Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

–  Государственный подход, - сказал Богомолов.
– Так я вас понимаю?

–  Вот именно, Павел Николаевич!

Киров и Петрович направились к землекопам, а Серебровский с Богомоловым - в северную часть бухты.

Серебровский осторожно вел под руку Богомолова по рытвинам и ухабам бухты. Вскоре они оба умаялись и шли неторопливо, часто останавливаясь и переводя дыхание. Серебровский Богомолову был симпатичен. Если бы у него сейчас спросили - чем, он вряд ли ответил бы. Но, видимо, и мягкостью характера, которая в нем угадывалась, и знанием дела, что в человеке он ценил выше всего. Ах, как ему хотелось быть зрячим и увидеть человека, который шел с ним рядом и мог так поэтично говорить о нефти, о бухте, о настоящем и будущем не только нефтяной промышленности Баку, но и всей страны.

–  Скажите, Александр Павлович, вы случайно не инженер?

–  Инженер, инженер-механик. Хотя по специальности мне почти что не пришлось работать, - с сожалением ответил Серебровский.

–  Кончали в Петербурге?

–  Начинал в Петербурге! В Технологическом. Но был арестован и выслан в Уфу.

–  За что же?
– Богомолов остановился.

–  Видимо, за революционную работу, - рассмеялся Серебровский.
– За что же тогда студентов высылали из столицы?

–  Ах, вот оно что!
– Богомолов покачал головой и постучал тростью.
– И в каком это было году?

–  Давно, в тысяча девятьсот втором. Тогда я был семнадцатилетним мальчишкой!

–  Но революционную работу, догадываюсь, не бросили?

–  Нет, зачем же… Наоборот, в Уфе я вступил в партию и всю свою жизнь связал с партией.

–  Значит, вы в прошлом - профессиональный революционер?

–  Да, так выходит, Павел Николаевич.

–  И в тюрьмах сидели, наверное?

–  К тому же - многократно. И в ссылке был. Работать ведь мне приходилось в разных городах, в разных условиях, куда пошлет партия.

–  Например?

–  Ну, Москва, Иваново-Вознесенск, Николаев, Одесса, Уфа и даже Баку.

–  И даже Баку?

–  Да, Баку, это было в девятьсот пятом году. Работал я тогда в Балахано-Сабунчинском районе. Но после августовской стачки вернулся в Петербург. О продолжении учения, Павел Николаевич, конечно, не могло быть и речи. Работал на Путиловском заводе. От завода потом был избран членом Исполкома Совета рабочих депутатов.

Серебровский поймал себя на мысли, что вопросы Богомолова как-то удивительно располагают его к откровенности. Может быть, потому, что они коллеги, оба инженеры? Нет, видимо, просто хорошо расположены друг к другу. В Богомолове есть что-то романтическое и загадочное. Возможно, что такое же чувство и он вызывает у него? Наверное, уж азнефтинские инженеры рассказали о нем всякие небылицы.

–  А дальше как у вас сложилась судьба?
– Богомолов двинулся вперед, нащупывая себе тростью дорогу, но Серебровский взял его под руку.

–  Снова сидел в тюрьме, Павел Николаевич. Потом перевозил для нужд революции оружие из Финляндии. Но в конце девятьсот восьмого года вынужден был уехать за границу: боялся нового ареста и ссылки. На первое время поселился в Париже. Здесь мне довелось некоторое время работать с Лениным.

–  С самим-самим Лениным? Владимиром Ильичем?

–  Да, с Владимиром Ильичем… Впервые я с ним встретился в Петербурге… По настоянию Владимира Ильича потом я из Парижа переехал в Брюссель, поступил в Высшее техническое училище. Помню, он говорил, что, когда будет свергнуто самодержавие, рабочему классу понадобится своя техническая интеллигенция, и советовал мне не терять времени - учиться. Со званием инженера-механика я через несколько лет и вернулся нелегально в Россию.

–  А дальше, дальше? Как же вы попали обратно в Баку?

–  Это случилось не сразу. Была война, революция, годы гражданской войны, служба на Украинском и Южном фронтах и лишь потом - Баку.

–  Послал вас сюда Ленин? Как и Кирова?

–  Вы угадали, Павел Николаевич.

–  Он далеко у вас видит, ох, и далеко!
– Богомолов усмехнулся.
– Кто бы мог еще несколько месяцев тому назад даже подумать, что на бухте я попаду в окружение таких старых революционеров, как вы, Киров, Петрович? Чудеса и только!

–  Не рады?

Богомолов отшутился:

–  Радоваться, конечно, еще рановато. Поработаем, а там будет видно.

Они оба рассмеялись и пошли уже более энергичным шагом.

–  Мне кажется, Павел Николаевич, вам бы хорошо иметь… (Серебровский хотел сказать: «поводыря», но не решился) человека - нет, не взрослого, лучше мальчика, помощью которого вы могли бы воспользоваться в любую минуту - пойти или поехать куда…

–  Да, это мне бы очень помогло. А то усидеть в конторке мне будет трудно. Спасибо.

4

А в это время у Приморского бульвара, в третьеразрядном кабаке «Париж Востока», ели, пили, предавались бесшабашному веселью.

Пианистка, откинувшись на спинку плетеного кресла, играла на дребезжащем рояле, а Черт, хозяин кабака, буйствовал на скрипке; в поту, хмельной и веселый, он играл и пел куплеты «на злобу дня».

За столами моряки и грузчики, портовые дельцы и жулики звенели стаканами, притопывали ногами, ругались, играли в кости, перемигивались с девицами.

И вдруг Черт сорвал смычок со струн, отвел назад руки, держа в одной скрипку, в другой - смычок, и, поднявшись на носки, что есть мочи крикнул на весь кабак:

–  Гой ты Русь моя родная!
– и помахал скрипкой кому-то неведомому.

Многие привстали с мест, обернулись к дверям.

На пороге, освещенные раскаленным солнечным светом, в оранжевых рубахах, с зелеными фанерными чемоданами в руках, подстриженные под горшок, стояли два парня: высокие, плечистые, рыжеволосые, голубоглазые.

–  Ставлю, ребята, водку, заходите, пляшите, гуляйте - у меня все можно!
– крикнул Черт.

Столики все были заняты.

Черт отвел рыжеволосых парней в дальний угол кабака, к столу, за которым сидел Карл Гюнтер, немного поодаль - тартальщик с Зубаловского промысла Федор Быкодоров и девушка по имени Ада. Девушка была красива, пьяна и дерзка.

–  Ставлю водку, ребята, пейте, гуляйте, пляшите!
– Черт усадил парней за другой конец стола.
– Ах вы милые! Люблю глядеть на вас. И откуда вы, с каких краев?

–  Работать приехали? В грузчики? В матросы?
– уставившись пьяными глазами на парней, спросил Гюнтер.

–  Две недели уж без толку шляемся, на любую работу согласны. В грузчики - так в грузчики, в матросы - так в матросы, - ответил старший, Остап.

–  А чего же на бухту не идете? Работы там на десять лет хватит, - сказал Гюнтер.

–  На дармовщину там работают. Мы уже были там.

–  Бухта, брат, это нефть, золото…

–  Кому золото, а нашему брату погибель одна. С утра до ночи в воде работать. Мы про все уже пронюхали.