Громила

— Джейн, у меня к тебе есть ещё одна просьба. Ты уже очень много для меня сделала, и с моей стороны, наверное, невежливо снова просить об одолжении, но…

— Но?

— Не могла бы ты… встретить родителей вместе со мной? Я имею ввиду, у меня дома.

— Конечно, мне не трудно. Но зачем? Они ведь подумают, что мы встречаемся.

— А разве это не так?

— Нет.

Это простое «нет» было как удар под дых. У меня перехватило дыхание и заныло в груди. Пришлось сделать паузу и пару раз глубоко вдохнуть, чтобы прогнать неприятные ощущения. Сейчас не лучший момент для выяснения отношений. Надо постараться её убедить, а там разберёмся, что между нами происходит.

— Понимаешь… Мама сразу поймёт, что я не сам собирал на стол. Станет задавать вопросы, мол, что за девушка мне помогала, почему я её прячу, всё ли у нас в порядке и дальше в таком духе. Нам же не обязательно говорить, что мы встречаемся. Скажем, что мы соседи, что я тебе позирую. Не вдаваясь в подробности. Понимаешь, я не просто так сюда переехал. Там… Случилось кое-что. Я не могу тебе всего рассказать. Они волнуются. Пусть думают, что у меня всё хорошо. В конце концов, если они подумают, что ты — моя девушка, просто мы это не озвучиваем, это ведь будет только их ошибкой.

— Если тебе и твоим родителям так будет спокойнее — почему нет? Но… Мне надо кое-что тебе сказать… Хотя…

С улицы раздался звук клаксона. Приехавшее такси прервало наш разговор. Возможно, мне показалось, но Джейн как-то облегчённо вздохнула. Когда я шагнул к двери, она поймала меня за рукав, притянула к себе, поцеловала в щёку и тихо сказала:

— У меня тоже всё непросто. Я тебе потом объясню. Не сейчас. Иди.

В лучах послеполуденного солнца сквер возле больницы смотрелся куда веселее. Вот только меня это не радовало. Дрожали руки. Потели ладони. Крутило живот. Во рту пересыхало. Я несколько раз подходил к установленному в вестибюле больницы кулеру, чтобы попить воды, но помогало это ненадолго. Такого у меня не было даже перед первым рейдом. Предстоящая встреча с родителями вселяла панический страх.

Чего именно боялся, мне было сложно объяснить даже самому себе. Однозначно не осуждения. Скорее всего, страх рождался из острого чувства вины. Однажды я уже испытал его, совсем недавно, когда сорвался в Прибалтику. Тогда мама не упрекнула меня ни словом, но по её взгляду было понятно, как она за меня боится. И вот сегодня…

Это ведь для меня всё происходящее — очередное приключение. Для моего сознания. Умом я понимаю, что немногое, оставшееся от меня, лежит где-то в баке с питательным раствором и умные роботы по клеткам, как по кирпичику, собирают моё новое тело, а вот органы чувств говорят совсем другое. Я здесь хожу, дышу, разговариваю, ем и пью, занимаюсь любовью. У меня всё хорошо. А для них, для мамы — от меня остались жалкие ошмётки, да и то чудом.

В очередной раз вытерев дрожащие руки о джинсы, я понял, что в таком виде показываться родителям решительно нельзя. Вышел на улицу и простоял несколько минут с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу, стараясь глубоко и размеренно дышать. Настраивался, как перед боем. Помогло. Вернувшись в вестибюль, уже чувствовал себя намного спокойнее и увереннее.

Первым появился отец. Он не стал ничего менять во внешности и вошёл в игру таким, каким я его видел вчера вечером. Вчера, или почти неделю назад. Для кого как. Увидел меня. Подошёл, остановился в паре метров, засунув руки в карманы брюк. Смерил взглядом. Вместо приветствия сказал:

— Ну ты дал стране угля. Мелкого и до…, много, в общем.

— Я нечаянно и больше не буду.

— Конечно, больше не будешь. В ближайшие два года — точно. Ответь, это было необходимо?

— Вам ничего не рассказали?

— Рассказали, но в общих чертах. Без подробностей. Сказали, что ты предотвратил теракт и сильно пострадал. Настолько, что требуется новое тело.

— Про нейротоксин рассказали?

Отец помотал головой.

— Вообще ничего?

— Ничего. Сказали только, что там только чудом обошлось без жертв.

— Хорошая формулировка — чудом. Главное, очень верная. Я бы сказал, химически чистая и хирургически точная.

— А если подробнее?

— Может, маму подождём, чтобы два раза не повторять?

— Ты сначала мне расскажи, а потом решим, говорить ей или нет, и если да, то, что именно.

Такой разговор в деловом тоне окончательно вернул меня в состояние равновесия. Я вкратце изложил отцу историю с лабораторией в Клайпеде. Рассказал, что произошло у фонтана. Объяснил, что и почему я сделал. Добавил, что при штатном срабатывании устройства восстанавливать тело было бы уже некому.

— В общем, и про чудо они правильно сказали. Слишком много всего могло не сойтись. Этот пацан мог подойти к фонтану с другой стороны. Я мог стоять дальше. Если бы он меня не толкнул, я бы к нему не повернулся и ничего не увидел. Он мог вообще не дойти до фонтана, взорвать устройство в толпе. Шанс, что всё произойдёт именно так, что рядом с ним окажется один из… сколько в тот момент в городе было людей, знавших об этих бомбах? Десять? Двадцать? Эфэсбэшник сказал, что спецназовцы были в курсе. Но они не успевали.

— Ну да… Твоё решение выглядит как единственно верное. Может, если подумать часик-другой, и придумается что получше, но…

— У меня не было часика-другого. У меня даже десяти секунд на размышления не было.

— Не было. Ладно. Разговор с матерью я возьму на себя. Ты её пока отвлеки чем-нибудь. Город покажи, с подружкой познакомь. Маринка же не ошиблась, небось, познакомился уже с кем? Вон, кстати, они идут.

Удивительное дело. Мы с отцом очень похожи: русые и голубоглазые, высокие и широкоплечие. Только я похож на шкаф, а батя более человеческих пропорций. А Марина похожа на маму. Обе тоненькие, как тростинки, черноволосые и кареглазые. Глядя на нас с Маринкой, никто не верит, что мы родные. Однако именно так дело и обстоит.

Марина тоже не стала менять внешность, а вот мама… Она не удержалась и «помолодела» лет на… Пожалуй, я её такой помню лет с четырёх, ещё до рождения сестры.

Мама держится гораздо лучше, чем я опасался. Взгляд обеспокоенный и недоверчивый, но в нём нет ни страха, ни безнадёжности. Так она смотрела на меня в детстве, когда я простывал или подхватывал какую-нибудь сезонную болячку. Сейчас подойдёт и пощупает лоб.

— Мам, пап, я же говорила, что вы зря волнуетесь! Да вы посмотрите на него! Здоров, весел и вполне доволен жизнью!

Не знаю, где Маринка разглядела у меня признаки веселья, но её слова определённо подействовали. Мама перестала беспокойно шарить по мне взглядом и неуверенно улыбнулась. Фух. Я выдохнул. Кажется, обойдётся без тяжёлого разговора, которого я так боялся. Спасибо, сестрёнка!

Конечно, мама не была бы мамой, если бы не попыталась сходу устроить мне допрос на тему: что у меня с самочувствием, как я здесь устроился, где живу и чем питаюсь. Пришлось её перебить:

— Мамуль, все вопросы дома. Всё расскажу, всё покажу, а сейчас пошли, такси ждёт.