Грех

Пройдя до конца, Нинкаперебралась надругую сторону, но там и шоу с шопами не оказалось: ночные магазины газового оружия, ножичков разных, недорогих часов, неизбежные турки у прилавковю Впору было возвращаться домой: не спрашивать же у прохожих, -- но тут веселая подвыпившая матросская компания свернулав переулок, Нинкавмиг понялазачем и свернулатоже.

Девицы стояли гроздьями прямо науглу, в двух шагах от полицейского управления, и странно похожи были однанадругую: не одеждою только, но, казалось, и лицами. Нинкацепко глянулаи пошладальше.

Назеленом дощатом заборе, оставляющем по бокам дваузких прохода, виселатабличка: ЫДетям и женщинам вход воспрещены -- Нинкатут же поняла, что сюда-то ей и надо, и нырнулав левый проходец.

Переулочек состоял из очень чистеньких, невысоких, один к одному домов, в зеркальных витринах которых, тем же ультрафиолетом зазывно подсвеченные, восседали полураздетые дамы: кто просто так, кто -- поглаживая собачку, кто даже книжку читая.

ОднавитриназанялаНинку особенно, и онаприостановилась: застеклом, выгодно и таинственно освещенная бра, сиделасовсем юная печальная гимназисточкав глухом, под горло застегнутом сером платьице. Тут Нинку и тронул заплечо средних лет толстяк навеселе:

– - Развлечемся? Ты -- почем?

Нинкабрезгливо сбросиларуку, сказалаяростно, по-русски:

– - П-пошел ты кудаподальше! Я туристка!

– - О! Туристка!
– - выхватил толстяк понятное словцо.
– - Америка? Париж?

– - Россия!
– - выдалаНинка.

– - О! Россия!
– - очень почему-то обрадовался толстяк.
– - Если Россия -пятьсот марок!
– - и показал для ясности растопыренную пятерню.

– - Ф-фавён!
– - шлепнулаНинкатолстякапо роже, впрочем -- легонько шлепнула, беззлобно.
– - Я же сказала: ту-рист-ка!

– - Извини, -- миролюбиво ответил он.
– - Я чего-то не понял. Я думал, что пятьсот марок -- хорошие деньги и для туристки, -- и пофланировал дальше.

– - Эй, подруга!
– - окликнулаНинку начистом русском, приоткрыв витрину напротив, немолодая, сильно потасканная женщина, в прошлом без сомнения -статная красавица.
– - Плакат видела? Frau und Kinder -- verboten! Очень можно схлопотать. А вообще, -- улыбнулась, -- давненько я землячек не встречала. Заваливай -- выпьемю

Нинкаулыбнулась в ответ и двинулазаземлячкою в недракрохотной ее квартирки.

Стоял серенький день. Народу наулице было средне. Нинкасиделау окнаи меланхолично гляделанаулицу. Сергей валялся натахте с книгою Достоевского. Накомнатке лежалапечать начинающегося запустения, тоски. Ни-ще-ты.

– - Может, вернешься в Россию?
– - предложилавдруг Нинка.

Сергей отбросил книгу:

– - Ненавидишь меня?

Хотя Нинкадовольно долго отрицательно моталаголовою, глазаее были пусты.

Мимо окна, среди прохожих, мелькнуластайкамонахинь.

Нинкаслегкаоживилась:

– - Где ряса?

– - Надне, в сумке. А зачем тебе?

– - Платье сошью, -- и Нинкаполезлапод тахту.

– - Ну кудаты хочешь, чтоб я пошел работать?! Куда?!
– - взорвался вдруг, заорал, вскочил Сергей.
– - Я уже все тут оббегал! Ты ж запрещаешь обращаться к Отто!

Нинкаобернулась:

– - Бесполезно. Я у него уже былаю

– - Была? В каком это смысле?!
– - в голосе Сергея зазвучалаугроза.

– - Надоел ты мне страшно!
– - вздохнулаНинкаи встряхнуларясу.
– - В каком хочешь -- в таком и понимайю

Было скорее под утро, чем заполночь. Нинкавыскользнулаиз такси, осторожно, беззвучно прикрыв дверцу, досталаиз сумочки ключ, вошлав комнату; разделась, нырнулапод одеяло тихо, не зажигая света, но Сергей не спал: лежал недвижно, глядел в потолок и слезы текли по его лицу, заросшему щетиной.

– - Ну что ты, дурачок! Что ты, глупенький!
– - принялась целовать Нинкасожителя, гладить, аон не реагировал и продолжал плакать.
– - Ну перестань! Я же тебя люблю. И все обязательно наладится.

– - Я не верю тебе, -- произнес он, наконец, и отстранился.
– - Никакая ты не ночная сиделка. Ты ходишью ты ходишь наРиппер-бан!

– - Господи, идиот какой! С чего ты взял-то?!
– - и Нинкавпилась губами в губы идиота, обволоклаего тело самыми нежными, самыми нестерпимыми ласками.

Сергей сдался, пошел занею, и они любили друг другатак же почти, как в залитом африканским солнцем иерусалимском номере, разве что чувствовался в немом неистовстве горький привкус прощания.

Когдабуря стихла, оставив их, лежащих наспинах, словно выброшенные напляж жертвы кораблекрушения, Сергей сказал:

– - Но если это правдаю Я тебяю вот честное слово, Нинаю Я тебя убью.

Сейчас они сидели в витринах друг против друга, наразных сторонах переулка: гимназисточкаи монахиня. Землячкапривалилась к наружной двери, готовая продать билетю И тут из правого проходцавозник Сергей: пьяный, слегкапокачиваясь.

Нинкаувиделаего уже стоящим перед ее витриною, глядящим собачьим, жалостным взглядом, но не шелохнулась: как сидела, так и продолжаласидеть.

Землячкаобратилавнимание настранного прохожего:

– - Эй, господин! Или заходи, или чеши дальше!

– - Что?
– - очнулся Сергей.
– - Ах, да! извините, -- и, опустив голову, побрел прочь.

Землячкавыразительно крутанулауказательным у виска.

– - Зачем?
– - шепталаНинкав витрине.
– - Зачем ты поперся сюда, дурачок?..

Один ночной бар (двойная водка), другой, третий, и из этого, третьего, старая, страшненькая жрицалюбви без особого трудаумыкает Сергея в вонючую гостиничку с почасовой оплатойю

Насей раз придерживать дверцу такси нужды не было: окнамягко светились, даи не мог Сергей Нинку не ждать.

Оназамерланамгновенье у двери, собираясь перед нелегким разговором, но, толкнув ее, любовникане обнаружила. Шагнулав глубь квартиры и тут услышалазаспиною легкий лязг засова, обернулась: Сергей, не трезвый, апобедивший отчасти и навремя усилием воли власть алкоголя, глядел нанее, сжимая в руке тяжелый, безобразный пистолет системы Макарова.

– - Где ты его взял?
– - спросилапочему-то Нинкаи Сергей почему-то ответил:

– - Купил. По дешевке, у беглого прапора, у нашего. Похоже, нашими набит сейчас весь мир.