Грань бессмертия
Шрифт:
"Этот де Лима не дурак, - подумал я, выходя на улицу.
– Конечно, они используют любую возможность. Бизнес! Но с этими деревьями - удивительная история".
Прежде чем действовать дальше, я решил посоветоваться с Катариной... Ее мнение, как филолога и знатока творчества Хозе Браго, было мне интересно.
Мы долго беседовали по телефону. Она весьма скептически отнеслась к гипотезе де Лимы. Мы уговорились, что я заеду к ней завтра.
5
– Как ты ухитряешься это делать, Катарина? С каждой нашей встречей ты выглядишь все моложе!
Я откинулся в мягком
– Не плети ерунды. Я почти совсем не спала. Выгляжу, словно заморыш...
– вздохнула Катарина, ставя на стол поднос с завтраком.
– Всю ночь я сидела над Браго, и, ей-богу, сама не знаю, что об этом и думать. Это, действительно, сенсация... Я нашла еще четыре примера. В том числе три в "Грани бессмертия". А их может быть значительно больше. Я ведь перелистала лишь три книги, изданные за последнее время.
– Ты все-таки дай мне сказать... Когда я на тебя гляжу, то чувствую себя по меньшей мере на пятнадцать лет моложе. Теперь я вижу, что потерял...
– Вечно ты...
– Катарина вспыхнула и непроизвольно одернула халат.
– Я знаю, что у меня нет никаких шансов. Свои ночи ты без остатка отдаешь Хозе Браго.
– Ты не имеешь никаких прав на ревность... А если говорить о Браго, то это любовь платоническая и без взаимности.
– Если бы я был уверен, что он действительно мертв...
– бросил я как бы в шутку.
Она перестала наливать кофе и внимательно посмотрела на меня.
– Так ты думаешь, что в этом следует искать разгадку "вещих способностей"?
– Пока у меня нет собственного мнения. Это де Лима утверждает, что Браго жив. Быть может, он знает больше, чем хочет сказать.
– Это было бы прекрасно!
– взволнованно воскликнула она.
– В ближайшее время узнаем! Я постараюсь сегодня же добыть разрешение на эксгумацию.
Катарина насупилась. Неожиданно, словно ей в голову пришла новая мысль, она сказала:
– В могиле могут быть останки другого человека. Пожалуй, это вполне вероятно. Вот это история...
– Если быть откровенным, то я не верю, чтобы Боннар зашел так далеко...
– Я тоже так думаю, - кивнула Катарина.
– Но факт остается фактом: Браго довольно странно заглядывает в будущее (если это можно так назвать) в своих произведениях. Ты ничего не ешь!
Она положила мне на тарелку ветчины, а потом принесла из соседней комнаты две книги.
– Несоответствие, обнаруженное де Лимой, не единственное. Правду говоря, я никогда бы не обратила внимания на эти деревья. Вот посмотри, открыла она одну из книг в заложенном месте и ногтем отчеркнула абзац.
– "...сметет последний жухлый след осенний", - прочитал я вслух. Слово "жухлый" было дважды подчеркнуто.
– Это строчка Уиллера в переводе Стеллы Рибейро. Цитируя это место, Браго воспользовался изданием 1981 года, которое несколько отличается от издания 1974 года. В частности, слово "желтый" переводчица заменила словом "жухлый".
– Понимаю. Если Браго умер в 1979 году, то он не мог читать второго издания. Но, возможно, изменение внес редактор "Грани бессмертия", решив воспользоваться более поздним
переводом.– Проверить нетрудно. Но если это даже и редакторская правка, три других примера заставляют задуматься. Ты знаешь Шалаи?
– Имре Шалаи? Лауреат Нобелевской премии? Это обязан знать любой культурный человек!
– Дело не в премии, а в том, что получил он ее три года назад и примерно в то же время у нас вышел его первый перевод. А между тем я убеждена, что на творчество Браго, во всяком случае если говорить о "Сумерках" и "Грани бессмертия", повлиял как раз Шалаи.
– А говорят, что Браго - первооткрыватель, пионер...
– Не ехидничай. Основное у Браго - умение сливать воедино невероятную динамичность сюжета с поразительными по смелости формальными приемами. На первый взгляд поведение героев, интрига, да что там - вся постановка действия кажется противоречащей логике. А между тем мы тут имеем дело с абсолютной точностью замысла и глубоким философским содержанием. В этом умении показывать наиболее существенное Браго - мастер высшего класса. Однако это не значит, что, как и любой человек, творящий в определенных условиях и подверженный их воздействию, он не испытывал различных влияний, будь то сознательно или подсознательно. Но каким образом мог Шалаи повлиять на творчество Браго, умершего на несколько лет раньше, чем у нас вышла первая книга поэта, - непонятно!
– Быть может, он читал Шалаи в оригинале или даже в рукописи?
– Исключено! Браго не знал венгерского.
– Скажи, допускаешь ты возможность того, что Браго жив?
– Увы, это весьма сомнительно, хотя и наиболее удачно разъясняет все загадки. Прежде всего Боннар, насколько я его знаю...
– Как давно ты знаешь Боннара?
– прервал я, не скрывая любопытства.
– О, давно. Я познакомилась с ним лет, наверное, семь или восемь назад через профессора Сиккарди, у которого я работала ассистенткой. Профессор поручил мне просмотреть полученные от Боннара рукописи и попросил высказать свое мнение. Это были образцы творчества Браго.
– Значит, ты его первооткрывательница?
– Скорее - первый критик, и к тому же суровый. Сейчас мне эти заметки кажутся смешными... В рецензии не было недостатка в выражениях типа: "автор проявляет эпический талант", "предвещает писателя с солидными данными"... Откровенно говоря, я чувствовала в нем недюжинный талант, но увлек он меня отнюдь не сразу. Именно в связи с этим отзывом я побывала в институте Барта у Боннара. Потом он давал мне и другие рукописи.
– Так, может быть, ты была знакома и с Браго?
– Да, - сказала она и умолкла, глядя на чашку с кофе, которую держала в руке.
– Ты никогда об этом не говорила... Это было там, в институте Барта?
Катарина кивнула.
– Когда ты видела его последний раз?
– наседал я.
– О, весной 1978 года. Примерно за год до кончины.
– Как он в то время выглядел?
– Что говорить, не блестяще.
– А позже ты не пыталась его увидеть?
– Во время лечения Боннар запретил всякие посещения. Он только написал-мне...
– она осеклась.