Граница

А затем он почувствовал на себе взгляд пронзительных серебряных глаз, и стыдливо опустил голову.

— Добрый день, — поздоровался президент, появившись в коридоре на их пути. Он улыбался, но улыбка казалась страшно вымученной, а в глазах его стоял целый омут боли. Он снял галстук и пиджак, но создавалось впечатление, что его до сих пор что-то душит. Президент не предложил руку для рукопожатия. — Спасибо, что пришли. Пройдемте в студию.

Студия располагалась дальше по коридору. На одной стене красовались фотообои с изображением Вашингтона с высоты птичьего полета, с помощью которых, вероятно, пытались восполнить недостаток окон. На другой стене висела огромная карта США и несколько региональных карт, на которых было множество булавок и стрелок. Джефферсон понял, что это размеченное движение войск, которых никогда не было в тех регионах с момента начала инопланетной войны. На полках стояли книги, которые, казалось, держались здесь больше как украшение — вряд ли их кто-то читал. В центре комнаты стоял огромный антикварный стол, на котором был вырезан американский флаг и герб. У стола располагалось два кожаных стула, с другой стороны находился третий. В углу стояло массивное черное кресло, а рядом — довольно старый диван, покрытый грубой матерчатой тканью, цвет которой трудно было идентифицировать точно между серым и зеленым. Джефферсон решил, что этот диван доставили сюда из Гудвилла, когда закончились деньги налогоплательщиков, которые можно было тратить на мебель с отделкой из черной кожи.

— Закрой дверь, Вэнс, — Бил сел на стул, располагавшийся через стол от других двух, а Итану и Джефферсону указал на два места напротив себя. — Здесь достаточно прохладно? Если хотите, можем включить кондиционер.

— Я не из ледяного мира, — с легкой улыбкой отозвался Итан.

— О... верно. Просто твои глаза... они холодного цвета.

Дерриман присел на диван, закинул ногу на ногу и приготовился ко всему, потому что он понятия не имел, о чем Бил собирался говорить с этими двумя, ведь ему он не сказал ничего, кроме «они мне любопытны».

— У нас есть фруктовый сок, — предложил Бил. — Яблочный и апельсиновый. Я бы предложил вам что-то более крепкое, но у нас... ограничены запасы, — по большей части это замечание было адресовано Джефферсону.

— У вас есть кофе? — спросил Итан. Впрочем, затем он подумал, что если будет так много пить, то его человеческому телу придется облегчиться в уборной президента. Отчего-то это показалось ему неправильным. — Хотя не стоит. Мне ничего не нужно.

— Как скажешь, — Бил откинулся на спинку стула и уставился в потолок, словно нечто очень важное привлекло его внимание. Казалось, что он ускользал прямо на глазах. Джефферсон проследил за его взглядом, чтобы понять: быть может, он просто увидел паука или что-то в этом роде, раз так внимательно смотрел на что-то на потолке.

— Извините, я просто задумался, — сказал Бил, возвращаясь к собеседникам. — Джефферсон Джерихо. Я тебя помню, да. Потребовалось некоторое время, чтобы припомнить, но... знаешь, просто сейчас в голове столько информации. Всего при всем желании там не сохранить.

— Понимаю.

— И все же мы не собираемся сдаваться, — вдруг сказал президент. Легкий нервный тик начался в углу его левого глаза. Тревожный знак, подумал Джефферсон. Рука Била поднялась — осознанно или нет — и потерла глаз, словно старалась остановить тик. — Слишком много человек уже погибло. Храбрые мужчины и женщины сражались за нас. И дети... они тоже умерли. Как думаешь, можем мы после этого сдаться, просто лечь и умереть? Ради чего тогда это все?

— Мы не собираемся сдаваться, — поддержал его Дерриман, словно успокаивал нервного ребенка.

— Да. Города возвращаются к нам. Вы слышали мою речь, не так ли?

Джефферсон осторожно кивнул.

— Сообщения, которые я получаю... там остались люди... не солдаты, а обычные гражданские... и они сражаются, дают отпор. Слава Богу, у них есть оружие. А ведь два года назад я не думал, что когда-нибудь поблагодарю Бога за то, что люди умеют стрелять и знают, как изготовить бомбы.

— Верно... — пробормотал Джефферсон.

— Мы, в конце концов, победим. Сайферы и Горгоны... они не смогут сломить нас. Я скажу вам, что произойдет. Оно происходит уже в эту самую минуту. Стоит ли мне рассказать им о G-бомбах, Вэнс?

Итан и Джефферсон заметили, что по лицу Дерримана пробежала тень. Итан прекрасно знал, что это произошло, потому что президент говорил о несуществующих победах, и в его сознании было множество дыр. Однако Итан решил промолчать.

— Если хотите, сэр, — ответил Дерриман едва слышным голосом.

— В Кентукки собираются особые бомбы. В некоторых пещерах, — начал Бил свой рассказ, сосредотачиваясь на Джефферсоне. — Когда проект будет завершен, у нас будут тысячи G-бомб. Это начало мощной оборонительной войны. Мы собираемся сбросить эти бомбы на цитадели Горгонов и Сайферов. Обычные земные бактерии, безвредные для нас, потому что мы привыкли к ним, мы невосприимчивы к ним. Но инопланетяне... они не будут даже знать, что их поразило. Тысячи бомб, падающих на них. Вы понимаете?

Никто не ответил.

— Так Земля была спасена в «Войне Миров», — сказал Бил. — Мы можем сделать то же самое. А затем мы сожжем трупы и пригоним бульдозеры, чтобы похоронить то, что останется. Трупы, — повторил он и нахмурился. — Или лучше говорить «туши», Вэнс? Как ты думаешь?

Миротворец должен был заговорить.

— Сэр, где их крепости?

— Прости?

— Их цитадели. Крепости, — Итан почувствовал, что Дерриман собирается прервать его, поэтому поднял указательный палец, чтобы заполучить еще один момент. — Где они, на карте?

— Неважно, где они сейчас, — оборвал Дерриман. — К моменту завершения проекта нам придется переоценить их диспозиции.

Итан повернул голову, чтобы заставить этого человека взять ответственность за свои действия.

— Вы действительно считаете, что поступаете правильно?

Снова повисла тишина. Джефферсон нервно поерзал на стуле и прочистил горло, почувствовав, что атмосфера в комнате вдруг стала неуютно тяжелой.

— Джефферсон Джерихо! — воскликнул президент, выдавив еще одну мучительную улыбку. — Я несколько раз смотрел твои трансляции. Ну... дважды. Аманда наслаждалась музыкой. У вас был хор из Атланты, кажется. Должен сказать... я бы никогда тебя не узнал. Даже сейчас это трудно сделать.

— Мне просто нужно побриться и принять душ. Это поможет.

— И... ты сказал, тебя звали Леон Кушман. Я все пытался вспомнить. Так много людей, так много лиц. Но потом я припомнил. Вечеринка в квартире Джинджер Райт в Литл-Роке в мае 1992-го. Кампания Клинтона. Конечно, я тебя помню. Боже мой, это было так давно!

— Целую жизнь назад, — согласился Джефферсон.

— Мы снова встретились. Вокруг нас происходит столько всего, всё вокруг сходит с ума, а мы снова встретились. Я помню... ты казался мне парнем, который собирался идти очень далеко. У тебя были огромные амбиции. И ведь ты многого добился, не так ли?

— Я старался.

— Ты не просто постарался, Леон. Но, я так понимаю, теперь надо называть тебя Джефферсон, верно?

— Это имя записано в моих водительских правах.

После этого комментария снова повисла тишина. Президент резко повернулся на своем стуле, чтобы посмотреть на стену с фотообоями. Прошло некоторое время, прежде чем он снова заговорил. Возможно, эта студия — единственный островок безопасности, который остался у него в целом мире.

— Какой величественный город, — протянул он, и его голос показался тихим и далеким. — Все эти грандиозные здания... памятники ушедшим героям. Я думал прошлой ночью... просто лежал в постели и думал... в Библиотеке Конгресса в Смитсоновском. Эти сокровища... эти великолепные памятные вещи… что с ними стало, Вэнс?