Грешница в шелках

Подсмеиваясь над собой, Джонатан медленно спустился по парадной лестнице. Проходя мимо спальни Селии, он задержался. Из-за двери доносились женские голоса, и он, не удержавшись, постучал.

Тотчас же воцарилась тишина. А затем дверь приоткрылась, и в коридор выглянула Белла.

– Передайте мисс Пеннифолд, что я готов сопровождать ее к обеду, – сказал Джонатан.

Белла оглянулась через плечо, и вскоре к порогу подошла Селия. Улыбнувшись, она сказала:

– Вы настоящий джентльмен, мистер Олбрайтон.

– Пытаюсь казаться таковым, – ответил Джонатан, тоже улыбнувшись.

Волосы Селии были уложены в замысловатую прическу, которую венчали тоненькие косички. И на ней было бежевое атласное платье из сундука, то самое, которое она рассматривала, когда он вошел в кладовку. Она выглядела сейчас ослепительно – изысканно, элегантно и необычайно женственно. То есть явно оделась так, чтобы свести мужчину с ума. «И следовательно, ей и впрямь что-то от меня нужно», – подытожил Джонатан.

Впрочем, и ему кое-чего от нее хотелось. Однако он сомневался, что им хотелось одного и того же. Что ж, в таком случае он должен добиться того, чтобы к концу вечера у них было одно и то же желание.

– Белла, мою шаль, пожалуйста, – проговорила Селия.

И тотчас же из-за спины девушки появилась рука, державшая шаль кремового оттенка с крупными ярко-синими цветами. Набросив на плечи шаль, Селия снова улыбнулась и, переступив порог, сказала:

– Обед готовила Мэриан, так что не ожидайте французской кухни.

Джонатан предложил ей руку, и они направились к лестнице. Уже спускаясь по ступенькам, он проговорил:

– Не беспокойтесь, мисс Пеннифолд. Я уверен, что обед в любом случае мне понравится.

– Я очень на это надеюсь. Поверьте, Мэриан сделала все, что могла.

Столовая была украшена цветами, оставшимися после доставки покупателям последней партии. И горели только две свечи в канделябрах, стоявших возле тарелок с приборами. А Белла и Мэриан, обе в чистых передниках, прислуживали им.

Черепаховый суп, возможно, был очень хорош, но Джонатан не заметил его вкуса – он любовался Селией, казавшейся неотразимой при свете свечей. А она, то и дело поглядывая на него с улыбкой, говорила:

– Я за последние дни кое-что узнала о вас, мистер Олбрайтон. Узнала много интересного.

Джонатан разлил по бокалам вино, которое Селия, по ее словам, нашла в подвале; причем вино оказалось очень даже неплохое.

– Кое-что узнали обо мне? А что именно?

– Ну, например, о той женщине, которую мы встретили в парке. Это ваша кузина и сестра графа Торнриджа, не так ли? Леди Чесмонт…

Джонатан внимательно посмотрел на девушку.

– Вы разговаривали с Саммерхейзом? Или с Хоксуэллом? А может быть, с их женами? Да-да, конечно, с женами. Ведь они – ваши подруги…

– Ваши родственники поступают жестоко, не признавая вас, – продолжала Селия. – Поверьте, я очень вам сочувствую.

– Не думаю, что это жестоко. – Джонатан пожал плечами. – Просто у них есть кое-какие опасения.

– Но это было жестоко, когда вы были ребенком.

– Да, возможно. Но о детстве я давно забыл. – Конечно же, он прекрасно все помнил – такое не забывается.

– Значит, вы на них не в обиде? – допытывалась Селия.

– Если честно, то я обиделся только однажды. Мне тогда было лет десять, так что это произошло очень давно.

– И что же тогда случилось?

Он молчал, а Селия пристально смотрела на него, ожидая ответа.

– Моя мать привезла меня в Холликрофт, поместье Торнриджа, – проговорил наконец Джонатан. – Ей хотелось побеседовать с моим кузеном – он только достиг совершеннолетия. Кузен отказался увидеться с ней, а мать не приняла его отказа, так как мы с ней проделали очень долгий путь. Она села перед дверью и заявила, что не уйдет, пока он не примет ее, даже если ей придется умереть от голода около этого дома. А я сидел рядом с ней.

Селия взглянула на него с удивлением.

– Неужели он заставил вас там голодать?

– Нет, не совсем так. Хотя это сидение не принесло ничего хорошего моей матери – ведь здоровье ее и так уже было подорвано. Мы сидели там три дня и три ночи. Наконец Торнридж смилостивился – он в эти дни ждал гостей и хотел избежать неприятностей.

– Значит, вы встретились с ним тогда?

– Тогда я видел его единственный раз в жизни. И я плохо помню ту встречу. Помню, что он был холоден как лед. Во время их беседы обвинения исходили от моей матери, оскорбления – от него. Но в конце концов он согласился дать мне образование – ведь прежний граф, мой отец, специально оставил на это деньги. А потом, после окончания учебы, я еще несколько лет получал небольшое содержание, чтобы отказался от всякого родства с ними.

Джонатан умолк и склонился над своей тарелкой, как бы давая понять, что ему больше нечего добавить. Однако он помнил гораздо больше из той встречи матери с его кузеном. Помнил, что мать не только выдвигала требования, но и угрожала.

Селия какое-то время молча смотрела на него, потом спросила:

– А как же вы жили, когда содержание закончилось? Чем занимались?

Джонатан взглянул на нее с некоторым удивлением. Заставив себя улыбнуться, сказал:

– Вы задаете слишком много вопросов. Есть ли какая-то причина для этого?

Она пожала плечами:

– Мне просто любопытно. Вот и все.

– Любопытно, потому что я поцеловал вас?

– Потому что вы живете в моем доме. И еще – из-за того вашего дела на севере, где вы были мировым судьей. Видите ли, мне об этом известно. Я вспомнила, что ваше имя упоминалось в газете, которую мне показала Верити несколько месяцев назад. Теперь понимаете, о чем я?…

Джонатан промолчал. Было очевидно, что Селия и впрямь кое-что о нем знала. Но зачем она сейчас говорила ему все это? Какие цели преследовала?

– И я подумала, что без помощи весьма влиятельных людей вы бы не смогли занять место судьи, – продолжала Селия. – К тому же вы никогда не жили в тех местах, не так ли? А потом я кое-что вспомнила… Вспомнила, что в те годы, когда я жила с матерью, у вас была привычка неожиданно исчезать и столь же неожиданно появляться. И из всего этого я сделала вполне определенные выводы, – добавила Селия с самодовольной улыбкой.

Джонатан весело рассмеялся.

– Что ж, если в результате этих выводов вы будете приглашать меня на обеды и надевать чудесные атласные платья, то я не возражаю.