Грехи ассасина
Шрифт:
«Я сам буду решать, что такое грех».
Похоже, длинный список прегрешений Раккима пополнился богохульством.
— Может, — Лео тихонько откашлялся, опасаясь нарушить ход мыслей бывшего фидаина, — может, когда отъедем подальше от того места, ну, где все произошло, остановимся на ночлег?
— Я не устал.
— Понятно. Подготовка воина-тени.
— А тебе самому почему бы не поспать? Дай мозгу и языку немного отдыха.
Толстяк зевнул.
— Я тоже не устал.
Ракким сосредоточенно изучал темноту впереди, высматривая проблеск света или какой-нибудь другой признак устроенной на дороге засады. Лео, конечно, ничего не знал о смерти,
— Я думал, воины-тени избегают прямых столкновений, — выпалил Лео.
— Никак не отстанешь?
— Просто пытаюсь понять. — Юноша сжал пухлые пальцы в кулаки. — Воины-тени должны оставаться невидимыми. Так отец говорил. Незаметными, не привлекающими к себе внимания. Они должны вести себя осторожно. Не убивать без крайней необходимости.
— Я уже не воин-тень.
— А кто ты тогда?
Ракким промолчал. Он не знал ответа. Лишь одно мог сказать с уверенностью — Лео не услышал от него ни капли лжи. Воина-тени больше не стало. Превращение являлось их профессиональной болезнью. И еще ассасинов. Со временем первые всегда перенимали обычаи туземцев, а вторые становились бешеными псами. Лишь Раккиму когда-то удалось избежать подобной участи.
Ассасины, как и воины-тени, действовали в одиночку. Они имели полную свободу действий, подчинялись лишь непосредственному начальству и могли рассчитывать только на одно: уйти со службы живыми. Правда, Дарвин доказал обратное. В заброшенной церкви в Нью-Фаллудже Ракким схватился с мужчиной, прожившим более сорока лет. Убежденный атеист, ассасин пребывал в самом расцвете сил. Оба они успели покрыться кровоточащими ранами, оба едва дышали, следя за танцующими клинками в руках друг друга.
— Я сразу узнал тебя, как только увидел, — звенел насмешливый голос Дарвина. — Сразу же понял, кто ты такой.
Ракким нанес удар, пролив еще несколько капель крови.
— Я знаю, кто ты. Знаю, что ты думаешь.
— Тогда мне жаль тебя, Рикки. — Ассасин сделал вид, будто поскользнулся, однако хитрость не удалась. Тело его обмякло — скрывать боль от противника получалось все труднее. — Злейшему врагу не пожелал бы узнать, что я думаю.
Даже теперь бывший фидаин не мог сказать с уверенностью, выражал печальный взгляд Дарвина искреннее сочувствие или служил прикрытием для очередной уловки. Впрочем, не все ли равно. Имело значение лишь то, что ассасин умер, а Ракким остался в живых. «Хорошо смеется тот, кто смеется последним, придурок».
Он повернул руль, машинально вписываясь в поворот, но сам продолжал прокручивать в памяти окончание поединка. В церкви повисла мертвая тишина. Никто не произнес последнего слова. Губы ассасина сомкнулись на рукоятке клинка, пригвоздившего его к колонне. Ракким молча смотрел на него, а глаза Дарвина делались все шире и шире. Бывшему фидаину почти не хватало его мягкого, ироничного голоса. Такого обволакивающего, сбивающего
с толку… Ракким резко нажал на тормоз, машину занесло.— В чем дело? — раздался крик Лео.
Автомобиль замер перед нагромождением растительности, вклинившимся в окружавшие дорогу поля. Заросли поднимались вверх футов на тридцать-сорок и почти полностью перекрывали узкое шоссе. Бывший фидаин включил дальний свет. Луч выхватил из темноты блестящие листья и толстые стебли, однако пробиться в глубину живой массы не смог.
— Что это такое? — спросил Лео. — Джунгли?
— Кудзу.
Юноша присвистнул.
— А я думал, это название какого-то быстрорастущего сорняка.
— Так и было. До великого потепления. — Ракким выключил фары, но глушить двигатель не стал. — С кудзу всегда были связаны определенные проблемы, но после изменения климата все наши естественные враги, кажется, стали еще сильнее. Еще живучей. — Он всмотрелся в темноту. — Огненные муравьи поселились в городах, в Саванне и Бирмингеме пчелы-убийцы не позволяют детям выйти летом на улицу. В дельте фермеры используют напалм, чтобы не дать кудзу заполонить лучшие низины, сотни людей умирают каждый год от ядовитого плюща. Словно мать-природа чувствует, насколько мы близки к поражению.
— Только без мелодрамы, — презрительно фыркнул Лео. — Рикки? — Он завертел головой. — Рикки!
Тихонько нырнув в заросли, Ракким двинулся наискосок от дороги. Ноги ступали по мягкой, словно губка, земле. Юноша продолжал звать его, но бывший фидаин не откликался и продолжал идти вперед. Толстяк начинал причинять неприятности, как он и предупреждал Сару. Ох уж эти штатские. Пусть она его любимая женщина, правая рука самого президента, тем не менее Сара тоже штатская.
Звезды на миг отразились в чьих-то крошечных глазках. Белка следила за ним с низкой ветки. Ракким абсолютно бесшумно скользил через растительную мешанину. Вдоль обочины тянулся достаточно глубокий овраг. Бывший фидаин пересек его по узкой, почти невидимой в густой траве доске и свернул к границе леса, по-прежнему неслышный, словно тень. Остановившись, Ракким закрыл глаза, выждал, пока включится ночное зрение, затем открыл.
Отсюда он мог видеть все в любом направлении на расстоянии мили. Ни огонька. Ни единого движения. Ни одного постороннего звука. Только шелест листьев и шорох мелких животных над головой. Никто не ждал их в засаде среди зарослей кудзу. В этом не было необходимости. Участок дороги перед зарослями, край полосы, покрытой растрескавшимся асфальтом, оказался попросту срыт на десять футов и заменен помостом, затянутым черным пластиком. Для надежности его присыпали землей. Водители, с какой бы стороны они ни подъезжали, увидев зеленое нагромождение, прижимались к обочине, помост ломался, и машина падала в канаву. На следующее утро хозяевам ловушки оставалось лишь проверить, не выжил ли кто-нибудь, забрать ниспосланную судьбой добычу, да выволочь при помощи лебедки разбитый автомобиль, чтобы не вызвать подозрений у следующей жертвы.
Не обращая внимания на назойливых москитов, Ракким долго всматривался в темноту оврага. Он сумел различить несколько блестящих предметов — осколков ветрового стекла или не подобранных местными жителями крышек от колесных дисков. В здешней части Техаса становилось трудно заработать на жизнь одним земледелием. Засухи продолжались бесконечно долго, а кудзу высасывали все грунтовые воды. Вероятно, за оставшихся в живых требовали выкуп или просто продавали. Потом шли в церковь на воскресную службу и возносили молитвы, оставляя все в руках Божьих.