Грех

– - Никому нельзя!
– - припечатал крутой-молодой.

– - Нет, -- взвесив, коротко, спокойно ответил Нинке Отто.

– - Нет?
– - переспросилаонас тревогой, с мольбою, с надеждою.

– - Нет, -- подтвердил Отто.
– - Они хотят наварить тшерестшур. Триста, тшетырестапроцентов. Это против моих правил.

– - Значит, нет, -- утвердилаНинка, однако, с последним отзвуком вопроса, который Отто просто проигнорировал.

– - Юбилейная рубахаюбиляра, -- продолжал аукционист, разбирая надпись налейбле.
– - Шелк-сырец. Кажется, китайская. Ценав рублях -- девятьсот пятьдесят.

Отто налил Нинке выпивки. Онарешаламгновенье: остаться ли, -- и решилаостаться.

– - Тысяча!

– - Тысячаслева. Тысяча -- раз! Тысяча -- два!

– - Тысятшасто, -- сказал Отто просто так, неизвестно зачем: рубахаименинникане нужнаему былаточно, демонстрировать финансовое свое благополучие он тоже, очевидно, не собирался.

– - Господин Зауэр -- тысячасто. Тысячасто -- раз!

– - Тысячадвести!

Юбиляр с голым, шерстью поросшим торсом, благодушно улыбаясь, следил заторгами с почетного своего места.

Отто поглядел насоседку с холодным любопытством:

– - Хотите, я фс фыстафлю нааукцион? Авось соберете. Стартовую цену назнатшим три тысятши.

– - Долларов?
– - поинтересовалась Нинка.

– - О, да!
– - отозвался Отто.
– - Не сертитесь, но сами толшны понимать, тшто это несколькою тороковато. НаРиппер-бан фам тали бы максимумю марок твести. Но сдесь собрались люти корячие, асартные. И не снают поканастоящей цены теньгам.

– - Левый башмак юбиляра!
– - продолжал тамадааукцион.

– - И что я должнаделать с тем, кто меня купит?

– - Если купят!
– - значительно выделил Отто первое слово и пожал плечами: -- Могу только пообещать, тшто я фас приопретать не стану. И тшто все вырученные теньги перейдут фам. Пез куртажа. Сокласны?

Нинкавыпилаи кивнула.

– - Две с половиной справа!

Отто встал, подошел к юбиляру, нашептал что-то тому наухо, взглядом указывая наНинку, юбиляр поманил склониться тамаду.

– - Нааукцион выставляется, -- провозгласил последний, когдавыпрямился, -любовницаюбиляра, -- и, повернувшись к Нинке, сделал жест шпрехшталмейстера.
– - Прошу!

Нинкавздернулаголову и, принцесса-принцессою, зашагалак перекладине буквы П.

– - Блюдо!
– - крикнул крутой-молодой и утолил недоумение возникшего метрдотеля: -- Блюдо под даму!

Очистили место, появилось большое фарфоровое блюдо, Нинка, подсаженная, взлетела, сталав его центр. Кто-то подскочил, принялся обкладывать обвод зеленью, редиской. Какая откуда, высунулись мордочки любопытных подавальщиц.

– - Стартовая цена, -- провозгласил аукционер, -- три тысячи долларов.

Возниклапауза.

– - Раздеть бы, посмотреть товарю -- хихикнув, высказал пожелание толстенький-лысенький.

Господи! Как Нинкабыланадменна!

Крутой-молодой встал, подошел к толстому-лысому, глянул, словно загрудки взял:

– - Обойдемся без хамства.

– - Дая чего?
– - испугался тот.
– - Я так, пошутил.

Инцидент слегкаотрезвил компанию, и вот-вот, казалось, сомнительная затея рухнет. В сущности, именно молодой мог ее прекратить, но он спокойно вернулся наместо и не менее спокойно произнес:

– - Пятью

Сноваповислатишина. Девочки-подавальщицы зашлись в немом восторге, словно смотрели ЫРабыню Изауруы, даже аукционер не долбил свое: пять -- раз, пять -дваю

Отто холодно, оценивающе глянул намолодого и, подняв двапальца, набил цену:

– - Семь!

– - Десять, -- мгновенно, как в пинг-понге, парировал тот.

– - Пятнадцать!
– - выкрикнул толстенький-лысенький: идея осмотреть товар, кажется, им овладела.

– - Двадцать!
– - молодой тем более не сдавался.

– - Двадцать -- раз, -- пришел в себя аукционер.
– - Двадцать -- два! Двадцатью -- и занес молоток над кастрюлею.

– - Тватцать пять, -- вступил Отто, еще раз рассчитав, что цену его, пожалуй, платежеспособно перебьют -- и точно:

– - Тридцать!

Однаиз подавальщиц глотнулавоздух от изумления. Молоток ударил в кастрюльное дно.

– - Проданою

Нинкасобралась было спрыгнуть, но Отто остановил жестом, вставанием:

– - Теньги!

Крутой-молодой извлек из внутреннего карманапачку, отсчитал двадесяткабумажек, которые спрятал назад, аостальные, подойдя, положил наблюдо к нинкиным ногам: поверх салата, поверх редиски. Вернулся наместо.

– - Ну-каживо!
– - шуганул метрдотель подавальщиц.
– - Чтоб я вас тутю

Нинкаскосилась вниз, назеленоватую пачку, перетянутую аптечной резинкою.

Отто взял нинкину сумочку, оставшуюся настуле, передал в ее сторону.

– - Перите, -- сказал и пояснил собравшимся: -- Косподин Карпов, -- кивок в сторону юбиляра, -- шертвует эту сумму наблаготворительность. А распоряшаться ею бутет бывшая его люповница.

Полуголый господин Карпов кивнул туповато-грустно: ему вдруг жаль показалось расстаться с такою своей любовницей.

Нинкаприсела, спряталаденьги в сумочку, спрыгнула, подхваченная мужскими руками, медленным шагом направилась к молодому и неожиданно для всех опустилась пред ним наколени, склонилаголову.

Молодой посмотрел наНинку, посмотрел насобравшихся, явно ожидающих красивого жестаи, кажется, именно поэтому жестане сделал: не поцеловал даме руку, не предложил подняться или что-нибудь в этом роде.

– - Неужто ж я столько стю?
– - спросилаНинка.

– - Столько стю я!
– - отрезал молодой, и светлый, прозрачный глаз его, подобный кусочку горного хрусталя, намгновенье сверкнул безумием.

– - И что вы намерены со мной делать?

– - Жить, -- ответил тот.

– - А если не подойду?

– - Перепродам.

– - Много потеряете, -- бросил реплику адвокат.

– - Тогдаубью, -- и снова -- безумный блеск.

Нинкакоротко глянуланахозяина, пытаясь понять: про убийство -- шуткаэто или правда?
– - и решила, что, пожалуй, скорее правдаю

Не слишком ли все это было эффектно? Не чересчур? Передышкаво всяком случае необходима:

юптички, поющие нарассвете над кое-где запущенным до неприличия, кое-где -- до неприличия же зареставрированным Донским монастырем: именно отсюда, от ОтделаСношений или как он у них там? очень ранним рейсом отбывает в Иерусалим группапаломников; кто уже забрался внутрь, кто топчется покавозле -- автобуса; все сонные, зевающие: двое-трое цивильных функционеров старого склада, двое-трое -- нового; упругий, энергичный, явно с большим будущим тридцатилетний монах; несколько солидных иерархов; злобная, тощая церковная старостаиз глубинки; непонятно как оказавшаяся здесь интеллигентного видапарас очень болезненным ребенком лет тринадцати; вполне понятно как оказавшаяся здесь парасотрудников службы безопасности, принадлежность к которой невозможно как описать, так и скрыть и, наконец, разумеется, Нинка: сновав черном, как тогда, в лавре, только в другом черном, в изысканном, в дорогом, -- крестик лишь дешевенький, алюминиевый, которым играла, тоскуя, читая Евангелие, тогда: в недавнем -- незапамятном -- прошломю