Гремучие скелеты в шкафу Том 2

* * *

Андрей Макаревич не был первым, с кем это случилось. Пожалуй, даже немного отстал. В 1968 году он услышал «Beatles». Альбом «A Hard Day's Night». «Мы были совершенно ошарашены… Не только удивительная музыка… это были обыкновенные ребята, такие же, как мы, — и пели они простыми, натуральными голосами. И потом, они же сами все сочиняли!» Импульс был огромен, желание придумывать музыку и петь свои песни было непреодолимым: восьмиклассники 19-й московской спецшколы организовали группу «Машина времени». Играть они практически не умели, но писать песни начали сразу. Их было четверо: Макаревич (гитара, слова, вокал), Сергей Кавагоэ (орган), Саша Кутиков (бас-гитара, вокал), Юра Борзов (ударные). На новогоднем вечере в школе участники группы впервые приобщились к «живому» року — играли «Атланты» Алика Сикорского. И еще одно незабываемое ощущение — громкость, проникновение в зал, звуковое давление!

Вскоре и сама «Машина времени» начала выступать на школьных вечерах. Репетировала группа в знаменитом тогда Доме культуры «Энергетик», центре московского самодеятельного рока. Там же создавали свои программы и выступали «Скоморохи» Градского, «Второе дыхание» во главе с «русским Джими Хендриксом» — Игорем Дегтярюком, — наш ответ на «Rotting Stones» — «Рубины» и другие. Вообще любительская сцена тогда бурлила, группы возникали буквально сотнями, а непосредственность и энтузиазм аудитории вполне соответствовали радостному настроению и энергии музыкантов. Рокеры-ветераны вспоминают то время с ностальгией, и понять их можно…

Однако было одно обстоятельство, еще тогда вызывавшее у меня недоумение, да и сейчас удерживающее от слишком большого восторга по поводу тех бурных «сейшенов»: почти все группы были ориентированы исключительно на англо-американский репертуар. «Машина времени», исполнявшая песни собственного сочинения, была буквально единичным исключением (исключение № 2 — «Скоморохи», других в Москве я не знал). «„Beatles" пели о своих делах, мы о наших… Мне это казалось совершенно естественным», — говорит Макаревич. Мне это тоже казалось не только «нормальным», но и очень важным, однако прошло еще около десяти лет, прежде чем большинство рок-музыкантов прониклось несложной мыслью, что надо придумывать, а не копировать.

Все четверо были лучшими друзьями. Их объединяла не только музыка: жизненные цели, мировоззрение — все было общим. То, что называется духовным родством. Собственно говоря, иначе они себе рок-группу и не представляли. О распадах групп и ссорах их участии-, ков тогда еще не слыхивали, образец — веселая четверка «Beatles» — еще были вместе, равно как и все остальные дружные квартеты и квинтеты. И казалось, прочен священный союз и играть им вечно. Для всех, кто в это верил (а верили поначалу, наверное, все), расставание со светлой «мушкетерской» иллюзией было болезненным. Но неизбежным. Выяснилось, что одни, грубо говоря, умеют играть на инструментах, а у других это — черт возьми! — никак не получается. Место за ударными занял техничный Максим Капитановский.

Но искушения продолжались. Вскоре пришлось пожертвовать не одним музыкантом, а целым ансамблем. Макаревича и Кавагоэ пригласили играть в составе одной из популярнейших тогда московских групп «Лучшие годы». «Мы очень многому у них научились», — вспоминает Макаревич. Наверняка так. Но целый год «Машины времени» не было.

«Лучшие годы» выступали перед более широкой аудиторией и, в частности в 1972 году, явились и пред очами студента Троицкого. Тогда я впервые увидел героев этого рассказа. На фоне неотразимых, снисходительно раскованных боссов сутулый напряженный Макаревич, загадочно, но с затаенным страхом в глазах улыбавшийся публике, выглядел неожиданно трогательно. Кавагоэ тоже: мрачноватый, нервный и одетый в нелепое пончо (если память мне не изменяет). Один Кутиков уверенно, как основной, держал себя на сцене, сверкая застиранными до белизны джинсами. Он был оператором.

Вокалист Сергей Грачев долго имитировал Тома Джонса и других «артистов зарубежной эстрады» — впоследствии эта программа перекочевала в репертуар «Цветов» вместе с певцом, — затем наступила очередь Макаревича. Песни были на русском языке (интересно!), очень (очень!) простые, мажорные, в хорошем темпе. Сильно ощущалось влияние ранних «Beatles» и, как я понял позднее, самодеятельной «трехаккордной» туристско-подъездной песни. Мне все это казалось вариациями на тему «об-ла-ди, об-ла-да». Тексты в большинстве своем годились для школьного КВН.

Мне форму новую дадут, Научат бить из автомата. Когда по городу пройду, Умрут от зависти ребята.

Впрочем, некоторые мне понравились больше:

И беда навсегда станет нипочем, Если ты надел очки с розовым стеклом.

В одних песнях била по струнам юная романтика («весенний ветер вновь и вновь твердить мне будет о тебе»), в других чувствовалось бремя усталости и воспоминаний девятнадцатилетнего человека («караваны дней былых в последний раз промчатся надо мной»), Макаревич и К⁰ были симпатичными ребятами, но сказать, что они заинтересовали меня… Нет.

Роман с «Лучшими годами» продолжался год, и в результате него «Машина» осталась без аппаратуры — «старшие» партнеры скромно присвоили ее себе. Все же мало-помалу группа начала играть. Новое бедствие: пропало главное материальное достояние ансамбля — японский электроорган «Эйсгон» (усилиями милиции он был обнаружен спустя 5 лет в Сибири). Кавагоэ пересел за барабаны. И начался карнавал составов. Они играли вшестером (Игорь Саульский на органе, Алик Микоян пел, бородатый парень играл на бонгах); со скрипачом; с флейтистом. Деловой и энергичный Саша Кутиков, не выдержав «напрягов», ушел из группы. Тогда соаав получился совсем курьезный: Макаревич взялся за бас, а на гитаре «квакал» Игорь Дегтя-рюк… Потом на басу играл Саульский.

Чего только не было. «Иметь в группе одних единомышленников оказалось слишком трудной задачей. И мы стали приглашать в ансамбль самых разных музыкантов. Специально для них писались партии, они их исполняли. Когда взаимный интерес иссякал, они уходили». — Подход Макаревича будто стал более профессиональным. Но не все так легко: за этими сухими словами — горечь не-оправдавшихся надежд, ссор, расставаний. Все же каждый новый музыкант приходил как новый друг, а уходил… разочарованным, обиженным, равнодушным? А таких было не меньше десятка.

Кейт Ричардс (из «Rolling Stones») однажды поделился ценным наблюдением: самые лучшие песни создаются в самые плохие времена — когда ситуация напряжена и неустроена. Опыт «Машины» подтверждает это. Именно в те годы (1973–1975) Андрей Макаревич с коллегами написал самые знаменитые свои номера, которые спустя несколько лет сработали как часовой механизм с бомбой замедленного действия, вынесли группу к всесоюзной славе. Это драматичный блюз «Ты или я» (чаще именуемый «Солнечный остров» или «Все очень просто»); это невеселый «День рождения» и саркастические «Маски»; это «Черно-белый цвет», «Марионетки» и «День гнева». Последнюю песню я помню особенно хорошо и особенно люблю ее. Резкий гитарный аккорд, отпечатывающийся раз за разом, как сапоги шеренг, марширующих по брусчатке.

Сегодня самый лучший день — Пусть реют флаги над полками, Сегодня самый лучший день — Сегодня битва с дураками.

Никто не считал себя дураком, ни на сцене, ни в зале, — и восторгу не было конца.

..Когда последний враг упал, Труба победу проиграла. Лишь в этот миг я осознал, Насколько нас осталось мало.

И я в этот миг осознал, что они не такие уж птенчики и не дураки, и явно не носят розовые очки. К ним стоило прислушаться. И я стал их слушать на концертах и танцах, в актовых залах институтов и в общежитиях, Домах культуры и кафе-стекляшках. И с интересом наблюдал за дальнейшим продвижением «Машины времени».