Грехи

Ещё одна слеза скатилась вдоль носа и упала ей на руку. Она улыбнулась дрожащими губами.

– Я не хочу, чтобы вы волновались обо мне. Я вернулась подготовленная. Я знаю, это опасно, и мне иногда делается страшно, но я должна это сделать. Кроме того, я знаю, вы присмотрите за мной.

Она поднялась с земли, отряхнула одежду и сказала:

– Ну что ж, мне, пожалуй, пора идти. Я вернусь на следующей неделе. Возможно, к тому времени у, меня будет что рассказать вам. – Она пошла, потом остановилась и обернулась. – Я действительно люблю вас, ребята… и я тоскую о вас, как сумасшедшая.

Засунув руки в карманы джинсов, она повернулась на носках и быстро зашагала прочь, но, сделав всего десяток шагов, увидела его. Черт побери! Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она направилась прямо к нему.

– Это входит в привычку? – строго спросила она. – Я знаю, что Сент-Джоун мал, но, дьявол, думаю, я могла бы время от времени покидать свой дом без того, чтобы не натыкаться на тебя.

Он сидел на корточках, поэтому ему пришлось вытянуть шею и взглянуть на нее снизу вверх.

– Ты собираешься часто приходить сюда? – усмехнулся он.

– Собираюсь, – подтвердила она нерешительно. – При чем тут это? Каждое воскресенье… пока я здесь.

– Тогда, видимо, мы будем встречаться каждую неделю, если, конечно, ты не захочешь установить расписание. Понимаешь, ты приходишь в девять или в десять, а я в час или в два.

Тогда она обратила внимание на надгробную плиту.

Бертон А. Боухэнон и Барбара Джей Боухэнон

12 августа 1941 – 1 января 1987

9 марта 1943 – 28 августа 1986

– О, Боу, прости, я забыла, что здесь твои родители. – Она топнула ногой. – Я чувствую себя идиоткой.

Боу поднялся с легкой дружелюбной улыбкой:

– Не бери в голову.

– Ты приходишь сюда каждое воскресенье?

Он усмехнулся, услышав недоверие в ее голосе.

– Э, хоть я и дрянь, но не до такой степени. Я любил свою мать, и Берт, ну, он заслуживал больше, чем получал от меня. Я просто прихожу и смотрю, чтобы их могилы были ухожены. Неважно… Просто, я должен что-то делать.

– Это очень важно, – сказала она мягко, – это самые замечательные слова, которые я слышала когда-либо.

– Ты тоже здороваешься со своими родителями, да?

Ей мешали слезы, неожиданно набежавшие на глаза, и она отвернулась.

– До сегодняшнего дня я не понимала, как сильно мне их не хватает.

– Им не хотелось бы, чтобы ты делала это, Блю, – сказал он так тихо, что она с трудом уловила его слова.

– Навещала их?

Он нахмурился:

– Ты понимаешь, о чем я говорю. Они не хотели бы, чтобы ты подвергала себя опасности.

Она рассердилась. Разговаривая с родителями, она смеялась над всеми, кто отговаривал ее, но тут совсем другое. Это Боу, и у него меньше, чем у кого бы то ни было, прав учить ее, что делать.

– Мне жаль твоих родителей, – сказала она твердо, – они были добры ко мне, когда… Ладно, не буду мешать тебе.

– Все уже сделано, – ответил он, небрежно пожав плечами, – я вернусь к машине вместе с тобой.

Они больше не разговаривали, пока не подошли к ее «чероки». Настал неловкий момент, оба остановились – ни один из них не знал, как выйти из затруднительного положения и закончить неожиданную встречу.

– Думаю, я еще увижу тебя, – сказала наконец девушка.

– Несомненно. Как ты заметила, Сент-Джоун невелик.

Она изобразила улыбку, вертя ключи, которые вытащила из кармана. Он коротко отсалютовал ей и собрался уходить, но она остановила его.

– Я была огорчена, узнав, что твоя женитьба не удалась.

Он остановился:

– Ты довольно внимательно следила за нами, верно?

– Я выписывала газету. Сперва прочла объявление о твоей свадьбе, а потом о разводе. Очень жаль. Мне хотелось, чтобы ты был счастлив.

Последнее было сказано мягко – это было признание, которого она не собиралась делать. Он пожал плечами.

– Этого не могло быть. Мы поженились по ошибке. Ей нравилось жить в Поуданке, она хотела, чтобы я работал в одной из юридических фирм в большом городе.

Она рассмеялась:

– Да, это напомнило мне, что ты теперь большой человек в городе, верно? Государственный обвинитель. Полагаю, мне лучше следить за своими поступками.

– Я вполне снисходителен.

– Значит, если меня арестуют за неправильный переход, ты не станешь заводить на меня дело?

– Не знаю. Я могу быть довольно суровым с тобой, если ты будешь подвергать риску свою жизнь. – Это было сказано в шутку, но косвенный намек был ясен.

– Я сама могу позаботиться о себе, как сказала тебе вчера вечером. Я настоящий караульный номер один.

– Надеюсь, что так, Блю. Но у меня такое назойливое чувство, что ты готова разворошить осиное гнездо, а единственный способ защититься от взбесившихся ос – убежать.

Вместо того чтобы рассердиться, она улыбнулась:

– Ты довольно умен, Кин Боухэнон. Держу пари, ты один из самых преуспевающих адвокатов.

Он отвернулся. Мог быть, но не был. Он отмахнулся от этого замечания, снова поймал взгляд ее сияющих голубых глаз и усмехнулся:

– Я хорош во многих отношениях, дорогая. Может быть, ты пробудешь здесь достаточно долго, и я смогу напомнить тебе об этом.

Он увидел, как голубизна в ее глазах превратилась к серую грозовую тучу, и засмеялся.

– На все не хватит времени, Боухэнон.

Он продолжал смеяться, когда она отъехала, но только до тех пор, пока она не скрылась из виду и не могла больше видеть его.

Кин шел домой… если это молено было назвать домом. Двухкомнатный рыбацкий коттедж был не просто маленьким, он был жалким и нуждался в капитальном ремонте. Кин не был мастером на все руки, кроме того, ему было безразлично, как выглядит его жилище, – пока на нем была крыша, оно устраивало его.

Здесь было сухо.

Здесь было тепло.

Здесь никто не надоедал ему.