Грозное лето

– А потому и шумлю я на тэбэ, що не нам говорить про войну, - горько и тяжко вздохнул Петр.
– Мы против войны повынни говорить...

– Ну, а я об чем толкую!

– А ты вроде злякався, слезу пустыв, - уже примирительно сказал Пинчук, подавая Кузьмину кисет.

– Ничего я не испугался. Откуда ты это взял? Просто такая мысль в голову пришла, вот я и сказал. Ведь никак они нам не дают, товарищ сержант, мирно-то пожить. Вот в чем загвоздка!
– Кузьмич свернул папироску, помусолил ее, нагнулся к тлевшему в руках Пинчука фитилю от кресала. Разогнувшись, подытожил: - Не любят нас капиталисты проклятые!

– То правда, - живо согласился Пинчук.
– Не правляться мироедам наши успехи. Як же: подывыться их народ на радянську державу, дэ простый люд хазяйнуе та и живет краще, - завыдкы визьмуть. Скажуть: "А мыто що дывымось! Давайте возьмем в руки оружию та всих, як есть, своих капиталистив пид товстый зад!.." - Пинчук подался всем телом вперед, отставил правую ногу, показывая, как бы он сделал это сам.

– Всех к ядреной матери!
– не вытерпев, подсказал Кузьмич, гневно помаргивая.

– От буржуи и не хотят, щоб мы розбагатилы, бояться, що их народ збунтуеться, на нас дывлячысь. Тильки ничого воны бильш нэ можуть зробыты. Все одно колысь збунтуеться их народ. До того дило йде...

По улице с оглушительным треском промчался мотоциклист, направляясь к штабу.

– Вже пятый за день, а мабуть, шестой. Не помню уж.

– Из штаба армии, должно. Пакет какой-нибудь срочный генералу привез, - высказал свое предположение Кузьмич, провожая взглядом удаляющегося мотоциклиста.
– А в штабе-то день и ночь не спят...

Солнце вывалилось из-за горизонта, и сирота-хата сразу как будто помолодела. Даже ее единственный ущербленный глаз засиял.

– Знаете, товарищ сержант, об чем я ныне кумекал, - снова заговорил Кузьмич, затаптывая окурок.
– Я ведь родом из Сибири, Красноярского краю...

– Так ты об этом мне десять разив говорил...

– Нет, об этом не рассказывал. Вот послушай-ка.

Лесов в Сибири, сам знаешь, тьма-тьмущая. На сто держав хватило б! А вот на твоей Украине их маловато. Ну, я и думаю: а что, если в тайге, скажем, поставить такой завод, который бы дома делал, а возить эти дома по железной дороге к тебе на Украину и в другие безлесные места.

– Кажуть, що таки заводы вже е, Кузьмич, тильки я не бачив их.

– Да ну!
– ахнул Кузьмич, пораженный, очевидно, тем, что не ему первому пришла в голову такая мысль.- Эх, язви их корень! Стало быть, уже имеются такие заводы?

– Маемо, Кузьмич, маемо!
– с гордой улыбкой подтвердил Пинчук, теперь уже совершенно уверенный в том, что есть у нас такие заводы, словно уж сам видел их собственными глазами. Потом, побурев лицом, добавил: - Побачим ли мы все это своими очами? Ухабистый лежит у нас шлях впереди, Кузьмич.

Перейдя улицу, густо заросшую подорожником и вечной спутницей запустения - дымчатой лебедой, или "цыганкой", как ее именовали в этих местах, Пинчук и Кузьмич приблизились к полуразрушенной мазанке. Перед тем туда юркнул зачем-то Сенька Ванин. Войдя в помещение, Пинчук увидел его мирно беседующим с поваром Михаилом Лачугой. На снятой с крючьев двери, при входе в мазанку, сушились на солнце галушки.

В самой мазанке на большой треноге лежал черный котел, вывороченный Лачугой из каменки разрушенной бани. Котел и сам повар не блистали чистотой. Это возмутило Пинчука.

– Що ж ты сидишь?!
– закричал он на опешившего Михаила.
– Подывись, якый в тэбэ котел! Свиней тильки кормить с цього котла. Дэ твий халат?..

Кузьмич опасливо озирался по сторонам, чувствуя и свою вину в этом деле: ведь хозяйство-то роты было последнее время в его руках.

– Я говорил ему на сей счет, - оправдывался он, гневно посматривая на помрачневшего Лачугу.
– Да в разум не берет мои слова. Ты, говорит, мне не указ. Побывал у генерала, так теперь думает, что уж и сам генерал.

Михаил молча и недобро скалил свой щербатый рот, прощупывая нового старшину мутноватым взглядом.

– Не нравлюсь, ищите другого. Я с этим котлом всю хребтину поломал, -проговорил он.

– Жалко, що ты голову свою дурацьку не зломав! Ты у мэнэ гляди. А то таке лекарство пропышу, що вик памятать будэш!

– Не стращай!

– А я и не стращаю. Вернусь, проверю. И щоб усе чысто було! Зрозумило?

– Понятно, - вяло ответил повар.

– А ты тэж марш звидциля, ничого дурака валять!
– бросил старшина Сеньке и вышел вместе с Кузьмичом во двор.

В мазанке некоторое время стояло неловкое молчание.

– Что он на меня?
– кивнул лобастой головой Лачуга в сторону двери.
– Тож мне начальник великий объявился. Видали мы таких!

– Нет, ты с ним поосторожней, Миша, - совершенно серьезно посоветовал Сенька.
– Пинчук - человек крутой и строгий. Беспорядков не терпит. Чуть заметил что - и беда!.. Недаром председателем колхоза был! Этот враз научит уму-разуму...

Рассказывая об этом, Ванин не скрывал и собственной боязни перед Пинчуком.

– А вообще-то он очень правильный человек. Зря ругать не станет. А уж коли провинился, пеняй на себя: спуску не даст. Лучшего старшину не сыскать на всем белом свете.

– Что ты мне его расхваливаешь, как красну девку, - свистя сквозь щербатые зубы, заметил Михаил.
– Сам вижу, что за птица. Заест.

– А ты делай все хорошо, и не заест. Почему от генерала-то ушел?

– По своей воле.

– Сам, значит?

– Сам.

– Хо? Сам!
– Ванин захохотал.- Милый ты мой, хоть бы врать-то научился. Иди ко мне на курсы, за неделю академиком в этом деле будешь... Это, брат, ты от меня так легко можешь уйти, а не от генерала. Правда, хоть я и ефрейтор, но до генерала мне еще далековато...

– Не понял ты меня, Семен, - обиделся Лачуга.
– Отпустил меня генерал. Я сам попросился у него в разведку. Хотел разведчиком быть, а тут опять с котлом пришлось возиться.

– Ах вон оно что!.. Ну ничего, Миша, не горюй. Кормить разведчиков -тоже большое дело. Дай-ка лучше закурить.

– Некурящий я.

Сеньку осенила какая-то новая мысль.

– Некурящий?
– притворно удивился он.
– Да как же это ты? Не понимаю. Я вот, например, подыхаю без курева. Выдадут на неделю, а я за один день все искурю. А потом хожу, щелкаю зубами, как голодная дворняжка, да покурить спрашиваю. Впору хоть вой...