Грани одиночества

— Ты еще спрашиваешь? Конечно! — едва не подпрыгивая, сказала я.

Мы прошли в незамеченный мной ранее проход. Там на тонкой, прозрачной паутине, в окружении десятка ткачиков сидели маленькие чуда: светлые пушистые паучьи тельца размером с большую собаку переходили в детские тела.

Что меня удивило, человеческая часть их была примерно двухгодовалого ребенка. Увидев нас, они издали радостный писк и, перескакивая через своих нянек, облепили нас с Сэпием.

Я раньше никогда не испытывала таких эмоций: нежность, гордость, желание защитить от всего мира и подарить им всю себя меня просто переполняли.

Я гладила их пушистые паучьи спинки и целовала пухлые детские щечки и ручки, не в силах надышаться сладковатым ароматом моих детей. Сэпий тоже млел от возможности прикоснуться к малышам и потрепать их по вихрастым головам.

Целовать их он не стал, но и без этого было видно, как дороги ему мальчики.

— Сэпий, как их зовут? — спросила я, с любовью рассматривая рыжеволосого сына, так похожего на меня, но, к моему удивлению, он сам мне и ответил тонким детским голосом:

— У нас еще нет имени. Для нас будет честью, если его нам подарит наша Аллаида.

— Для вас я не аллаида, а мама, вы все и каждый, кто появится из нашего гнезда, — мои сыновья. А тебя я бы хотела назвать Тарионом, в честь сильного и храброго воина, который отдал жизнь, чтобы защитить меня и гнездо.

Еще троих наших сыновей я назвала в честь арахнидов, чьи неспасенные мной жизни стали голубыми жемчужинами — Равен, Сайрус и Вейс. Оставшихся назвал Сэпий: одного в честь погибшего со своим гнездом брата — Тереем, других в честь предков — Саудом и Наримом.

К моему сожалению, ни один из детей не был похож на Сэпия. Все кукольно хорошенькие, с правильными, аристократическими чертами лица, что было видно даже несмотря на детскую пухлощекость и нежность, с разных оттенков огненными волосами.

Только одного можно назвать золотистым блондином, остальные рыжики. У каждого из них на плече было родимое пятно сердечком, что вызвало мой интерес.

— Сэпий, а что это за родинка? — спросила я, поглаживая отметину на хрупком плечике.

— Это знак, что они были рождены в любви, а значит, проклятие не коснется ни одного из них, и в положенный срок они смогут принять человеческий облик и найти свою аллаиду.

— А почему с тебя раньше не спало проклятие, я ведь почти сразу тебя полюбила?

— Потому, что этот знак дается только с рождения, как и возможность оборачиваться. Но то, что случилось со мной, — это нечто другое. Без проклятия гнездовые просто могли становиться мужчинами на период выбора аллаиды, но все равно умирали, давая новую жизнь, а то, что ты сделала для меня, — это настоящее чудо, такого вообще никогда еще не случалось.

— Ты хочешь сказать, что когда придет их время, наши дети умрут, рожая гнезда? — в ужасе спросила я.

— Необязательно. Теперь они знают, что такое настоящая любовь и искренность, и будут искать ее и добиваться, так что у них будет шанс на счастье, — сказал Сэпий, перебирая рыжие прядки одному из малышей, пока тот засыпал, сидя на коленях у отца.

Ткачики забрали утомившихся мальчиков, уложив их отдыхать в паутины, похожие на гамаки, а мы отправились к себе.

Пока мы ехали на арахнидах по извилистым коридорам, я думала, как бы деликатнее попросить их потом оставить нас одних, но, к счастью, после того, как мы поужинали, они сами удалились.

Я приняла ванну и жутко нервничала от мысли, что наконец сбудутся мои самые смелые мечты и я стану женщиной в объятиях самого лучшего из всех мужчин.

Я с нетерпением ждала, когда Сэпий вернется из ванной, но, к моему огорчению, он лег рядом и обнял меня с явным намерением уснуть. Мне даже обидно как-то стало.

Неужели он меня не хочет? Может, я что-то не так делаю? Я вертелась, не в силах успокоиться, пока у моего мужчины не закончилась выдержка и он не навис надо мной.

— Алла, прекращай крутиться. Ты во мне дырку сделаешь, — тихо сказал он, целуя меня в губы.

— Сэпий, а я нравлюсь тебе как женщина? — спросила я.

— Ты единственная женщина, которая мне нравится, и не просто нравится — я тебя люблю, но ты еще ребенок. Смелая, умная, красивая, желанная и во всем безупречная, но пока слишком юная. Мне больше трех сотен лет, а тебе только двадцать. Я живу для тебя и ради тебя, но ты еще ничего не видела. Хочу, чтобы ты могла сама определиться с тем, что тебе нужно, — мягко сказал мужчина.

От обиды глаза обожгло набежавшими слезами. Сколько я ни старалась сдержаться, но предательская влага все же полилась из глаз.

Вот, значит, кто я для него — милый ребенок, с которым можно спасать гнездо, рожать детей, но не быть близкими. Я встала и, надев тапочки, пошла в угол, в котором мы тренировались владеть мечом.

Я взяла деревянную палку и стала бить специально установленную для меня грушу. Никогда раньше мне не приходилось злиться на Сэпия. Он всегда был для меня примером самых положительных качеств, которые только могут быть у мужчины, хоть и не был им в полном понимании этого слова, а теперь… я ему не нужна? Слишком маленькая?

Я истово молотила по несчастному снаряду, пока ко мне не подошел расстроенный арахнид, хотя от арахнида внешне в нем ничего не осталось.

— Почему ты расстроилась? — спросил он.

Я немного помолчала, обдумывая, как выразить свою обиду на его недоверие правильности моего выбора.

— Кто я для тебя, Сэпий? Не для гнезда, не для наших детей или других арахнидов, а именно для тебя? — спросила я, затаив дыхание.

— Ты для меня сама жизнь — без тебя я не просто бы умер, без твоего тепла мне незачем было бы дальше жить, — тихо и вдумчиво ответил мой любимый.

— Тогда почему? Почему даже боги твоего мира не сомневаются в моих чувствах, а ты… Неужели я не показала тебе, что сделала свой осознанный выбор? Для меня нет и не будет другого мужчины, но ты мне не веришь. Как еще я должна доказать тебе свою преданность? — почти кричала я от обиды.

— Прости меня. Ты во всем права, просто мне страшно. Страшно, что не оправдаю твоих надежд как мужчина или причиню тебе боль, а больше всего боюсь не увидеть больше в твоих глазах любви. Я мечтаю о близости с тобой, но не хочу тебя оттолкнуть своей неопытностью, — почти шепотом ответил Сэпий.

— Неужели ты думаешь, что в случае неудачи я забуду обо всем, что между нами было, и стану тебя избегать? Я же знаю, что у тебя никого не было, но я точно понимаю, что хочу именно тебя, Сэпий, а ты не желаешь даже попробовать, — сказала я, и слезы снова потекли по моим щекам.

Мой арахнид подхватил меня на руки и понес в кровать.

Он осушил мои слезы нежными, как крылья бабочек, поцелуями, а я млела от удовольствия, зарываясь пальцами в мягкие темные пряди.

Его губы опускались ниже, сначала на подбородок, потом обжигающе острой лаской прошлись по чувствительной шее, а когда сомкнулись на моем соске, меня выгнуло от наслаждения и желания прижаться ближе к его сладким губам. Я застонала, а мужчина, вдохновленный моей реакцией, опускался ниже, заставляя затаить дыхание от неизведанного мной удовольствия и ожидания.