Граница надежд

Дом номер один... пять... семнадцать... Должно быть, где-то здесь. Скромный дом, двор с садиком... Тихо здесь. Под звонком повесили табличку, на ней указана их фамилия.

Я позвонила. К двери подбежал ребенок, приподнял занавеску на застекленной двери.

— Кто там? — спросил испуганный голосок.

— Одна тетя.

— А я тебя не знаю!

— Сильва, марш в комнату! Разве можно так разговаривать со взрослыми?

Это уже голос Жасмины. Я узнала его по интонации, по гортанному тембру. Она открыла дверь и ахнула:

— Венета, ты ли это? — И обняла меня. — Каким ветром тебя занесло в такое время? Ну, входи, входи!

Не успела я опомниться, как она втащила меня в маленькую гостиную. Мой чемодан куда-то исчез, и я, совсем растерянная, осталась стоять посередине комнаты, смущенная такой радостной встречей.

— Как ты выросла! — Жасмина пристально рассматривала меня и подвела к окну, где было светлее. — Ничего детского в тебе не осталось. Настоящая софийская дама. Счастливая ты!

— Мы с Павлом... — попробовала я ей объяснить, но она не дала мне договорить.

— Знаю, все знаю. Вы поженились. Павел, вопреки своему желанию, будет офицером, а ты...

— Да, решилась связать свою судьбу с ним. Или — или! Один раз живем, — прервала я ее.

— Искренне рада, что мы будем вместе! — Жасмина села рядом со мной и положила руку на мое колено. Она закрыла глаза, и тогда мне удалось ее рассмотреть. Осанка все та же. Она немного располнела, но это сделало ее еще более красивой. Я помнила ее верхом на лошади, в костюме для верховой езды. А теперь на ней был передник. Но зато ее глаза вовсе не переменились. Все тот же блеск и та же бездонная глубина — так и хочется в них окунуться. Да, Жасмина останется Жасминой, она не может стать иной. Вдруг она приподняла голову и прислушалась, и я увидела, что у нее все такая же грациозная шея, а грудь совсем девичья.

— Сильва, иди сюда, не прячься в чулане. Эта тетя добрая, ты сама убедишься.

Маленькая проказница открыла дверь чулана и, подойдя ко мне, стала рассматривать меня своими любопытными глазенками.

— А ты будешь жить здесь? — спросила она.

— Сильва!..

Я невольно проследила за взглядом Жасмины. В нем светилась радость.

— А как он? — спросила я о Велико. Впервые я не впала, с чего начать.

— Седеет! Годы-то идут. Ты же знаешь, какой он.

— Многое я знала, многое и забыла. — Мне не хотелось увлекаться воспоминаниями. — Павел пошел в штаб, а меня послал сюда. Пока что некуда больше...

— Об этом и говорить нечего, — понимающе улыбнулась Жасмина.

— Знаю, но просто так... Папа отрекся от нас. У него, видите ли, своя позиция. Ну, переживем как-нибудь. Важно то, что у меня есть Павел.

— А еще важнее то, что вы оба это поняли. Я не сержусь на Драгана. По крайней мере, он искренен, не хитрит. Сколько лет прошло с тех пор, но он все еще не принимает меня. Правда, теперь он не навязывает Велико своего мнения.

— И никогда не сможет навязать. Но раз он сказал так, то останется верен своему слову. — Устав от долгого пути, я прилегла на диван. — А я — его дочь и тоже не изменяю своему слову.

Я продолжала говорить, а она все смеялась, радуясь мне. Слова эхом отдавались в моем мозгу, и мне казалось, будто я куда-то проваливаюсь, потом на мгновение всплываю и опять тону.

— Тебе надо отдохнуть, — донесся до меня голос Жасмины, и на какое-то время я потеряла представление, где нахожусь. — Венета, ты слышишь меня, Венета?!

Жасмина встревожилась, а у меня не было сил успокоить ее. Я не могла ни встать, ни произнести хоть слово. Потом ощутила боль в области живота и какую-то странную слабость. Мне стало стыдно перед Жасминой. Ну что она подумает? Я так хотела быть такой же сильной, как она...

Жасмина. Снегом замело окна. Давно не было такой вьюги. Снег все валил и валил. Когда ветер стих, дома оказались засыпанными снегом почти до крыш.

В такую же вьюгу сторожа в имении убили двух крестьян, пытавшихся вынести немного кукурузы. Белый снег во всем своем сверкающем великолепии и на нем кровь, человеческая кровь... С тех пор боюсь подобных ночей. Казалось, стоит лишь выглянуть на улицу, и сразу увидишь окоченевшие тела убитых и алую кровь на снегу.

А Велико опять не пришел домой ночевать. Его совсем поглотила казарма, и мне удается видеть его считанные часы и минуты. Я соскучилась по его объятиям, по его сильным рукам и ласковому голосу...

Ночью сквозь сон мне показалось, что он лег рядом. Усталый, молчаливый, но все равно он весь принадлежал мне. Его рука слегка коснулась меня. Он совсем замерз. Я всхлипнула от радости и прижала его к себе, чтобы согреть, но тут же проснулась, поняв, что обнимаю Сильву. Она замерзла в своей постельке и пришла ко мне, чтобы согреться. Легла подле меня да и заснула.

Я приласкала ее и заплакала. Просто так, чтобы облегчить душу и освободиться от грустных мыслей. Днем этого не произошло бы, а ночью я как-то расслабляюсь, не узнаю себя...

Вчера меня встретил Ярослав. Он весь сиял. «Радуйся, — сказал он, — и на сей раз Велико остался верен себе. Обещал преобразить полк и сотворил это чудо». Он еще долго говорил мне что-то, а я стояла, слушала его и вдруг поймала себя на мысли, что вроде бы речь идет не о моем муже, а о каком-то незнакомом человеке. Мне стало страшно. Неужели мне до такой степени опротивели его дела, что я становлюсь к ним равнодушна?

— Как он там?

— Что за вопрос? — Ярослав подошел еще ближе и внимательно посмотрел на меня.

— Не болен ли он?

— Велико — болен? — Он так расхохотался, что прохожие стали на него оглядываться. — Жасмина, да что с тобой?

— Ничего особенного... Девочка здорова. Вчера начала произносить букву «р». За последний месяц прибавила в весе на целый килограмм.

— А ты как живешь?

— Не жалуюсь. Все в порядке. Здоровья хоть отбавляй. Разве не видишь?

— Вижу, очень хорошо вижу, пока еще не ослеп.

— Ну и прекрасно!

— Постой-ка! — остановил он меня. — Что случилось? Вы что, поссорились?

— С кем?

— С Велико, с кем же еще?

— Если дело дойдет до ссоры, то мы расстанемся, — сделала я довольно странное заключение и в этот момент поняла, что именно это и есть истина. Наши отношения не похожи на те, какие бывают у других людей. Они основаны на беспредельной любви. Если суждено утратить остроту этого чувства, то это может произойти только из-за столь же беспредельных переживаний. Для нас абсолютно исключено совместное прозябание ради самого факта существования. Я не имела права говорить обо всем этом одна, без Велико, и тем не менее сказала: