Громовая жемчужина

— Я уж решил, что сегодняшний набег на Репейники связан с…

— Друзья-актеры! — громко провозгласил Анук, перебивая его. — Не начать ли праздновать? Давайте первым делом восславим моего старшего брата Сахемоти! Благодаря его непревзойденной выдержке и хитроумию…

— Сначала полагается почтить Голодных духов, парнишка, — заметил Херуки. — Забыл что ли, какой сегодня день?

— Духи подождут, — бесцеремонно сказал Анук. Держа в руке тыкву с самогоном, он перешагнул через костер и встал рядом с Кагеру. — Итак, я хочу восславить… Нет, извини, брат — придется подождать и тебе. Первым делом я добрым словом помяну Ринго Касима, доблестного борца с заговорщиками, вредителями и злобными колдунами. Благодаря его сыскным талантам открылось отвратительное предательство, которое едва не погубило всю нашу театральную затею… Сидеть!

Кагеру дернулся и быстро протянул руку к костру, но Анук схватил его за плечо и отшвырнул от огня.

— Что, захотел от меня избавиться, предатель? — прошипел он ему в лицо. — Так пусть твое желание сбудется. Сегодня, в день Голодных духов, я накажу тебя… разлукой со мной.

Неожиданно близко плеснула вода. Херуки подскочил, оглянулся и обнаружил, что в какой-то паре шагов от костра начинается море. В следующий миг морская гладь взорвалась клубком щупалец. Щупальца спрута опутали Кагеру и утянули его в темноту так быстро, что он не успел даже вскрикнуть. Вода сомкнулась над обоими и тут же начала понемногу отступать. Анук повернулся к морю, плеснул ему вслед самогона из тыквы.

— Путеводный огонь зажжен, дверь открыта! Придите, предки, разделите с нами трапезу! — торжественно произнес он ритуальную формулу жертвы Голодным Духам.

Плеск воды постепенно затих. Анук отхлебнул вина, сел на свое место и принялся за еду. Ошеломленный Херуки все не мог отвести взгляда от уползающего прилива.

— Так это монах напустил на вас тех демонов-зверей? — догадался он. — Вот оно что! В сплоченные ряды заговорщиков, стало быть, затесался предатель. Да он непрост был, этот ваш Кагеру! Интересно, чем он собирался расплатиться с демонами?

Море постепенно уходило, возвращалось в свои границы. Анук принялся за пищу — как всегда жадно и неопрятно. Он сдирал зубами мясо с куриных костей и бросал объедки огню, словно ручному зверю. Сахемоти ничего не ел. Херуки тоже.

— Цукиеми к нам присоединится? — спросил Херуки. — Или одного колдуна ей на ужин хватит?

— Богиня Счета Лун останется в море, — ответил Сахемоти. — Она еще не раздобыла новое тело, а старое уже не годится для визитов.

— Что ж, — вздохнув, сказал Херуки. — Казнь была жестокая, но быстрая. Предатель заслужил наказание. Это справедливо. Давайте помянем его, что ли, да вернемся в Репейники — здесь как-то неуютно…

— Еще чего! — с набитым ртом пробубнил Анук. — Ничего ты не понял, рыжий! Все только начинается. Самое интересное впереди.

Херуки моргнул.

— Куда она его потащила?

— На риф. Купание мокквисин уж как-нибудь переживет. А вот дотянет ли он до утра без огня на холодной скале среди моря?

— Хм… Нехорошее дело ты затеял, огненный демон. Предателя надо наказать, это верно, но убивать его так… да еще в день Голодных духов…

— Вот именно! — радостно подхватил Анук.

Где проходит дорога в ледяной ад? Через снежные пики гор Комасон, через зимние ночи Лесного Предела, когда стволы в лесу лопаются от мороза? Теперь Кагеру знал — путь в ледяной ад пролегает через море. Тайхео, словно огромный спрут, тянул к нему ледяные щупальца. Темная бездна — и сверху, и снизу. Вкрадчивые прикосновения воды к телу — как будто огромное скользкое чудовище выползло из глубин Тайхео и облизывает жертву влажным языком перед тем, как сожрать заживо.

Вокруг было море и темнота. Только вдалеке, на берегу, издевательски подмигивал огонек костра. Шершавая поверхность рифа была еще холоднее соленых волн, которые через него то и дело перекатывались. Деваться было никуда, неоткуда ждать спасения. Кагеру, вероятно, мог бы доплыть до берега, но он даже не пытался, поскольку прекрасно знал, кто поджидает его в воде. Холод вытягивал силы, слабость подтачивала мужество. Кагеру лег на спину и отвернулся от костра, чтобы не мучить себя напрасной надеждой.

А ведь поначалу всё шло хорошо. С каким трудом Кагеру удалось скрыть свой ужас, когда, вернувшись из Асадаля, он обнаружил братьев-богов целыми и невредимыми. Тогда он ждал немедленной кары… но боги вели себя как обычно. Никто не заподозрил его, это мокквисин видел отчетливо — Анук никогда не умел притворяться. И Кагеру расслабился, решил — на сей раз проскочило. Кто же мог подумать, что этот мальчишка Ринго разузнает то, что не удалось узнать Сахемоти?

Холод тысячами ядовитых игл просачивался в тело. Слабость оборачивалась болью, которой становилось всё труднее противостоять. Кагеру казалось, что он погружается в океан, состоящий из одной ледяной боли. Он уже не видел ни рифа, ни моря, его сознание наполнилось многоголосым шепотом. Призраки звали его из-под воды, называя по имени. Люди, которых он помнил ярко и не помнил совсем, мужчины и женщины, все те, кого он погубил за свою жизнь, кого он убил собственноручно, колдовством или железом; те, кто умер по его вине или по его приказу; те, кто отдал за него жизнь из любви и преданности — попадались и такие. Тощий человечек в одежде гонца, с траурной белой косынкой на голове: «Спасибо вам, господин лекарь! Век не забуду вашей доброты! Какая, говорите, тропинка ведет к вашей усадьбе?» Пожилая женщина с темным пятнышком посередине лба: «Отдайте мне моего внука! Куда ваш волк унес его?!»

К распростертому на камне мокквисину тянулись десятки призрачных рук. Шепчущие голоса твердили одно и то же: «Мы голодны… Мы хотим есть… Мы съедим тебя, мокквисин!»

— Вы только гляньте! — Анук указал обглоданной костью на костер.

С костром творилось что-то странное — он пульсировал, словно пламя было кровью, протекающей через невидимое сердце.

— Голодные духи добрались до колдуна, — сказал Сахемоти. — Он умирает.

— Может, я лезу не в свое дело, — опять завел Херуки, — но вы могли бы прикончить его как-то более… по-человечески.

Анук только хмыкнул — и принялся за очередное куриное крылышко. Сахемоти по обыкновению промолчал.

— Не сделал ли я ошибку, связавшись с тобой? — с упреком сказал ему Херуки. — Ты поначалу казался мне справедливым, а твои цели — благими…

— Так я и справедлив. Обрати свою жалость на более достойного человека. Тот, что умирает сейчас на рифе, не заслужил ничего, кроме ада.

— Милосердие не имеет никакого отношения к справедливости.

Несколько мгновений Херуки хмуро глядел на пульсирующий костер. Потом встал и начал разматывать пояс.

— Ты знаешь, что от вассалов, выступивших против воли того, кому они присягнули, отворачивается удача? — только и спросил его Сахемоти.

— Знаю.

Херуки через голову стянул рубашку, принялся распутывать завязки на сандалиях.

— И ты готов пойти на такую жертву ради человека? Плохого человека, мокквисина, предателя? Не с того ты начинаешь свой путь милосердного бога!

— Милосердие не имеет отношения к здравому смыслу, — буркнул Херуки и с разбегу нырнул в волны.

Анук проводил его возмущенным взглядом.

— Брат, рыжий совсем рехнулся! Что он делает?!

— Зарабатывает дешевую популярность. Или роет себе могилу. Или то и другое одновременно.

— Как он смеет вмешиваться? Останови его! Прикажи Цукиеми, пусть вышвырнет его обратно на берег!

— Я же еще в Асадале сказал тебе, что не буду вмешиваться. Останови его сам, если сможешь.

Анук помрачнел.

— Ага, чтобы я сломал ногу на ровном месте или случайно поджарил себе голову собственным пламенем? Только безумец выступит против бога удачи. Но я это запомню! И тебе припомню, как ты помешал мне наказать мокквисина! И как ты хотел бросить меня той ночью, когда напали демоны, я тоже не забыл! Думаешь, если я твой брат, то можно на меня плевать?!