Грешница и кающаяся. Часть I

Он не может уехать из замка, не сказав ей, как горячо и как страстно ее любит, не подтвердив все то, в чем клялся в ту памятную ночь на вилле.

Ей не нужно было новых клятв, она была счастлива… Вольдемар получил прощение за все. Маргарита обещала рассказать ему обо всем, что произошло с нею с тех пор, как они расстались.

Бывает такая любовь, которую не гасят никакие препятствия и разлуки, она только разгорается все больше и больше. Такая любовь не рассуждает о будущем и в счастливые минуты забывает о всех неудачах и горестях. Именно такая любовь соединяла принца с Маргаритой. Она воодушевляла их обоих, они забыли, как тяжело было прошедшее, не думали, что будущее может быть не лучше.

Они были одни.

То был не принц, а любящий перед любимой. Он притянул Маргариту к себе. В эту минуту за портьерой у двери послышался шорох, но молодые люди не обратили на него внимания. Они растворились друг в друге, забыв об окружающем. Словно невидимая сила оторвала их от земли, где они не могли соединиться, несмотря на любовь, скреплявшую их сердца. Все было забыто: и прошедшие муки, и неясное будущее. Час блаженства искупил годы страданий Маргариты и мучительные упреки совести Вольдемара.

Экипаж ждал его внизу; наконец он вырвался из объятий, обещая скоро возвратиться. Маргарита проводила возлюбленного до лестницы; он еще раз нежно поцеловал ее и скрылся в длинном коридоре.

В ту минуту, когда Маргарита возвратилась в свою комнату, ступила на ковер, из-за портьеры появилась женская фигура. Маргарита узнала аббатису монастыря Гейлигштейн. Лицо ее выдавало внутреннее волнение, рука судорожно искала что-то под широким плащом.

Эта женщина пришла собственными глазами увидеть, кто встал на ее пути. В достижении своих целей Леона не терпела никаких препятствий, а потому Маргарита должна была умереть.

Убедившись, что в комнате никого нет, кроме следившего за нею камергера Шлеве, она, не мешкая, подскочила к своей несчастной жертве. В руке ее что-то блеснуло. Послышался тихий стон, и Маргарита как сноп упала на ковер, на груди ее медленно расползалось кровавое пятно.

Монахиня, сопровождаемая хромоногим Мефистофелем, поспешно оставила комнату.

Несчастная жертва бесчеловечной ревности осталась лежать окровавленной посреди комнаты.

XXXIX. СТАРЫЙ УЛЬРИХ

Когда Эбергард возвратился к себе во дворец, он застал в знакомой нам зале своего старого друга Ульриха, который так поразительно походил на него.

Они тепло поздоровались: этих людей соединяла общая цель, к которой они стремились всеми силами своих благородных душ, желая принести как можно больше пользы человечеству. Они оба служили одному и тому же символу. Эбергард получил его от старого Иоганна, а Ульрих — от своего отца. Символ этот имел не только явное, но и тайное значение.

Эбергард протянул руку товарищу.

— Я рад тебя видеть, друг мой, садись сюда,— он указал на диван, стоявший напротив портрета отшельника.

— Я не могу у тебя долго задерживаться, Эбергард.

— У тебя что, спешная работа?

— Нет, сегодня воскресенье, а этот день я посвящаю отдыху и размышлениям…

— Как и твой отец.

— По его воле я и пришел сюда, он желает тебя видеть.

— Это похоже на упрек, Ульрих. Я с охотой сознаюсь в своей вине; давно я не был в твоем доме, давно не беседовал с твоим отцом, которого очень люблю и уважаю!

— Он любит тебя так же сильно, как и меня. Ему сегодня хуже, чем когда-либо!

— Что сказал Вильгельми о его здоровье?

— Он старается облегчить страдания, но это почти не удается. Старик переносит несчастье с замечательным терпением и без всяких жалоб. Он просто героически борется со страшным недугом, отнявшим у него способность владеть своими членами.

— Страшная участь! — тихо произнес Эбергард.— За что должен страдать этот человек, державшийся в жизни столь строгих правил, так много работавший, неизменно удивлявший всех силою и серьезностью своего ума. Страшно подумать, что он осужден переносить в старости такую тяжелую болезнь.

— Мне кажется, что силы его слабеют с каждым днем и мы должны быть готовы к тому часу, когда душа его отойдет к Богу,— сказал Ульрих дрожащим голосом,— ты можешь понять, дружище, как я страдаю при этой мысли…

Эбергард положил руку на плечо друга и вместо ответа показал ему на блестевшее в глубине зала солнце, в лучах которого ярко горели крест и череп.

Ульрих понял его.

— Я потерял все, что любил,— сказал князь Монте-Веро, братски обнимая Ульриха,— я потерял все, что мог назвать своим.

Благоговейная тишина царила в комнате; солнце озаряло стоящих друзей, и старый Иоганн, казалось, смотрел на них с портрета любящим взглядом.

— Пойдем,— сказал Ульрих,— прерывая молчание,— ведь он ждет тебя!

Эбергард набросил плащ, и они вышли из дворца. Быстрым шагом они прошли замковую площадь и скоро достигли старого дома, уже более столетия принадлежавшего семейству Ульриха.

Это был большой удобный дом, каких сейчас почти не встретишь из-за всеобщего стремления заменить прочность и удобство роскошью и внешним блеском.

По обе стороны высокой двери, словно немые стражи, стояли две каменные фигуры в передниках и с молотками в руках. Предки Ульриха были медниками и выставили эти статуи как образцы своего искусства.

Дед его оставил ремесло своих предков, чтобы сделаться золотых дел мастером, и старый Ульрих, к которому спешил Эбергард, достиг высокого совершенства в этом искусстве. Он получил образование в Италии и Париже, и старый король, справедливо ценивший его работу, часто призывал мастера во дворец не только для заказов, но и для беседы; он охотно вел разговоры с развитым и красивым мастером.

Теперь этот Ульрих был уже стариком, а его единственный сын открывал дверь дома, чтобы впустить Эбергарда, которого старик так настоятельно приглашал к себе.

Лампа освещала просторную прихожую, в глубине которой находилось несколько дверей. Ульрих отворил одну из них и жестом пригласил друга следовать за собой. Они вошли в полуосвещенную комнату — теплый воздух здесь был особенно приятен после уличного холода.

Обстановка комнаты не отличалась роскошью, однако свидетельствовала о благосостоянии ее обитателей. Резная мебель, тяжелые массивные стулья в цветных чехлах указывали на то, что они служили предкам настоящих владельцев.