмеялся мальчик.
– Я еще вчера пытался сюда попасть. Но напоролся на людей да Сильвы. Я им не дамся, потому что не собираюсь возвращаться ни в Плайя де Оро, ни домой! Если вам это не нравится, то я пойду!

Наступила тишина. Я услышал звон стакана и скрип стула.

– Никто тебя отсюда не гонит, - заговорил наконец Альберди.
– Но матери надо сообщить, иначе она будет волноваться.

– Делайте, что хотите. Домой я все равно не вернусь!

– Я думаю, нам удастся устроить так, чтобы ты на несколько недель остался у меня. А почему ты так подчеркиваешь, что домой не вернешься?

Марио не спешил отвечать.

Я немного увеличил щель и через открытую дверь комнаты увидел Альберди, сидящего за столом.

– Это не мой дом. А впрочем...
– начал невидимый из моего укрытия мальчик и осекся на полуслове.

– У тебя были какие-нибудь неприятности?

Однако Марио не склонен был откровенничать.

– Не переживай, мальчик. Все как-нибудь уладится, - ободряюще сказал Альберди.

– Мне все равно. Вы мне скажите, но только правду, честно, что вы думаете о моем отце?
– словно преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, выдавил Марио.

– Он был отличным писателем...

– Я не о том. Это теперь говорят все. Я хотел бы знать, каким человеком он был в жизни... Знаете... я... отца... помню... Хорошо помню. Но то, что я помню, это только одна сторона. Отец всегда был ко мне очень добр... и очень мудр! Он был самый умный... Таким и остался в моей памяти. Но ведь тогда я был только ребенком и мог многого не замечать. Я его любил! Ну скажите! Каким он был в действительности? Он был злым человеком? Пьяницей, эгоистом?..

– Что же тебе ответить?
– сказал Альберди, медленно подбирая слова. Не стану скрывать, когда мы познакомились, он произвел на меня приятное впечатление. Потом он сильно изменился, но в то время я его но встречал. Когда за два года до смерти он приехал сюда, то это уже был больной человек, нервный, страдающий от постоянных головных болей... Несомненно, твой отец относился к разряду людей необычных и трудных в обыденной жизни. Не потому, что он был каким-нибудь надоедливым, вспыльчивым или эгоистичным. Насколько я знаю, он был тяжелым для окружающих прежде всего потому, что вел ненормальный образ жизни. Кроме того, он проявлял полную беспомощность в быту, и для окружающих, а особенно для мамы, это должно было быть очень тяжело. Обычную, нормальную работу он считал потерей времени и никогда не работал дольше чем несколько месяцев. Кроме того, отличался упрямством, почти таким же, как и твоя мать, и любой ценой стремился доказать свою правоту.