Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования
Шрифт:
Лишь крах коммунистической государственности привел к бурному поиску и усвоению нового. В отечественной постсоветской историографии «социальной истории» отчетливо просматривается несколько тенденций, отражающих изменение в подходах, целях и методах изучения социальных процессов в историческом прошлом.
Первая из них связана с постепенной трансформацией доминировавшей в советской исторической науке классовой парадигмы. Отказавшись от приоритета материальных факторов, определявших характер производственных отношений и неизбежность возникновения антагонистических отношений между классами, российские историки с начала 1990-х гг. продолжили изучение экономического и формально-юридического положения различных категорий населения. При этом чаще всего внимание исследователей было сосредоточено на процессе правового регулирования со стороны государства. Такой подход сопровождался детальным описанием эволюции законодательства и констатацией существования рационально обоснованной стратегии государства, которое, преследуя различные политические и фискальные цели, уточняло социальный статус уже существующих или формировало новые категории населения. Ярким примером продолжения традиционной модели историко-юридических исследований правового статуса являются работы по истории крестьянства [170] . Аналогичный подход продолжает доминировать в работах юристов, специализирующихся на истории отечественного государства и права. Так, например, в исследованиях Н. В. Дунаевой рассматривается процесс изменения правосубъектности различных категорий крестьян [171] . Отмечая множественность формальных разграничений внутри крестьянского сословия, автор констатирует целенаправленность такой политики государства. На примере законодательной политики в отношении «свободных сельских обывателей» Н. В. Дунаева делает вывод о том, что «юридическая “пестрота” крестьянства была обусловлена особенностями развития государства в традиционном обществе, члены которого привлекаются к выполнению формирующихся и расширяющихся государственных функций» [172] . Подобные оценки роли государства, осуществлявшего юридическое регламентирование положения различных групп населения, присутствуют
170
История крестьянства России с древнейших времен до 1917 г. Т. 3: Крестьянство периода позднего феодализма (середина XVII в. – 1861 г.) / отв. ред. А. А. Преображенский. М., 1993; История крестьянства Северо-Запада России. Период феодализма. СПб., 1994.
171
См.: Дунаева Н. В. Удельные крестьяне как субъекты права Российской империи (конец XVIII – первая половина XIX в.). СПб., 2006; Ее же. Правосубъектность удельных крестьян Российской империи и отмена крепостного права: выбор модели гражданской свободы (историко-правовое исследование). СПб., 2008; Ее же. Между сословной и гражданской свободой: Эволюция правосубъектности свободных сельских обывателей Российской империи в XIX веке. СПб., 2010; Шатковская Т. В. Правовая ментальность российских крестьян второй половины XIX в.: опыт юридической антропометрии. Ростов н/Д, 2000.
172
Дунаева Н. В. Между сословной и гражданской свободой. С. 435.
173
См., например: Соколова Е. С. Сословное законодательство Российской империи: основные тенденции развития на примере привилегированных и полупривилегированных сословий (середина XVII – середина XIX вв.): автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 1995; Медушевская Т. И. Правовой статус государственного служащего в России (1762–1906): автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1996; Блаткова В. В. Правовое положение частновладельческих крестьян России (вторая половина XVIII – первая половина XIX в.): автореф. дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 1996; Березовский Д. В. Права и свободы жителей Российской империи в период становления и развития капитализма (1861–1905): автореф. дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2003; Амосова О. С. Правовой статус мещан Российской империи (XVIII–XIX вв.): автореф. дис. … канд. юрид. наук. Владимир, 2005; и др.
Вторая тенденция в эволюции исследовательского поля социальной истории в современной России – поиск новых подходов к изучению социального, выработка новых методик анализа, позволяющих выявить многомерность социальной позиции отдельного индивида, границы социальных групп, каналы и спектр межгрупповых взаимодействий. При этом позиция государства не представляется доминирующей и полностью определяющей социальные процессы; напротив, признается существование относительно независимых от государства повседневных практик и каналов социальной коммуникации, определявших не только поведение отдельных индивидов, но и процесс пополнения или, напротив, сокращения численности социальных групп. В данном контексте предметом изучения становится проблема соотношения юридического статуса и неформальных маркеров социальной позиции, таких как, например, родственные связи, корпоративное мышление, различные формы межличностной коммуникации и т. п.
Реализация обозначенной тенденции связана не только с признанием необходимости выявления нерегулируемых правом отношений, но и стремлением реконструировать состав, процессы пополнения и роль различных социальных групп. Данное стремление особенно отчетливо прослеживается в работах, посвященных изучению элитных (приближенных к власти) групп российского общества [174] . Так, например, А. П. Павлов [175] , исследуя процесс пополнения боярства в XVII в., проанализировал процедуру набора пекарей на службу при дворе Михаила Романова. Сложность данного процесса состояла в том, что такого рода служба по традиции была закреплена за боярами, однако нередко дворяне, используя личные отношения и семейные связи, занимали соответствующие должности пекарей. Существование неформального канала пополнения не приводило к размыванию или снижению роли боярства, но создавало определенную преграду на пути групповой консолидации дворянства, так как позиции тех, кто получил службу при царском дворе, были существенно выше основной массы провинциального дворянства.
174
См., например: Правящая элита Русского государства IX – начала XVIII вв.: (очерки истории) / отв. ред. А. П. Павлов. СПб., 2006; Писарькова Л. Ф. Государственное управление России с конца XVII до конца XVIII века: эволюция бюрократической системы. М., 2007; Седов П. В. Закат Московского царства: Царский двор конца XVII века. СПб., 2008; Захаров А. В. Государев двор Петра I: публ. и исслед. массовых источников разрядного делопроизводства. Челябинск, 2009; Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII века (1625–1700): биограф. справ. М., 2011; Правящие элиты и дворянство России во время и после петровских реформ (1682–1750). М., 2013.
175
Павлов А. П. Стольники как чин государева двора в царствование Михаила Федоровича Романова // Cahiers du Monde russe. 2010. Vol. 51, № 2/3.
Не менее интересными представляются работы С. В. Черникова и Т. А. Лаптевой [176] . Сравнивая состав и порядок формирования правящей элиты на рубеже XVII–XVIII вв. и в период петровских преобразований, С. В. Черников выдвигает тезис о том, что «отождествление правящей элиты Московской Руси с государевым двором представляется не вполне убедительным». Для реконструкции сложного процесса формирования элитарных групп автор рекомендует одновременно использовать формальные и неформальные характеристики. В качестве формального критерия, необходимого для включения в состав правящей группы, он предлагает «положение лица в административной иерархии». Однако на социальный статус индивида влиял не только чин, но и «интенсивность контактов государя с тем или иным человеком». В данном контексте подчеркивается преемственность социальных механизмов до и после петровских преобразований. Автор убедительно показывает, что «неформальные каналы взаимодействия были таким же важным элементом властных структур, как и официальные учреждения» [177] . Даже после учреждения Табели о рангах «правящий слой сохранил прочные родственные узы в своей среде, а брачные и патронажные связи были главным инструментом интеграции “новичков” в состав элиты» [178] . В результате проведенного исследования автор приходит к выводу, важному для понимания феномена подвижности социальных групп, границы которых не всегда совпадают с формально-юридическим статусом: «…за внешней новизной и рациональностью Табели о рангах скрывался более сложный механизм, включавший в себя старомосковские стратегии интеграции элиты и традиционные ценности допетровского общества (род, семья, происхождение, служба)» [179] .
176
См.: Черников С. В. Состав и особенности социального статуса светской правящей элиты России первой четверти XVIII века // Cahiers du Monde russe. 2010. Vol. 51, № 2/3. P. 259–280; Его же. Правящая элита России 1725–1730 годов: численность, социальный состав, основные тенденции развития // Вестн. Челяб. гос. ун-та. История; вып. 60. 2014. № 12(341). С. 30–38; Лаптева Т. А. Провинциальное дворянство России в XVII веке. М., 2010.
177
Черников С. В. Состав и особенности социального статуса светской правящей элиты… P. 262.
178
Там же. С. 279–280.
179
Черников С. В. Состав и особенности социального статуса светской правящей элиты… С. 277–278.
Акцентирование важности соотношения повседневных практик и юридических норм становится заметной тенденцией в работах о различных категориях городского населения России XVII–XIX вв. [180] Именно город как место непосредственного повседневного взаимодействия людей, формально причисляемых к различным сословиям, гильдиям или профессиональным группам, привлекает историков возможностью не только реконструировать правовые отношения, но и рассмотреть вопросы самоидентификации через семейные связи, образование, моду, распространение слухов, особенности выборов и службы в разнообразных органах городского управления и т. п. [181]
180
Город и горожане России в XVII – первой половине XIX в.; Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья и Северо-Запада России. Первая четверть XVIII в. М., 1994; Городская семья XVIII века: семейно-правовые акты купцов и разночинцев. М., 2002; Козляков В. Н. Служилый «город» Московского государства XVII века (от Смуты до Соборного уложения). Ярославль, 2000; Кошелева О. Е. Люди Санкт-Петербургского острова петровского времени. М., 2004; Каменский А. Б. Повседневность русских городских обывателей: Исторические анекдоты из провинциальной жизни XVIII века. М., 2007; Селин А. А. Новгородское общество в эпоху Смуты. СПб., 2008; Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века / ред. О. Глаголева и И. Ширле. М., 2012; тематический выпуск журнала «Cahiers du Monde russe» – «Семья и социальная мобильность в России XVI–XVIII веков»: Cahiers du Monde russe. 2016. Vol. 57, № 2/3;
и др.181
См., например: Лавринович М. Создание социальных основ империи в XVIII веке: законодательные практики в отношении городского населения России и их западноевропейские источники // Ab imperio. 2002. № 3. С. 117–136.
Яркими образцами таких исследований можно считать монографии О. Е. Кошелевой о раннем Петербурге и А. Б. Каменского о Бежецке XVIII в. В этих исследованиях со всей полнотой реализовались наиболее продуктивные тенденции современной российской историографии социальной истории. Обе книги – о людях. Буквально. Не о «классах», «стратах», «массах», «сословиях», «структурах» и пр., а именно о людях, ограниченных в своих повседневных хлопотах рамками относительно небольшого городского пространства. Обе книги созданы на основе богатейших исторических материалов, по принципу «плотного описания» и превосходно читаются, им присуще гармоничное сочетание наследия российской источниковедческой традиции и новейших достижений зарубежных теорий и методик. Все это роднит оба сочинения. В то же время различие объектов (с точки зрения их социальной организации) позволяет авторам применить разные исследовательские подходы. Ранний Петербург О. Е. Кошелевой – молодой, неупорядоченный, еще не устоявшийся организм. Его социальная тектоника пластична и подвижна. Жизнь насельников Санкт-Петербургского острова почти бивуачная: в отвратительных природных и бытовых условиях они строят город – новую столицу новой империи. Автору интересно, как они живут и выживают, что и каким образом их сплачивает. Посвятив отдельную главу реконструкции структуры населения острова, О. Е. Кошелева делает вывод, что трудно, почти невозможно «прочитать» социальную организацию раннего Петербурга через схемы, созданные бюрократами-современниками или позднейшими учеными-историками. «Не разделить, а перемешать», – под таким девизом автор исследует хитросплетения общественных связей и интеракций местных обитателей.
Бежечане А. Б. Каменского – иная общность. Их мир гораздо более целостен. В первую очередь он упорядочен системой устойчивых семейных кланов, вокруг которых, в почти вековой динамике, выстраивается жизнь города. Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что и для бежецкого сообщества совсем не чужды перемены и даже определенная социальная турбулентность. Заведомо отказываясь от априорных установок на следование подходам и методам той или иной теоретической доктрины, декларируя принцип построения повествования «от источника», А. Б. Каменский, как представляется, очень гармонично сумел соединить в своей книге собственно историческое исследование с исследованием в духе «антропологии города». Социальная организация Бежецка препарирована автором через систему индивидуальных и коллективных действий, создававших то, что принято именовать «структурами повседневности».
Глубокая осведомленность обоих авторов в актуальных методико-методологических трендах позволяет им мастерски оперировать источниковым материалом, изящно интерпретируя его и создавая на его основе богатую картину социальной жизни русского общества периода ранней империи. В трудах и горестях петербуржцев и бежечан, в их склоках и взаимопомощи, семейных отношениях, дружбе и неприязни, отношении к гигиене, структуре питания и облике жилищ, понимании долга и противостоянии с властями обретает плоть та самая социальность, которая прячется за желтыми фасадами официальной имперской отчетности или предстает в «картонных» «интеракциях», «ментальностях», «идентичностях» и «маркерах» теоретических трудов.
Одновременно с изучением социального положения различных категорий населения, правовое положение которых было юридически определено, заметной тенденцией в постсоветской историографии является исследование маргинальных групп [182] и небольших социально-культурных общностей [183] . Относительно самостоятельную группу исследований составляют работы, раскрывающие историю двух «непостоянных» по своей численности и статусу состояний: купечества и «разночинства». Существование внутрисословной дифференциации, ненаследуемый порядок передачи социального статуса и постоянная вовлеченность в систему экономических взаимодействий как с другими представителями торгового сословия, так и с государством – все это обусловливает стабильный интерес исследователей к таким социальным группам [184] . Заметное место в ряду исследований практик самоидентификации и процесса формирования городской идентичности занимает монография А. И. Куприянова «Городская культура русской провинции. Конец XVIII – первая половина XIX в.» [185] . В этом исследовании автор рассматривает представления о власти и практики самоуправления, значение моды как маркера социальной дифференциации, соотношение дефиниций «труд» и «богатство» в картине мира российских купцов.
182
Бурдина О. Н. Крестьяне-дарственники в России, 1861–1907 гг. / отв. ред. Б. Г. Литвак. М., 1996; Каменский А. Б. Городские хулиганы в России XVIII века // Россия XXI. 2002. № 1. С. 122–139; Козлова Н. В. Люди дряхлые, больные, убогие в Москве XVIII века. М., 2010; Лавров А. «Полоняники» как социальная группа. Правовой статус и интеграция бывших военнопленных в Московском государстве // Cahiers du Monde russe. 2010. Vol. 51, № 2/3. Р. 241–257.
183
Иванов А. Е. Студенчество России конца XIX – начала XX в.: социально-историческая судьба. М., 2001; Сословие русских профессоров. Создатели статусов и смыслов. М., 2013.
184
См., например: Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI – первой четверти XVIII в. М., 1998. Т. 1; Демкин А. В. Британское купечество в России XVIII века. М., 1998; Нилова О. Е. Московское купечество конца XVIII – первой четверти XIX века: социальные аспекты мировосприятия и самосознания. М., 2002; Куприянова Н. В. Социокультурный облик российского купечества (по материалам Уложенной комиссии 1767 г.). Владимир, 2011; Голикова Н. Б. Привилегированное купечество в структуре русского общества в XV – первой четверти XVIII в.: из научного наследия. М.; СПб., 2012; Захаров В. Н. Западноевропейские купцы в российской торговле XVIII века. М., 2005; Перхавко В. Б. Средневековое русское купечество. М., 2012; Феофанов А. Духовное сословие и социальная мобильность: феномен «разночинцев» как предмет социальных исследований // Вестн. ПСТГУ. Сер. 2. 2014. № 4–5 (60). С. 139–145; и др.
185
Куприянов А. И. Городская культура русской провинции: конец XVIII – первая половина XIX века. М., 2007.
Не менее интересным аспектом изучения социального в постсоветской историографии, который отражает третью тенденцию в развитии проблемной историографии по социальной истории, является вопрос о субъектах и границах социального проектирования, социальной психологии и процессе социальной самоидентификации. Так, например, С. В. Польской рассматривает процесс конструирования дворянами-реформаторами законодательного комитета (1754–1766) различных социальных категорий [186] . С помощью таких категорий они намеревались более четко определить права и привилегии русского дворянства и купечества. Автор убедительно показывает, каким образом, основываясь на предложенных Ш. Монтескье трактовках понятия «монархия», реформаторы пытались составить проект регулируемого государства и посредством подробного описания прав и свобод дворянства и купечества опровергнуть представление о деспотизме Российской империи.
186
Польской С. В. «На разные чины разделяя свой народ…» Законодательное закрепление сословного статуса русского дворянства в середине XVIII века // Cahiers du Monde russe. 2010. Vol. 51, № 2/3. Р. 303–328.
В рамках данного направления исследований самостоятельную группу составляют исследования дворянского самосознания. В поисках ответа на вопрос о системообразующих элементах внутригрупповой идентичности историки обращаются к различным методикам выявления ключевых элементов мировоззрения дворянства. При этом для достижения поставленной цели исследователи привлекают не официальные источники, а тексты, созданные непосредственно дворянами. Наиболее плодотворным в этом отношении является, на наш взгляд, исследование Е. Н. Марасиновой. В монографии «Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII в.» [187] представлен глубокий анализ содержания и направленности использования в личной переписке следующих индикаторов социальных представлений дворянства: отношение дворянства к монарху; оценка места службы; мотивы добровольной отставки; идеальные представления дворянства, выражаемые посредством понятий «чин», «богатство», «честь», «гордость», «смирение», «вольность», «просвещенность», «чистосердечие»; восприятие дворянином крепостного крестьянства. Проблема формирования и различных форм проявления внутригрупповой самоидентификации затрагивается и в работах по истории общественного сознания [188] , социально-профессиональной психологии российского чиновничества [189] .
187
Марасинова Е. Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII в. (по материалам переписки). М., 1999.
188
Шмидт С. О. Общественное самосознание российского благородного сословия, XVII – первая треть XIX века. М., 2002.
189
Писарькова Л. Ф. Российский чиновник на службе в конце XVIII – первой половине XIX века // Человек. 1995. Вып. 3. С. 121–139; Вып. 4. С. 147–158; Голосенко И. А. Социальная идентификация рядового чиновничества в России начала XX века: историко-социологический очерк // Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. Т. 3, № 3; Шаттенберг С. Культура коррупции, или К истории российских чиновников // Неприкосновенный запас. 2005. № 4(42); Редин Д. А. Административные структуры и бюрократия Урала в эпоху Петровских реформ (западные уезды Сибирской губернии в 1711–1727 гг.). Екатеринбург, 2007; Жуковская А. В. Служить бы рад, работать тошно: к истории бюрократии Московского государства и ранней Российской империи (из «картотеки мотивов») // А. М. П.: Памяти А. М. Пескова. М., 2013. С. 94–108.