Гремучие скелеты в шкафу Том 2

Они (кто?) говорят, что губы ее (кого?) Стали сегодня как ртуть Что она ушла чересчур далеко И ее уже не вернуть. Но есть ли средь нас (кого?) Хотя бы один, кто мог бы пройти ее путь (что за путь, мать вашу?) Или сказать, чем мы обязаны ей? (С какой стати? Или я дурак, или это словесный понос.)

Затем идут две первоклассные строчки:

Но чем дальше, тем будет быстрей. Все помнят отцов, но зовут матерей.

И вновь полувнятный облом:

Но они говорят, что у них веселей, В доме, в котором не гасят свечей.

И так — вверх-вниз — всю дорогу. Не знаю, как БГ избавиться от косноязычия местоимений и кочующих из песни в песню рифм («вино — кино», «ночь — помочь», «лица — конца» etc.); может быть, ему просто стоит поменьше писать и доводить свои продукты до более концентрированного состояния.

Вот, всё. Таковы некоторые мои формалистические (смысла песен я намеренно не касался — это более широкая тема) соображения по поводу творчества ансамбля ленинградских сторожей и дворников «Аквариум». Всего им наилучшего.

(Альманах «Зеркало», 1981 г.)

Эстрадная музыка и ее слушатель

Это глава из коллективной научной монографии, выпущенной нашим сектором Института искусствознания. По времени, полагаю, это 1980-й год. Именно за такого рода труды я и получал в течение пяти лет зарплату (125 рублей в месяц) при одном присутственном дне в неделю. Если не считать счастливого отрочества в Праге (1963–1968), то эта научно-исследовательская пятилетка (1978–1983) в ненавязчивой компании умных коллег и красивых сотрудниц была самым беззаботным периодом в моей жизни.

Полифункциональность искусства, многообразие социальных ролей, которые оно исполняет, и отнюдь не одинаковый характер процесса создания его ценностей естественным образом предопределяют наличие внутри каждого данного вида искусства весьма разнородных «слоев». Спектр их необычайно широк: от полотен Гойи до лубочных картинок, от фантасмагорий Феллини до бытовых мелодрам, от «Войны и мира» до детективов, читаемых в транспорте. Расслоение на искусство, условно говоря, «серьезное» и искусство, условно говоря, «развлекательное» повсеместно и неизбежно, однако нигде поляризация эта не зашла так далеко, как в музыке.

Эстрадная и академическая музыка представляют собой ныне два почти не взаимосвязанных течения: «творцы», за редкими исключениями (Бернстайн, Эшпай), принадлежат либо к тому, либо к другому клану; конкретные каналы распространения — от телепередач до секций магазинов (а за рубежом — и целые фирмы грамзаписи и музыкальные издания) ориентированы, как правило, на один из двух «подвидов»; наконец, аудитории тоже в значительной степени отчуждены друг от друга [2] .

2

Исследования. проводившиеся в 1970–1971 гг. на У рале. дали, в частности, и такие результаты: среди посетителей эстрадных концертов лишь 2.5 % заявили, что посещает симфонические концерты. 3.4 % посещают камерные; что еще более удивительно. среди посетителей симфонических концертов на эстрадных бывает 13.1 % (Челябинск) и 8.1 % (Свердловск) // Цукерман В. Музыка и слушатель. М. ' 1972. С. 109–110.

В чем причина столь радикального размежевания «серьезного» и «популярного» в музыке — размежевания, почти немыслимого в сфере изобразительного искусства, малоощутимого в театре и существующего скорее в виде отдельных «ненормальностей» (хотя и образующих определенную тенденцию) в литературе и кинематографе?

«Корень зла», по-видимому, в специфике музыки, как наиболее «субтильном» из искусств: это «неосязаемость» звуковой материи, абстрактность языка, неявность восприятия, «декодировки» содержания. В музыке «легкой» очевидно стремление насытить ее более доступной информацией, сделать субстанцию привычнее и устойчивее — за счет ритма, броской мелодии и, конечно, «буквальной» человеческой речи (в песнях). Это, бесспорно, делает восприятие музыки более тривиальным и однозначным, а заодно и наделяет музыку рядом важных «функциональных» свойств — танцевальностью, возможностью облечь в нее словесные образы, подпевать и т. д. Все это, помноженное на уникальность эмоционального переживания, даруемого музыкой, делает «эстраду» столь милой сердцу самой широкой аудитории.

Авторы академической музыки, напротив, сознательно избегают компромиссов «легкого слушания», нередко изгоняя из своих произведений и элементы «узнаваемости» (гармония, тональность, привычные тембры), бывшие фундаментом «серьезной» музыки относительно недавнего прошлого. Это позволяет сделать вывод о существовании двух принципиально противоположных подходов к сочинению музыки. Первый — музыка для массового слушателя: «должна отвечать общим законам музыкального восприятия, чтобы слушатель мог уловить в ней упорядоченные формы… композитор будет пользоваться данными информационной теории восприятия». Второй — «„музыка для богов", для людей, владеющих высоким искусством понимания тончайших отношений между элементами… Если таковых не окажется, композитор творит в надежде, что они появятся в дальнейшем» [3] .

3

Моль А. Искусство и ЭВМ // Искусство и ЭВМ. М., 1975. С. 197.

Таким образом, размежевание предопределено еще до создания произведения самой интенцией автора — а уже затем оно и формально, и фактически закрепляется на уровне языка и образов. И если «массовый слушатель», как правило, просто не в силах верно расшифровать заложенное в «серьезной» музыке послание и она видится (точнее, слышится) ему скучной, сумбурной, непонятной, — то «боги», в большинстве своем страдая «синдромом Антона Иваныча», непременно видят «легкую» музыку банальной и пустой. В своей системе координат каждая из этих двух оценок будет в целом справедлива. Другое дело, что сами эти системы оценок, критерии и мерила совершенно различны. То, что является бесспорным достоинством практически любого произведения «легкой» музыки, от оперетты до джаз-рока (например, простая и броская мелодическая тема), может ровно ничего не значить или даже восприниматься как нелепость в контексте симфонического или камерного произведения. И наоборот, естественно.

Интересно, однако, то, что вплоть до начала XIX века столь явного разделения музыки на два чуждых друг другу лагеря не существовало. «…Я стал искать в сочинениях Перголези скорее „ритмические", нежели „мелодические" номера… пока не обнаружил, что такого различия не существует. Инструментальная или вокальная, духовная или светская музыка XVIII века вся является в известном смысле танцевальной музыкой» [4] , — такое неожиданное для себя открытие сделал Стравинский, работая над «Пульчинеллой». Классические произведения Баха, Гайдна, Моцарта в свое время выполняли функции родственные, а часто и тождественные (балы и увеселения, торжественные песнопения) тем, что ныне являются прерогативой популярной музыки, — и, конечно, музыкальный рад их этим цепям вполне соответствовал! [5]

4

Стравинский И. Диалоги. Л., 1971. С. 172.

5

Красноречивый факт; согласно результатам конкретного исследования. проведенного в 1976–1977 гг. в Москве, молодой «массовый слушатель» явно предпочитает музыку ваковской эпохи классике XIX в., а ее. в свою очередь, современной «музыке новых средств». См.: Алексеев Э… Андрукович П… Головинский Г. Молодежь и музыка сегодня // Социальные функции искусства и его видов: Сб. М… 1980. С. 233.

С другой стороны, конечно, характер творческого процесса этих композиторов никак не мог быть навеян «данными информационной теории восприятия» и скорее соответствовал «академическому» идеалу (хотя, опять же, мы прекрасно знаем, что почти все произведения писались тогда в ответ на конкретный заказ — короля, курфюрста, архиепископа…).

Поэтому логично предположить, что доктрина, разделяемая большинством музыковедов и гласящая, что «серьезная» музыка, и только она, суть продолжение великих традиций прошлого и средоточие всех истинных музыкальных ценностей настоящего, — во многом ошибочна. Ибо ряд важнейших элементов, без которых невозможно представить себе музыкальное искусство как целостное явление, элементов, зародившихся еще в древнем фольклоре и не чуждых Моцарту, сейчас является едва ли не монополией «легкой» музыки.

Песни, танцы, ритуалы — в них сосредоточена не только львиная доля социализирующего и «развлекательного» воздействия музыки; они, бесспорно, способны вызывать и глубочайшие переживания, и приливы вдохновения… При всей своей условности фраза А. Н. Сохора: «…Если без серьезной музыки жизнь пуста, то без легкой — скучна» [6] совершенно справедлива в том отношении, что каждый из типов музыки имеет свою «сферу влияния» — как в личностном, так и в социальном аспектах. Эстрадная и академическая музыка определенным образом дополняют друг друга, каждая по-своему гармонизируя отношения человека с обществом и его собственный внутренний мир, делая человека лучше.

6

Сохор А. Н. О музыке серьезной и легкой. Л… 1964. С. 18.