Гравитация

Открыла я глаза уже тогда, когда практически стемнело. С вечера праздника прошло всего лишь два дня. Сейчас медленно догорал третий. Хватился ли заказчик своих костоломов, которые не выходят на связь? И если хватился, то, что планирует сделать дальше?

Волоча ноги, как старуха, я спустилась вниз. Пытаясь меньше задевать пульсирующие пальцы, вытащила из холодильника остатки еды, чтобы обнаружить, что она уже испортилась. Положительно, все явно было настроено против меня. Сегодня я могу перебиться крепким кофе и остатками коньяка, но завтра организм начнет падать в голодный обморок. Я не ела два дня, в больнице мне дали что - то, отдаленно похожее на сэндвич, но он уже давно сгорел в желудке.

Рассыпая кофе по столу и чертыхаясь, я заварила растворимый порошок в кружке. Заварной кофе закончился ещё неделю назад, и приходилось довольствоваться тем, что оставалось в закромах шкафа. Больше сахара, чем обычно, чтобы мозг получил свою глюкозу и воображал, что всё прекрасно.

Понимая, что одной рукой дотащить чашку будет сложно, с учетом того — как она тряслась и немела, я подтолкнула стул к кухонному столу и решила, что это тоже неплохой вариант. Конечно, диван был бы мягче и удобнее, но прибавлять к своим травмам ещё и ожог я не хотела.

В кружке оставалась ровно половина мутной жидкости, когда в дверь постучали. Стук был ровным и размеренным, но я сидела, не шевелясь. Сейчас мне было сложно пригнуться и добраться до окна рядом с дверью, из темной гостиной можно было спокойно увидеть того, кто стоит на крыльце. Битая и неуклюжая, я сверну что - нибудь и оповещу о своем присутствии половину улицы.

Через небольшой промежуток стук раздался вновь. Если бы это был недоброжелатель, он явно бы стал уже подлаживаться к моему замку. А раз стучали снова, значит, это мог быть кто - то нейтральный. Я всё же постаралась тихо пробраться к окну, и мои старания были вознаграждены, когда я увидела одиноко стоящую у двери знакомую фигуру. Несмотря на то, что я не была рада посетителю, он всё же не угрожал моему существованию.

Открыв замок, я решила, что он, устав от ожидания, уже собрался уходить. Но это было не так. В распахнутую дверь долетел порыв вечернего ветра. Не знаю, я не могла сказать, что обрадована тем, что он стоит прямо передо мной. Выражение Гаспара оставалось прежним — непроницаемо-вежливым, он слишком хорошо владел собой, чтобы показать — насколько удивлен моим видом.

— Добрый вечер, — на секунду в его глазах проскользнула тонкая искра интереса, более похожего на изучение стоящего перед ним человека, — как твое самочувствие?

— Как будто по мне промчалось стадо коров.

От него не скрылось ни одной ссадины, ни одного пореза, я была в этом уверена.

— Я звонил, но потом подумал, что ты могла приболеть. Как оказалось, я почти угадал ситуацию.

Мужчина выглядел так же свободно и непринужденно, как и всегда. Сегодня на нём был строгий костюм, верх от которого, по всей видимости, остался в машине.

Мы стояли в дверях, Гаспар улыбнулся и показал вниз, на стоящие у его ног два объемных пакета:

— Я заехал в одно место и решил взять корейской еды. Мне показалось, что она должна тебе понравиться. К тому же, я считаю, что в ближайшее время тебе стоит беречь себя от домашних дел.

Я кивнула. В любом случае, было редкой глупостью отказываться от такого дара судьбы, когда мой желудок прилип к позвоночнику, а сама я была не способна даже чашку поднять. Гаспар поднял бумажные пакеты и уверенно прошел мимо меня на кухню, словно ни секунды не сомневался в том, что я соглашусь с его предложением.

Аромат специй и солений дразнил рецепторы, заставляя рот наполняться слюной в предвкушении. Я наблюдала, как Гаспар достает из пакетов коробочки и раскладывает часть из них на тарелки, предусмотрительно вынутые с полки шкафа. Он выбрал те виды еды, которые была не настолько острыми, чтобы навредить желудку. Ловко управляясь тонкими бамбуковыми палочками Гаспар переложил из очередной коробки на тарелку рисовую лапшу, свернувшуюся змеиными кольцами. Выложил сбоку кусочки курицы в сладком маринаде. Дополнив экзотическую картину спаржей, которая приобрела от специй цвет слоновой кости, он поднял голову, чтобы посмотреть на меня.

Я неловко отвела глаза, испытывая смущение. Мне не стоило так долго и упорно рассматривать Гаспара, позаботившегося о том, чтобы я не испытывала нужды в пище, без всякой, на то, причины. Он просто хотел сделать так, и потому — делал. Делал то, что доставляло ему удовольствие, но я была уверена — то, что ему не по душе, ничто на свете не заставит его сделать. Даже если это будет вопрос жизни и смерти.

— Сперва стоит позаботиться о твоих руках, — заявил Дон, и я немного бестолково уставилась на него, ощущая себя сбитой с толку. Потом перевела взгляд на свои руки, пытаясь понять — что с ними не так.

Тем временем Гаспар достал небольшую эмалированную миску, наполнил её теплой водой. Открыл шкафчик, где я хранила лекарства, после секундного раздумия вытащил флакон с антисептическим раствором, вылил его в воду. И двинулся ко мне.

— С момента перевязки ты уже не раз побеспокоила поврежденные места. Лучше обработать их, чтобы не присоединилась инфекция, — он говорил спокойно и убедительно, стараясь, чтобы его слова доходили до меня как можно более понятно. Словно я должна была в любой момент заорать во все горло, вскочить на шкаф и начать визжать. Бинты на руках действительно выглядели отвратительно — все бурые, сбившиеся в сторону. О том, что мне не стоит лишний раз совать руки в шкаф или тащить что - то, вроде чашки, я, конечно же, забывала. А Гаспар в очередной раз оказался прав.

Он поставил миску с раствором на стул между нами, разложив на столе перед собой новые бинты и всё необходимое для перевязки. Я сидела на стуле рядом с ним, ожидая его дальнейших действий. Кажется, сейчас мне стоило положиться на Гаспара и позволить ему делать то, что он считал нужным.

Моя рука с остатком повязки, который склеился от старой крови, погрузилась в теплую воду. Я чувствовала, как бинты становятся тяжелее, пропитываясь раствором. Пальцы Гаспара придерживали ту часть, которую удалось снять, сам он низко наклонился над емкостью, наблюдая за тем, как намокают бинты. Я могла видеть, как свет переливается в его волосах, зачесанных назад и открывающих широкий лоб. Они были и прозрачными, и насыщенными цветом одновременно, словно соединяли в себе всю световую призму. Решив, что прошло достаточно времени, Гаспар приподнял мою руку и медленно, осторожно продолжил снимать повязку. Последние слои её прикипели к обнаженному мясу там, где должны были быть ногти, а так же к глубоким бороздам, оставленным мной на собственной коже. Я тихо зашипела, изо всех сил стараясь сдержаться. Это было достаточно больно.

Во второй раз, когда я невнятно замычала, уже громче и сильнее, Гаспар остановился на секунду, опуская мои пальцы снова в раствор, и заговорил:

— Есть только две вещи, которые нельзя держать внутри себя. Это радость и боль. Если первое должно делать мир вокруг лучше, то второе так же должно выходить наружу, а не накапливаться.

— Это не всегда возможно, — полузадушенно отозвалась я.

— Да. Но все-таки стоит давать боли выплеснуться, а не утопать в ней.

— То есть, надо разбивать посуду и вопить на пол-города, если ушибешь мизинец или получишь премию?