Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

–  Давай, Тигран! Вода теплая. Может, в этом году больше не придется искупаться.

Тигран добежал до берега, черпнул воду рукой: вода была холодная.

–  Не дело делаете, Сергей Мироныч. Разве так рано купаются? Уж сегодня попадет вам, вот скажу Марии Львовне.

–  А ты не философствуй и не грози, сам большой! Раздевайся лучше!
– И Киров исчез под водой.

Он долго плыл, обозревая дно морское, пугая сонных рыб… Когда же выплыл на поверхность - удивился исчезновению шофера. Но вот Тигран тоже показался из воды недалеко от него.

Киров рассмеялся, поняв, в чем дело.

–  А говорил - вода холодная!

Они поплыли друг другу навстречу.

У Тиграна зуб на зуб не попадал - и от холода, и от испуга.

–  Все-таки заставили искупаться. Что вы так долго пропадали?.. Полчаса пропадали!

Сергей Миронович поднял над головой заржавленный гаечный ключ.

–  Вот этот ключ искал.

–  На такой глубине? Ну, Сергей Мироныч, это совсем не дело.

–  Дело не дело, а ключ нашел.

–  Да чей это ключ?

–  Откуда я знаю! Кто-нибудь да уронил. Может, с землесоса. Может, Фома Матвеич.

–  Все шутите! В такой воде простудиться можно.

Они поплыли к берегу.

–  А ключ этот, наверное, никому не понадобится. Он совсем проржавел.
– Киров закинул ключ.

Уже одеваясь, Сергей Миронович спросил:

–  Скажи, Тигран: вот если мы со всех промыслов уберем сторожей с их халупами, а взамен поставим военную охрану, красноармейцев, - будет здорово или нет?

–  Красноармейцев на страже нефти?
– Тигран задумался.
– Будет здорово, Сергей Мироныч. Тогда ни один черт не подойдет к промыслам.

–  Настоящего красноармейца, с настоящей сторожевой будкой!

Киров расчесывал волосы и смотрел на солнце. Солнце накалилось, и смотреть на него уже было больно.

–  Вот и спать больше не хочется. А то так хотелось спать!
– сказал Тигран, зевая.

Они пошли к автомашине, затерянной среди буровых вышек. В Шиховой деревне перекликались петухи. Где-то недалеко гудел буксир. Когда они вступили на «старую площадь», то из-за поворота показался бухтинский фаэтон.

Это Павел Николаевич Богомолов ехал на работу. За два часа до начала работы! Рядом с ним сидел мальчик Коля.

–  Салам алейкум, йолдаш Киров!
– Кучер придержал лошадей.

–  Салам, салам!
– Киров помахал ему рукой.

–  Сергей Миронович? Вы уже здесь?
– Богомолов приподнялся с сиденья.

–  Доброе утро, Павел Николаевич!
– Киров подошел к нему, поздоровался.
– Когда, Павел Николаевич, кончаете плотину? Как вам помогает землесос?

Богомолов слез с фаэтона. Киров взял его под руку, и они направились в сторону Ковша.

3

В половине пятого фордик Кирова подъезжал к казармам караульного полка Азнефти.

Еще издали у штаба полка Сергей Миронович увидел горящие на солнце трубы духового оркестра и выстроившихся вдоль дороги бойцов.

Шофер улыбался.

–  Ты видишь, Тигран?

–  Вижу, Сергей Мироныч.

–  Не меня ли они вздумали встречать с такой помпой?

–  Обязательно вас.

Киров прикрылся газетой, и автомашина полным ходом пронеслась мимо почетного караула и оркестрантов, обдав их облаком пыли.

Оркестранты разбежались, расстроились ряды почетного караула. Лишь один капельмейстер с палочкой в руке в отчаянии стоял на дороге: это была девятая машина, проносящаяся мимо.

А машина завернула за угол и остановилась у казарменных ворот. Киров вошел во двор. Часовой узнал его, смущенно козырнул.

–  Вас в штабе ждут, товарищ Киров.

–  А туда я потом зайду. Как же так можно - приехать в полк и в штабе не побывать?

–  Никак не можно, - сказал часовой.

Двор был громадный - со штабелями досок, камня и круглого леса, с жалкими акациями и клумбами цветов, высохшими от безводья, с физкультурными снарядами, расставленными в полном беспорядке, с голубями, дремлющими на голубятне. А там, дальше, у забора с наклеенными на него мишенями прогуливалась группа бойцов.

Киров направился к ним.

Это были молодые и здоровые парни. Кирова они видели впервые, в лицо его не знали, и, когда он поздоровался с ними, они гаркнули в ответ что-то невнятное.

Но вот из задних рядов к Сергею Мироновичу протиснулся высокий лохматый инвалид; он хромал на левую ногу, и протез у него безжалостно скрипел. Вид у инвалида был свирепый, глаза сверкали. В руках он держал малокалиберное ружье и коробку с патронами. Он повернулся к бойцам, прокричал:

–  Орлы! Смирно!

Сергей Миронович улыбнулся и еще раз поздоровался с бойцами.

На этот раз они ответили как положено.

Долговязый инвалид протянул Кирову волосатую руку, представился:

–  Иван Иванович Новиков! Рады вас видеть у себя, товарищ Киров. От всей моей зеленой гвардии.

–  Кто ты у них будешь, Иван Иванович? Вольно, ребята!

–  А как вам сказать, товарищ Киров? Инструктором у них числюсь, являюсь вроде дядьки.

–  Чему же ты их учишь, Иван Иванович?

–  Дядька все делает и всему учит свое дитя.

Над двором показался голубь.

Сергея Мироновича кто-то судорожно схватил за локоть. Он обернулся и увидел парня - самого молодого среди бойцов.

–  Разрешите свистнуть, товарищ Киров?.. Опять чернохвостый!..

Курносый и веснушчатый парень не сводил глаз с голубя и заметно дрожал он нетерпения свистнуть.

–  Свисти, свисти! Почему же не свистнуть?
– Киров понимающе кивнул парню.

Раздался пронзительный свист. Все зажмурились. Голуби, дремавшие на крыше голубятни, громко захлопали крыльями и, кувыркаясь, поднялись в воздух.

Чернохвостый затерялся среди них.

–  Ну, на этот раз не уйдешь!
– Задрав голову, курносый улыбался до ушей.

–  Всех голубей здесь сманил, а с этим замучился, бедняга, - с сожалением сказал дядька.

–  Голуби, видно, у тебя хорошие. И свистишь, как разбойник, - обратился Киров к парню.
– А вот стреляешь как? Такой же мастак?

–  А вы у ребят спросите, товарищ Киров. Им лучше знать.
– Курносый опустил голову и стал ковырять землю носком сапога.

–  Все они одинаково стреляют!
– Дядька безнадежно махнул рукой.
– Практики никакой, а так многому ли научишь их из этих малокалиберных?..