Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе

Бойцы кинулись к мятежникам, затрещали винтовочные выстрелы, заработали скрытые во дворах пулеметы. Между красноармейцами и мятежниками начался рукопашный бой.

А в Народном доме Фрунзе ждал Ахунджана. Он появился с дюжиной своих единомышленников; по решительному виду изменника командующий понял, что тот готов на все, и не стал тратить времени на церемонные разговоры.

— Реввоенсовет фронта решил направить Тюркский полк в Ташкент, — объявил он.

— Мы не уйдем из Андижана. Здесь наши дома и семьи, они останутся без защиты, — ответил Ахунджан.

— В Андижане Татарская национальная бригада. На нее возложена охрана города и жизней его жителей.

— Город волнуется. В городе слухи, что, как только мы уйдем, начнутся убийства и грабежи...

— Это ложь, Ахунджан! Красноармейцы не занимаются грабежами, — возмущенно воскликнул Фрунзе. — Ты засорил полк басмачами, это они грабят и насилуют, а потом приписывают свои преступления бойцам Татарской бригады.

— Я не выведу своего полка из города, — упрямо сквозь зубы проговорил Ахунджан, и лицо его налилось темной кровью.

— Револьвер на стол! Ты арестован! — Фрунзе требовательно протянул руку.

Ахунджан выхватил маузер и направил его на командующего. За спиной командующего мгновенно встали бойцы. Фрунзе молча смотрел на Ахунджана, и под этим властным взглядом Ахунджан швырнул пистолет на стол. Единомышленники тоже побросали свои револьверы.

В зал Народного дома вбежал Чанышев.

— Сопротивление басмачей сломлено, но есть убитые, есть раненые, — торопливо сообщил он.

— Объяви всем джигитам, сложившим оружие: никто из них не будет наказан. Они всего лишь послушные исполнители враждебной воли, — приказал Фрунзе и вышел на крыльцо Народного дома.

— Ахунджан — безумец. Но если может сойти с ума командир, почему то же самое не может случиться с полком? — говорил Чанышев, следуя за главкомом.

— Военное безумие охватывает иногда целые нации, но здесь не то. Здесь — слепое подчинение несчастных, запуганных рабов своим повелителям. Политическая слепота излечима, если есть знающие свое дело доктора. — Фрунзе недовольно оглядел базарную площадь, все еще засеянную стреляными гильзами, бумажными клочками, темными пятнами запекшейся крови.

— Час назад здесь творилось черт знает что. А теперь тяжелая, неприятная тишина, как перед бурей, — сказал Чанышев.

— Бури здесь больше не будет. Отсюда я решил ехать в Ош, надо и там на все взглянуть своими глазами. Ты поедешь со мной, комиссар...

Крохотный городишко Ош притаился в предгорьях Алайского хребта на высоте тысячи метров над уровнем моря. Мало кто из людей Запада слыхал про Ош, но на Востоке он славился как одно из древнейших поселений. Через Ош проходил когда-то «шелковый путь» в Китай, в Индию, в нем жили мастера-искусники резьбы по мрамору, по дереву, их творениями украшались стены ханских дворцов Самарканда, Бухары, Хивы.

Басмачи отбесчинствовали в Оше и, теснимые частями Татарской национальной бригады, ушли в дикие горы, оставив слухи о «жестокости кзыл аскеров». Как черное воронье, носились эти слухи над городом, и самым страшным был слух о том, что большевики взорвут Трон Соломона, уничтожат святой камень пророка Али, служителей его предадут мучительным пыткам.

Смутную тоску и тревогу переживал городок в день приезда самого главного кзыл аскера. Муллы — охранители святого камня решили погибнуть, но не покинуть Тахт-и-Сулейман.

Фрунзе провел совещание с командирами гарнизона и советскими работниками. Строго-настрого наказал привлекать дехкан на сторону Советов и словами и делами, и особенно уважать мусульманские обычаи. Кто-то сказал о неописуемом страхе правоверных за местную святыню.

— Вот как, — удивился Фрунзе. — Я хочу посетить Трон Соломона.

Небольшая кавалькада направилась в западную часть городка, над которой возвышался Тахт-и-Сулейман. Кони Фрунзе и Чанышева шли ноздря в ноздрю. Гнедой иноходец легко, красиво нес седока, командующий — стройный, подтянутый, с винчестером за плечом — показался комиссару особенно бравым кавалеристом. «Лихой наездник, ничего не скажешь, — думал Чанышев. — А конь-то — чапаевский».

При воспоминании о Чапаеве тень промелькнула по лицу комиссара. «Страх перед смертью унижает человека, слава после смерти возвышает его. Чапай — дважды герой: он не испытывал страха в миг гибели, народ славит его после смерти. Не в этом ли истинное величие солдата?»

Кавалькада поднялась на вершину Трона Соломона. Фрунзе спрыгнул с коня. Спешились и спутники. Истощенные, в рваных халатах, охранители камня пророка Али сбились в кучу, цепенея от предчувствия неслыханного кощунства.

Фрунзе снял фуражку, подошел к священному камню, склонил голову. Даже тень усмешки не проскользнула по сжатым губам его, в глазах, всегда спокойных и решительных, было неподдельное почтение.

Муллы не шевелились, приоткрыв беззубые рты.

Со Священной горы всадники спускались в глубоком молчании. Чанышев, поглядывая на командующего, думал, что он, большевик, атеист, военачальник, преподал ему незабываемый урок тонкого, деликатного и мудрого отношения к народным традициям.

Фрунзе вернулся в Ташкент; там ждала его семейная радость. Софья Алексеевна родила дочку. Сияя от счастья, он носил на руках младенца и все спрашивал:

— Какие самые красивые женские имена на Востоке?

— Лара, — сказал Куйбышев.

— Амира, — сказал Новицкий.

— Лейли, — сказал Гамбург.

— Хорошие имена, но все же назовем ее Татьяной в честь пушкинской героини. Не правда ли, Соня?

— «Итак, она звалась Татьяной», — улыбнулась Софья Алексеевна.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сеид-Алим, эмир бухарский, был любимцем русского императора.

Николай Второй оказывал ему особые знаки внимания: в Ялте он построил для эмира роскошную дачу, по всякому случаю осыпал наградами и дорогими подарками. Табакерки, украшенные бриллиантами, халаты и пояса, шитые белым и черным жемчугом, даже только что входившие в моду граммофоны получал эмир.

Расположение императора к Сеид-Алиму таило в себе тонкий политический расчет. Бухарский эмират — бастион

Русской империи в Средней Азии. Несметные богатства Востока, проникновение русского империализма в сопредельные страны, близкий путь в Индию, постоянная напряженная борьба за владычество с Великобританией сплетались там в запутанный клубок политических интриг.

Императорские резиденты имели в Бухарском эмирате экстерриториальные поселения, свои районы в городах на манер английских сеттльментов. Эмират был включен в русскую таможенную черту.